Джудит Гулд - Творящие любовь
Ушли в небытие крепкие деревенские ботинки с высокой шнуровкой. Элизабет-Энн и девочки носили туфли из мягкой упругой кожи на небольшом каблуке и с ремешком у лодыжки. Теперь она была так же хорошо одета, как и любая матрона из общества, и при этом за малую толику настоящей цены.
Закончив рассматривать себя в зеркале, Элизабет-Энн подобрала сумки, вошла в гостиную и опустила их на кушетку, служившую ей кроватью и прикрытую бежевым мохеровым пледом.
От двери раздался скрежет поворачиваемого ключа.
— Мама! Ты дома?
Жизнерадостный голос словно ворвался в комнату: таким образом Ребекка всегда оповещала о своем приходе. Будучи самой младшей из трех сестер, она еще не страдала от резкой смены настроения, как старшие девочки, уже сражавшиеся с трудной порой взросления. По характеру Ребекка больше всех походила на мать. Она была самой простодушной из детей, меньше всех склонной к вспышкам гнева, никогда не прекословила и была самой чувствительной. Иногда в голове у Элизабет-Энн появлялась невольная мысль, что Ребекка — ее любимица, но когда так случалось, мать старалась отогнать ее.
Элизабет-Энн твердо напоминала себе, что каждого из детей в какое-то время она любила больше остальных. Но на самом деле она любит их всех одинаково.
Эти размышления заняли лишь секунду, и Элизабет-Энн уже раскрыла объятия, приветствуя Ребекку.
— Как дела, дорогая?
Ребекка улыбнулась ей.
— У меня все отлично, — ответила она, задыхаясь после быстрого подъема по лестнице. А потом слова торопливым потоком обрушились на мать: — Регина заставила нас идти пешком до Сентрал-стейшн, но Заккес устал, и нам пришлось нести его большую часть пути, а Шарлотт-Энн жаловалась, что у нее волдыри на пятках… — Девочка перевела дух и продолжила: — Они поднимаются, — и хихикнула. — Регина, Шарлотт-Энн и Заккес поднимаются, — поправилась она, — а не волдыри. Впрочем, они тоже.
Элизабет-Энн рассмеялась и взъерошила девочке волосы:
— Кажется, вы неплохо провели время.
— Просто замечательно! И мы были осторожны, правда-правда. Регина за этим следила. Мы не разговаривали с незнакомыми людьми. И мы видели такие красивые вещи на витрине. А про свитер Шарлотт-Энн сказала, что ей до смерти такой хочется. Но он такой дорогой! — Девочка трагически вздохнула. — Но он бы ей так пошел, мама, честное слово, пошел бы.
Ее глаза так ярко блестели, что Элизабет-Энн еле сдержала улыбку.
— Может быть, ты сможешь показать мне этот свитер, — предложила мать, подумав, что раз Шарлотт-Энн так хочется его приобрести, то она могла бы купить его и припрятать до Рождества. До праздников оставалось чуть больше месяца.
Элизабет-Энн обернулась, услышав топот ног вваливающихся в квартиру детей. Регина несла на руках заснувшего Заккеса.
— Привет, мама, — тихонько сказала она, боясь разбудить малыша.
— Привет, дорогая.
Шарлотт-Энн вошла хмурая, понурив голову.
— Привет, — пробормотала она сквозь зубы по дороге в спальню.
Элизабет-Энн молча посмотрела ей вслед. Их ссора произошла довольно давно, но девочка продолжала вести себя так, словно они поругались лишь час назад. Она до сих пор оставалась мрачной и ограничивала общение несколькими небрежно брошенными словами.
Пройдет еще немного времени, и трещина в их отношениях исчезнет, в этом Элизабет-Энн была уверена. Но даже эта мысль мало успокаивала ее. Она терпеть не могла стычек, не выносила, когда люди выходили из себя. В такой ситуации слишком много теряешь. И еще больше она ненавидела игру в молчанку Шарлотт-Энн.
«Это не дает боли утихнуть, вот что происходит с Шарлотт-Энн», — сказала она себе.
Ребекка заметила сумки с покупками.
— Ой, мама, ты ходила по магазинам! — возбужденно воскликнула она.
— Да, меня пригласили сегодня на обед.
Ребекка завладела сумками и начала в них рыться. Достав платье, купленное в магазине Зелигмана, она благоговейно присвистнула. Креп цвета беж, гофрированная отделка углом спускается с плеч до бедер, длинные рукава с отложными манжетами, двойная юбка до лодыжек с разрезом. Платье, классическое по своей простоте, воздушное, спадало свободными, красивыми и пышными фалдами. Кроме всего прочего, оно не требовало времени на переделку. Его можно было надеть этим вечером. Только пятнышко у ворота выдавало то, что его уже надевали. Но это легко исправить, приколов брошку.
— Какое красивое, — зачарованно прошептала Ребекка. — А куда ты идешь, мама?
— Деловой визит, — объяснила Элизабет-Энн. — Джентльмен из банка обещал меня познакомить с банкиром, который занимается инвестициями. Вот почему я иду. Я бросаю вас не ради развлечений.
