Мэри Уэсли - Опыт воображения. Разумная жизнь
— А Нигел и Генри?
— Один в казначействе, другой в министерстве информации.
— А Джойс? — Она выглянула в туман, вспоминая Джойс.
— Джойс в Лондоне. Она любит налеты, не пропускает ни одного. Она очень популярна среди наших союзников янки, вообще среди всех наших союзников. Как ты помнишь, она полна энергии и получает максимум удовольствия от всего, что делает.
— Я не знала, — резко ответила Флора.
— Ну, может, и не знала. — Космо слегка удивился. — Ее старший брат убит в Дьеппе.
— Ненавижу. Эта война отвратительна. Я ничего не хочу иметь с ней общего, — агрессивно сказала Флора.
— И тебе это удается? — уколол ее Космо. — Тебя что, не призывали?
— Я в „Земледельческой армии“[13]. Это меньшее из зол.
— Значит, ты косишь и сушишь сено, общаешься с коровами. — Он говорил, как она заметила, насмешливо.
— И со свиньями и с гусями! — заорала Флора. — Да!
— Уже почти приехали, — сообщил шофер, опуская перегородку. — Уже Сассекс-Гарденз.
Космо взглянул на часы.
— Я вовремя попаду на поезд. Но не думай, — сказал он Флоре, — что ты видишь меня в последний раз. Я возьму тебя с собой до аэродрома. Ты еще не рассказала мне, почему убежала из Пенгапаха и где была с тех пор. Ты должна это сделать в поезде.
— А почему это я должна? — спросила Флора.
— Должна.
— Я тебе ничего не должна. Ты такой воинственный, всегда довольный собой. Ты ничуть не изменился за эти десять лет! — воскликнула Флора. Она чувствовала, как в ней снова поднимается гнев, охвативший ее, когда она стояла над ними, пьяными, перед камином в Пенгапахе. — Бьюсь об заклад, ты вырос таким же надменным, как Хьюберт! — кричала она. — И таким же эгоистичным, как он, как…
Такси остановилось. Носильщик открыл дверь, взял чемодан Флоры.
— Какой поезд, сэр? — обратился он к Космо.
— Я сама его понесу, — Флора потянулась к чемодану.
— Нет, — Космо схватил ее за запястье. — Стой спокойно, дорогая. Сколько я вам должен? — спросил он водителя. — Все мои вещи в камере хранения, — сообщил он носильщику, шаря рукой в кармане в поисках мелочи. — Нам нужен поезд на Корниш, одиннадцатичасовой.
— Платформа номер один, — отчеканил носильщик. — Сегодня полно народу.
— Всегда полно, — сказал Космо. — Стой спокойно, — велел он Флоре.
— Пусти меня, — и Флора пнула его по голени.
— Не пущу, — отозвался Космо, протягивая деньги водителю. — Спасибо вам большое. Ох, — взвыл он, когда Флора укусила его за руку. — Сука.
— Что за парочка влюбленных пташек, — захихикал водитель. — Вам должно быть стыдно, — он посмотрел на Флору. — Он едет на войну, может погибнуть и вспомнить ваши последние слова перед смертью, — сказал он, скрываясь под защитой тумана.
— Ой, да заткнитесь, — бросила Флора. — Пожалуйста, отдайте мой чемодан, — обратилась она к носильщику.
Космо все еще держал ее за руку.
— Дорогая, ну пожалуйста…
— Хорошо. Но отпусти меня. Мне больно. — Она не добавила, что ей надо на этот же поезд. У нее есть обратный билет, он в сумке.
Космо снова поглядел на часы.
— У нас как раз хватает времени, чтобы найти пункт первой помощи и сделать что-то с твоими коленями, — сказал Космо, — и моей рукой. Ты прокусила до крови.
— Извини, — но Флора вовсе не казалась виноватой.
ГЛАВА 49
Прижатая в угол в переполненном вагоне, Флора была в дурном настроении, раздраженная из-за того, что позволила себе стать обязанной Космо, который, путешествуя в первом классе, настоял, чтобы заплатить разницу между ее билетом третьего класса и первым.
Вагон был полон офицеров, отравивших атмосферу табаком, и от этого ей было еще хуже.
— Может, откроем окно? — предложила она к явному ужасу француза напротив.
— А туман? — запротестовал он и обиженно засопел.
— Пожалуйста, — она произнесла это слово таким голосом, каким говорила мать Космо, когда не хотела допустить, чтобы ей сказали „нет“. Майор морской пехоты из середины вагона перешагнул через ноги француза и опустил стекло.
— Огромное спасибо.
Французский офицер, оценив лодыжки Флоры, поднял глаза, задержался на заклеенных пластырем коленях. Флора потянула юбку вниз. Поезд отошел от затемненной платформы и устремился в туман.
— Ну, хорошо, — резко сказал Космо, — нам надо многое успеть.
