Мэри Уэсли - Опыт воображения. Разумная жизнь
— Что за черт! — Он повернулся и еще раз поглядел на туман. Космо вырос и еще больше похудел. Большой нос сделал его похожим на ястреба, придал надменности, его волосы, когда-то такие светлые, стали темнее. Он снова повернулся к Флоре. — Ты почти не изменилась за десять лет. Может, стала еще красивее. — Потом, испугав ее совсем другой мыслью, добавил: — Люди с мозгами любят глуповатых, и с этим ничего не поделаешь. Я так хочу, — пробормотал он ей в ухо, — заняться с тобой любовью.
— Ты хочешь сказать, что со мной ничего не поделаешь?
— Да.
— А ты бы хотел…
— Я не говорил этого. Умное и не очень — вполне сочетаются.
— О, смотри, — сказала Флора, — солнце.
Несколько пассажиров открыли глаза, когда поезд в какой-то момент из тумана въехал в яркое солнце.
— Давай закроем окно, мне холодно, — попросила Флора.
Космо закрыл окно. Двое пассажиров встали и начали пробираться в коридор, к туалету.
— Что с тобой случилось? Куда ты тогда уехала? — не отставал Космо.
— Я отправилась туда, где меня никто бы не мог искать. Я поменяла класс.
— Что?
— Я стала служанкой.
— Какого рода служанкой? — его голос стал недоверчивым.
— Горничной. На Турлой-Сквэ.
— Но это в пяти минутах от дома Мэбс.
— Да.
— Я часто пересекал площадь. Я мог бы…
— Ты бы не нашел человека, которого искал.
— Так ты была тем человеком? — Космо пытался заглянуть Флоре в глаза, но она отвернулась.
— Смотри, — сказала она весело, — Мейденхед, Темза. Это река Темза.
— Пожалуйста, Флора, — сказал Космо, — расскажи мне, как ты это сделала. — И он подумал: „Кем ты стала?“
— Да любой дурак сумеет подметать полы, заправлять кровати и полировать мебель.
— Как ты устроилась?
У нее это заняло не более чем путь от Труро до Мейденхеда, когда она унеслась из Пенгапаха. Она посчитала деньги раз шесть, потому что каждый раз забывала, перевозбужденная, точную сумму. Между Мейденхедом и Паддингтоном она придумала, как ей выжить, и паника, сперва охватившая ее, за шесть с половиной часов езды улетучилась. Она нашла дешевую гостиницу и наутро отправилась в Найтсбридж искать Ирену Тарасову. На Бошам-Плейс случайно столкнулась с Алексисом, шедшим от Ирены, они узнали друг друга. Полагая, что она с Хьюбертом (иначе почему он не остановился в Париже на пути в Марсель, чтобы поиграть в бридж?), Алексис спросил о нем хитрым, игривым голосом.
— Я испугалась, — сказала она Космо, — что он выдаст и расскажет Хьюберту, где меня встретил, и потому пошла с ним выпить кофе с булочкой в кафе на Бромптон-роуд.
— Он ухаживал за тобой? — подозрительно спросил Космо.
— Алексис? Он же старый и толстый, ему было лет сорок пять.
— Прости, что прервал, продолжай.
После кофе, рассказывала Флора, она дала ясно понять, что не хотела бы, чтобы Хьюберт или Космо знали, что она шла к Ирене просить помощи, думала, что та поможет найти работу. Алексис замотал головой и сказал ни в коем случае этого не делать: на следующий день он уезжал в Париж, потому что собственный визит оказался бесполезным. Ирена отказалась не только одолжить ему денег, но, что он считал так же отвратительно, отказалась снова выйти за него замуж, тем самым лишив его права подать заявление на британское гражданство. Ему до чертиков надоело оставаться, как он выразился, без всякого статуса.
Он был наглым и бесстыдным. Ирена, говорил он, стала эгоистичной, добившись успеха и обезопасив себя, и вовсе не собиралась кому-то помогать.
— Она будет шить тебе платья и брать деньги, вот и все, на что ты можешь рассчитывать, — заявил он. — И более того, она еще выдаст тебя своей болтовней.
Флора уже потом поняла, как она сказала Космо, что Алексис, получив отказ в помощи от бывшей жены, не хотел, чтобы она помогала кому-то другому.
— С возрастом лучше разбираешься в людях, — сказала она.
— Да, наверное. — Космо хотелось получше узнать новую Флору.
— А что потом?
— Но он еще пригодился.
— О?
— Он согласился отправить письмо моим родителям из Парижа. Я хотела, чтобы они думали, что я во Франции. Я написала на простой бумаге, без адреса. Дала ему денег на марку. Я пыталась вести себя так благоразумно, как могла. Я не хотела ехать к ним, но и не хотела, чтобы они беспокоились обо мне.
— Они получили письмо?
