Ирина Тарасова - Не бойся, малышка
Таня достала из встроенного шкафа полотенце и закрылась в ванной. Вымыв голову и наскоро высушив феном (и зачем фен Максиму с его лысеющей головой?!), она нанесла тушь на ресницы. Вернувшись в спальню, натянула на себя новые темно-синие брюки с продольной яркой полоской, заправила под ремень блузку с воротником-жабо и воланами на рукавах — вчерашние покупки. Взглянув в зеркало на створке шкафа, она осталась довольна собой. Два мазка губной помадой — и губы пламенем вспыхнули на бледном лице.
— Я готова, — сказала она, останавливаясь около стеклянного столика.
Виталий Михайлович поднял голову и, не мигая, долго смотрел на нее. «Взгляд удава», — определила Таня, чувствуя, как опять холодок пробежал по спине.
— Ну ты даешь, — ухмыльнулся он.
— Я всего-то задержалась на пять минут… Ну на десять, — сказала она, посмотрев на часы.
— И как вы умудряетесь? — покачал головой Виталий Михайлович. — Только что разговаривал с Гаврошем, раз — и передо мной чуть ли не вамп.
— Нравится? — Таня улыбнулась.
— Да. Ты кого-то мне напоминаешь…
Он на секунду задумался, и у Тани упало сердце.
— Жену Максима…
— Да нет, — махнул рукой Виталий Михайлович. — И это хорошо. И все же… На кого ж ты похожа?.. Ба! Вспомнил. — Он радостно потер руки. — На Настасью Кински! Не копия, конечно, но что-то есть. — Наклонив голову, он плотно сжал губы, словно проверяя свою догадку. — Тот же разрез глаз, брови… кожа у тебя хорошая… Носик, правда, подкачал, зато губы красивые…
— А кто она, эта Настасья? — спросила Таня, преодолевая смущение.
— Актриса. Играла у Кончаловского в «Любовниках Марии», потом в фильме «Люди-кошки». Точно! Есть в тебе что-то кошачье. Ну ладно, кыса-мурыса, — сказал он, вставая, — пойдем.
Они вышли из лифта на пятом этаже больницы. И в холле, заставленном кадками с комнатными растениями, увидели Максима. Он сидел к ним спиной. Напротив него, опершись локтями на столешницу, расположился здоровяк, с трудом примостившийся на клеенчатом сиденье колченогого стула. Они играли в шахматы.
— Привет гроссмейстерам! — сказал Виталий Михайлович, подходя к ним.
Таня остановилась поодаль.
— А, привет, — ответил Максим и бегло пожал протянутую руку. — Мы скоро, присядь. — Махнув куда-то в сторону, он снова сосредоточился на партии.
— Решающий ход, — пояснил толстяк. — Пан или пропал.
Виталий Михайлович покосился на накрытый дешевым покрывалом диван и остался стоять.
— Я — вот так, — сказал Максим и сделал ход черным конем. В его глазах зажглись лукавые огоньки.
— А я так, — ответил толстяк, забирая черную фигуру.
— Шах, — радостно сказал Максим, передвинув ферзя.
— Да-да-да… — потер переносицу его партнер.
Максим откинулся на спинку стула и широко улыбнулся, глядя на друга.
— Рад тебя видеть, хоть и в этом приюте для обездоленных. Как дела?
— Вообще-то я хотел задать тебе тот же вопрос, — усмехнулся Виталий Михайлович.
— Нормально, только скучно, — ответил Максим, вставая.
— А я тебе развлечение привез, — сказал Виталий Михайлович и оглянулся. — Татьяна, — позвал он.
Таня робко подошла.
— Здравствуйте, — сказала она, глядя на носки своих туфель.
— Ух ты, спасительница! — радостно воскликнул Максим и обнял Таню.
Толстяк настороженно посмотрел на них.
— Сдаюсь, — сказал он и встал. — Потом еще сыграем, ближе к вечеру. Не буду мешать.
— До встречи, — ответил Максим и обернулся к гостям. — Пойдем ко мне.
…Больничная палата была длинной и узкой, как пенал. Справа у стены стояла кровать, слева — стол и два стула, у окна — кресло. На столе стоял небольшой телевизор.
— Хорошо берет? — спросил Виталий Михайлович, кивая на телевизор.
— Нет, пять программ только.
— Значит, шахматишками балуешься? — спросил Виталий Михайлович, садясь в кресло.
— Коровин — азартный игрок, хотя как шахматист слабоват. В апреле инфаркт перенес, — сказал Максим, присаживаясь на кровать. — Сейчас давление зашкаливает, боятся инсульта.
— А ты как? — спросил Виталий Михайлович.
— Я ж сказал — скучно. Тань, не маячь, возьми стул, — чуть раздраженно сказал он. — Я — здоровый, только пахать. Как там договор?
— В стадии согласования.
— Проблемы? — нахмурился Максим.
— Никаких. Знаешь, остались только формальности. Сроки, объемы. Смотрим, что в наших силах. Может, и расширяться придется. Ты — молодец.
— Молодец-огурец. Здесь валяюсь, а работа стоит.
— Работа идет. Ты знаешь, новый паренек, которого технологом приняли, очень даже сечет. Я думаю, надо ему зарплату поднять. Так что тебе в цех соваться не надо. Теперь ты — только голова. Руки, ноги пусть зарплату получают.
— Значит, говоришь, не нужен… — процедил сквозь зубы Максим.
— Дурень. У меня десяток заправок, я что — сам работаю? Нанял людей, моя только прибыль, — ответил Виталий Михайлович. — И с заводом когда-нибудь так же будет. Как в Америке: контрольный пакет — и все.
— А, — махнул рукой Максим. — Знаю тебя, кому угодно лапши навешаешь. Коньяк принес?
Виталий Михайлович поставил на колени портфель, вынул флягу в кожаном футляре, коробку конфет, пакет сока.
— Давай стаканы, икра осталась?
— Немного. Тань, достань. — Максим кивнул куда-то в угол.
Татьяна подошла к небольшому холодильнику, который стоял в углу палаты, открыла створку. Холодильник был забит до отказа. Она отыскала открытую жестяную банку с икрой, поставила на стол.
— Выдвинь ящик в столе. Там ножик, в пакете — хлеб. Сделай нам бутерброды, — попросил Максим.
Несколько минут спустя на столе стояли три стакана, блюдце с бутербродами и открытая коробка конфет. Фляжку Виталий Михайлович опять убрал в портфель.
— Итак, с тебя тост, — кивнул Максиму Виталий Михайлович, поднимая на треть наполненный стакан.
— Хорошо… — согласился тот. На минуту он задумался, наблюдая за своим указательным пальцем, скользящим по краю стакана. — Вот живешь, живешь, строишь планы… громадье планов, но тут случается… — Он поднял стакан и остановил взгляд на Танином лице. — Я хочу выпить за счастливые случайности. И за мой талисман — Татьяну. Случайно она попалась мне на пути, и вот… Есть договор, есть бизнес…
— И жизнь, — перебил его Виталий Михайлович. — Самое главное — жизнь. За тебя, Татьяна! — Одной рукой продолжая держать свой стакан, он подал Тане другой. — Давай пей.
Она сделала глоток и поперхнулась.
— Ой, как жжет…
— Пей до дна, — сказал Виталий Михайлович, не сводя с нее глаз.
Таня с трудом сделала еще два глотка.
— Не могу больше, — со слезами на глазах прошептала она.
— Хорошо, — сказал он, отпуская ее руку. Достал пачку «Парламента», вынул сигарету.
— Дай и мне тоже, — попросил Максим.
— Не надо, — жалобно протянула Таня, и мужчины с удивлением, словно вспомнив о присутствии ребенка, посмотрели на нее.
— И то верно, — согласился Виталий Максимович, пряча сигареты в карман. — Больница все ж. Я, наверное, пойду. Таня, ты остаешься?
— Конечно, — поспешно ответила она.
Мужчины встали. Виталий Михайлович подошел к Тане и, чуть наклонившись, заставил посмотреть ему прямо в глаза. Она невольно почувствовала, как от страха свело челюсти.
— Значит, договорились? — спросил он шепотом.
Она только и смогла, что чуть наклонить голову.
— За Максимку отвечаешь всеми потрохами. Развлекай его, разговаривай с ним. Пусть выговорится. Это ему лучше любого лекарства. Понятно?
Таня снова кивнула.
Мужчины вышли. Таня тихо опустилась на стул. Внезапно она почувствовала себя очень усталой, будто все силы, что были в ней, унес с собой этот мужчина со взглядом удава. Она взяла бутерброд, надкусила. Икринки, лопаясь во рту, наполнили рот слюной. Она взяла второй бутерброд, потянулась за третьим.
— Не обедала? — услышала Таня у себя над ухом. Рядом стоял Максим и с умилением смотрел на нее.
— Нет, — жуя, ответила она.
— Можем в ресторан сходить. Ты на машине? — спросил он, присаживаясь на стул.
Она виновато посмотрела на него:
— Нет, меня Виталий Михайлович привез.
— Жаль, поздно я сообразил, а то бы Виталька подбросил. Ладно, завтра пригони, съездим куда-нибудь, жюльену тебе местного закажу.
— А я уже ела, — похвасталась она.
— Это где? — удивился он.
— Мы… Я… Вот брюки новые купила, блузку, платье…
— А при чем тут платье? — нахмурился он.
— Обновки же надо было обмыть, — растерянно пробормотала Таня, понимая, как фальшиво в ее устах звучат Колькины слова.
Максим встал, отошел к окну, затем вернулся и опять сел рядом с Таней.