— Мы не можем говорить здесь, — Флора оглядела попутчиков.
— Дорогая, здесь больше никого нет.
— Что мы должны успеть?
— Восстановить, чем ты занималась десять лет. — Космо понизил голос. — Ты, к примеру, замужем?
— Нет. А ты?
— Нет, ни я, ни Хьюберт. Я не то чтобы… а куда ты девалась, сбежав из Пенгапаха? Мы проснулись, а тебя нет, мы были в отчаянии. Облазили лес, скалы, орали до хрипоты, думали, что ты утонула, пока не поняли, что чемодана тоже нет. Твой след затерялся на станции.
— Вы были похожи на две тряпичные куклы в креслах, — фыркнула Флора. — Вы меня обсуждали. Вы меня анатомировали. Я была в ярости. На кухне я слышала каждое слово, — прошипела она. Потом, подавшись вперед, сказала по-французски: — Не подслушивайте, месье, это очень личный разговор.
— Меня он совсем не интересует, — помотал головой французский офицер, закрывая глаза, отворачиваясь, приподнимая плечи, будто защищаясь от сквозняка.
Флора повторила Космо прямо в ухо:
— Вы обсуждали меня. Я слышала каждое слово.
— С любовью, — кивнул Космо, вспоминая беседу. („О Боже!“) — Что мы такого сказали?
— Если ты забыл, я не стану тебе напоминать. Я все еще в ярости.
— Дорогая, но мы напились. Я помню похмелье, это нечто.
— Я бы не хотела, чтобы ты называл меня „дорогая“.
— Но ты не возражала в такси.
— Я забыла, какая я тогда была злая… и есть.
Космо оглядел вагон. Несколько человек, кроме, француза, пытались заснуть, остальные углубились в газеты.
— Что такого можно вычитать в „Таймс“?
— Нигел в Коппермолте посоветовал мне читать „Таймс“. Я думаю, он был поражен моим невежеством. Он сказал, что из нее я узнаю о людях, о смертях, о свадьбах и тому подобное и еще узнаю, что творится в мире. В тот мой последний вечер, когда Мэбс и Таши с Джойс одели меня в черное платье и твоя мама… Ну ладно, я последовала его совету. С тех пор читаю газеты.
— Понятно.
— Я читала и о твоей работе в судебных отчетах.
— Действительно? — Космо было приятно это слышать.
— И статьи Хьюберта, и его сообщения во время подготовки к войне. Он заставил меня заинтересоваться многим из того, о чем политики предпочитают умалчивать и чего не хотели бы, чтобы мы знали. Я научилась не доверять политикам и ненавидеть войну. Война — грязное дело.
— Она продолжается, и мы все в нее вовлечены…
— Что касается меня, то минимально. Я не хочу никого убивать, это ничему не помогает, и не хочу, чтобы умер кто-то из тех, кого я люблю. Я не хочу, чтобы ты умер или Хьюберт. Смотри, что стало с Феликсом, — сказала она, — нейтрала убили в нейтральной стране. Что происходит в Европе? Я никогда по-настоящему не знала Феликса и уже никогда не узнаю. „Я любила его, но не знала“.
— А ты хотела бы?
— Конечно. А ты, ты хорошо его знал? (Она тосковала по Феликсу своего детства.)
— Он гостил у нас раз или два. Мэбс им очень интересовалась. Что там можно было знать? Он был из тех людей, о которых говорят. Очарование, привлекательность всегда порождают слухи и ревность. В разное время я слышал, что он: а) бабник, б) гомосексуалист. Даже намекали, что он внебрачный ребенок. Мой отец уверял, что все это ерунда; хотя Феликс и не похож на старого Джефа, как па называл его, но по манерам — его точная копия. Па иногда говорил, что его старый друг был скучноват. Феликс был хороший человек и, более того, — смелый. Немногие люди избирают смерть, прикрывая тех, кого даже не знают. Теоретически да, но на деле, на хладнокровной практике, какой является жизнь, это требует характера.
— Так это и случилось?
— Думаю, да.
„Он, наверное, поставил себя так, что с ним посчитались“, — подумала Флора. Но скучный? Ну, возможно. Он, конечно, не был блестящим собеседником, когда возил ее на ленч. Она, ослепленная любовью, обвиняла себя за тот неудавшийся день. И совсем недавно, уже в постели Феллоузов, она подумала, что он очень скучный любовник. Гораздо лучше вспоминать его мраморным, из детства.
— Феликс был очаровательным, — сказала Флора. — Он возил меня на ленч, когда я еще училась в школе. Это было ужасно. У меня начиналась корь. И ему было со мной очень скучно.
Космо рассмеялся. Он бы расхохотался еще больше, скажи она ему, что переспала с Феликсом и это ее совсем не тронуло. „А если бы я ему рассказала, что если в постели с Феликсом кому и было скучно, так это мне?“