Последние слова прозвучали просительно.
Ребекка уронила платье на кушетку.
— А этот джентльмен, он… красивый?
Мать удивленно взглянула на нее.
— Почему ты спрашиваешь?
Ребекка пожала плечами.
— Так он красивый?
— Не знаю, я об этом даже не подумала.
— Мама?
— Да, дорогая?
— Мы так давно не видели палу.
— Знаю, моя хорошая, — мягко ответила Элизабет-Энн.
— А мы еще когда-нибудь его увидим?
— Очень на это надеюсь, — спокойно сказала мать, чувствуя набегающие слезы.
— Я тоже на это надеюсь. — Ребекка помолчала. — Но знаешь, что хуже всего?
Элизабет-Энн отрицательно покачала головой.
— Я не могу даже вспомнить, как он выглядел. — Ребекка повернула к матери лицо с дорожками слез. — А ты ведь помнишь, правда, мама?
Та постаралась улыбнуться, но ее била противная дрожь.
— Конечно же, я помню, дорогая, — подтвердила она. — Конечно, помню.
Но когда Элизабет-Энн крепко прижала дочь к себе и закрыла глаза, то, как бы она ни старалась, ей никак не удавалось воскресить в душе четкий облик Заккеса Хейла.
Людмила медленно обошла вокруг Элизабет-Энн. Ее строгие проницательные серые глаза были задумчивы.
— Платье отличное, — наконец сказала она. И предупредила, погрозив пальцем: — Но будьте осторожны с булавками, а то уколетесь.
— Я буду осторожна, — пообещала молодая женщина, благодарная за совет.
Как всегда, Людмила все заметила: где мягкая гладкая ткань собиралась слишком толсто и где она не спадала так, как следовало. Элизабет-Энн знала: менее критичный взгляд и не заметил бы неравномерное распределение складок.
— Туфли так себе, но ничего, сойдут, — медленно проговорила Людмила, будто обращаясь к самой себе. — Но вот драгоценности… — На ее лице появилось выражение отвращения, она помахала рукой в воздухе. — Брошь никуда не годится.
Элизабет-Энн уныло посмотрела на украшение, приколотое ею у ворота, чтобы скрыть пятно. Камея досталась ей в наследство от тетки, и она всегда дорожила ею. Но Людмила права.
— У меня это единственная брошь, — призналась Элизабет-Энн. — А мне надо так или иначе скрыть пятно.
— Не волнуйтесь. Я одолжу вам одну из своих. А какое пальто вы наденете?
Элизабет-Энн кивнула в сторону стула.
— Это? — воскликнула Людмила с ужасом. — Нет. Нет, нет и нет. Никогда.
— Но это все, что у меня есть для такой погоды, — запротестовала Элизабет-Энн. — Мне придется его надеть.
— Я вам одолжу свое.
— Оно мне точно не подойдет.
— Почему? Из-за размера? — Людмила явно была оскорблена. — У меня есть шубка, специально для русской зимы, длинная — на мне она достает до земли. Даже рукава слишком длинны. Вам будет в самый раз. Так, а который час?
Элизабет-Энн бросила взгляд на часы, тикающие на камине.
— Он будет здесь меньше чем через пятнадцать минут.
— Пятнадцать минут! — воскликнула Людмила. — У нас нет ни секунды лишней. Я сейчас же вернусь.
Элизабет-Энн покачала головой, когда крошечная пожилая женщина выбежала из комнаты. Господи, что бы она делала без своей русской подруги?
Несколько минут спустя задыхающаяся нагруженная Людмила поднялась вверх по лестнице. Она несла два огромных деревянных ларца с драгоценностями, огромная шуба из настоящей русской рыси волочилась за ней по полу.
— Людмила! — в ужасе воскликнула Элизабет-Энн. — Я не смогу это надеть!
— Вы должны.
— Но только не шубу. Это же…
— Бешеные деньги. Я знаю, — нетерпеливо дернула плечом Людмила в ответ на возражения. — Вы, главное, не волнуйтесь.
— А вдруг я ее потеряю?
— Потеряете? — Людмила вытаращила глаза. — Ни одна женщина еще никогда в моей жизни не теряла свои меха. А теперь… — Она поставила шкатулки на стол. — Мы выберем драгоценности. — Она нагнулась над шкатулками, открыла их и начала в них копаться.
Элизабет-Энн не смогла сдержать изумленный возглас. Людмила всегда жаловалась на нехватку денег, и, если квартиросъемщик не мог заплатить в определенный день, она говорила, что с ней обязательно случится сердечный приступ. Но в двух ларцах хранились поистине королевские сокровища! Бриллиантовые диадемы, нитки рубинов и жемчуга всех размеров и форм, кольца, серьги, браслеты и броши — драгоценности, подаренные адмиралом. Украшения хаотично грудились в шкатулках, нитки жемчуга завязались узлом, отдельным сережкам невозможно было сразу найти пару.