— Я не знаю. — Она повернулась лицом к Космо, вздрогнув, когда ее колено коснулось его ноги. — Я думала, что я сама виновата, что не любила их. И надеялась еще на какую-то последнюю связь. Я не могла забыть атмосферу семейной любви, как у Шовхавпенсов, у вас, Леев, в Коппермолте, вам так повезло.
— Ну и как, они связались с тобой? — Космо очень хотелось понять.
— Я им не дала адреса. Но через четыре года, когда мне исполнился двадцать один и я почувствовала себя в безопасности, я написала на адрес отцовского банка, что со мной все в порядке, и поздравила отца — увидела его имя в почетном новогоднем списке.
Поезд подъехал к Ридингу. Несколько человек вышли, но гораздо больше втиснулось в вагон. Послышалось шарканье ног, офицеры старались не впускать новых пассажиров.
— Здесь полно. Попытайтесь в следующий, — говорили они и закрывали дверь, которую те с надеждой открывали и придерживали ногой. — Какое-то проклятье ездить в такие дни.
Дежурный по станции поднес к губам свисток, подул в него, и поезд тронулся.
— В то время пришел ответ, — тихо сказала Флора, — через поверенного. — Она взглянула на проснувшегося французского офицера. Но он снова закрыл глаза.
— И что было в письме поверенного? — озадаченно спросил Космо.
— В письме говорилось, что отец вовсе мне не отец и он не собирается обо мне заботиться, о матери ни слова. — Как Флора ни старалась, ее голос звучал на высокой ноте.
— Так это же прекрасно, это здорово. Разве ты не почувствовала, что с твоих плеч свалился груз?
— Ты рассуждаешь здраво, — сказала Флора, — я согласна с тобой. Но в тот момент я чувствовала себя по-другому, так, как будто меня нет.
— А я думаю, что это прекрасно.
— Но я же все еще ребенок своей матери.
— Выбрось ее из головы, забудь ее. Давай-ка вернемся к Алексису. Ты все-таки пошла к Ирене? Кто помог тебе? Алексис?
— На самом деле, — улыбнулась Флора, — он пытался ухаживать. Но я… мм… отшила его.
Космо почувствовал ярость.
— Так что случилось?
— Ничего. Он мог и не послать мое письмо, а деньги на марку прикарманить, — засмеялась Флора. — Я пошла к Молли.
— Кто такая Молли?
— Молли была помощницей горничной у твоих родителей в Коппермолте, она переехала в Лондон и работала у Таши. Она была влюблена в вашего дворецкого, который сблизился с коммунистами.
— Боже, — сказал Космо. — Я никогда этого не знал. Гейдж!
— Они поженились, — сообщила Флора, — и открыли табачный бизнес в Уимблдоне. Он голосует за консерваторов.
— Но почему ты не пошла к Мэбс или Таши? — недоумевал Космо.
— А они бы много болтали. Они же не могут остановиться. Молли стала моим мостиком.
— Мостиком?
— Из среднего класса в рабочий, где никому бы в голову не пришло меня искать.
До Космо все доходило медленно.
— Пожалуйста, продолжай, — сказал он с уважением.
Она позвонила Молли, рассказала Флора, а, выбрав время, когда Таши не было дома, зашла и за чашкой чая на кухне узнала, как и почему становятся служанками. Слуги, как она выяснила, имеют бесплатную еду и крышу над головой, как раз то, без чего ей никак не обойтись. Молли, совершенно изумленная, рассказала ей, где, кроме „Таймс“, можно поискать объявления.
— В тридцатые годы, — сообщила Флора, как будто считала его полным идиотом, — была жуткая безработица, но не хватало слуг. Никто не хотел идти в услужение. Журнал „Леди“ был забит объявлениями о найме, умоляющими.
— Я помню, — кивнул Космо. — Все суетились вокруг чьих-нибудь тетушек. Продолжай.
Она ответила на объявление, приглашавшее горничную в Турлой-Сквэ, к миссис Феллоуз.
— Я сказала миссис Феллоуз, что еще нигде не работала, это была чистая правда. Нервничая, вручила ей свои рекомендации. В них говорилось, что я честная, трудолюбивая, чистоплотная, из хорошей семьи, что у меня нет опыта, но я буду стараться научиться и что у меня хороший характер.
— И? — удивился Космо.
— Миссис Феллоуз прочла их. Она спросила, люблю ли я собак. Я сказала, что да. Потом она спросила: „Ты сама написала эти блестящие рекомендации?“
Я стащила листок почтовой бумаги у Таши с адресом наверху, но я подумала, что уж совсем разумно будет запастись вторым и пробралась в отель „Найтсбридж“. Я написала их в холле отеля. И призналась, да, сама. Я очень сожалею, но решила попытаться и снова извинилась, сказала, что сейчас уйду и не буду отнимать у нее время. Она велела:
