Мэри Уэсли - Разумная жизнь

Мэри Уэсли

Разумная жизнь

Посвящается Джеймсу Хейлу

ЧАСТЬ I

ГЛАВА 1

Ветра не было, и море, плоское, как тарелка, сливалось с небом такого же цвета, что и вода. И лишь редкие всплески напоминали, что оно живо, что живет своей собственной жизнью. Пологий берег спускался к воде, песок высох, как вчерашний бисквит, ближе к воде он обретал серый цвет, повторяя оттенок морской глади.

В этот февральский день птицы, смущенные неожиданным теплом, где-то вдали пробовали свои весенние песни, но здесь, на берегу, стояла тишина, просторный пляж был пуст. От устья реки, к пляжу, шла цапля, лениво хлопая крыльями, и эти широкие взмахи только подчеркивали пустынность берега. Мальчик, вообразивший было, что может услышать хлопанье крыльев, разочарованно опустил бинокль: он пришел сюда понаблюдать за морскими птицами, а ни одной поблизости не было. Он сощурился от солнца, которое уже садилось, и решил идти домой.

В полумиле от него, у края воды, его внимание привлекло какое-то движение — это была крошечная фигурка. Мальчик еще сильнее сощурился от блеска заходящего солнца. Фигурка раздвоилась. Ребенок и собака? Должно быть, они спустились по скале в западной части и прошли вдоль края воды — на песке, все еще мокром от последнего отлива, не было следов или каких-то отметин, и свежая вода еще сочилась, ее струйки отыскивали свой таинственный, скрытый от глаз, путь к морю.

Мальчик отошел чуть выше к пляжу, чтобы видеть дальше, он хромал, осторожно ставя правую ногу на сухой песок, опираясь на палку. Он с трудом ковылял по берегу, заваленному осколками выветренных горных пород, высохшими водорослями, кусками выбеленного дерева, сломанными острыми створками раковин, стеклом, отполированным морем до блеска, и ракушками. Поднявшись по тропе, он устроился на короткой жесткой траве, клонившейся к широкому устью реки. Его поврежденное колено заживало. Мальчик ослабил повязку, чтобы она не давила так сильно, сшиб руной верхушку армерии, на которой сохранилось несколько головок с семенами. Он сильно потел после случившегося с ним несчастья.

Ему было интересно, как далеко отступает море во время отлива. Расстояния здесь были обманчивы, а берега он не знал. Он навел бинокль и сфокусировал его на далекой фигурке.

Он увидел ребенка, тот шел вдоль воды, пинал песок, что развлекало собаку, которая была едва не с самого ребенка, она дико прыгала, радостно била хвостом, ее уши болтались и отлетали назад, челюсти клацали в самозабвенном восторге.

Мальчику чудилось, что он слышит лай, но в ушах стоял только крик чаек, что носились над заливом от одного мыса к другому. Солнце внезапно скрылось за тучу, напомнив ему о коварстве февраля.

Он следил в бинокль за ловцами устриц, пока не потерял их из виду — к его сожалению, они исчезли за мысом. Они вспугнули баклана на скале над морем, мальчик раньше не заметил его и теперь наблюдал, как он летит к солнцу, соревнуясь с тучами. Мальчик застегнул куртку, защищаясь от холодного ветерка, предвестника наступающего вечера.

Сейчас ребенок уже бежал вприпрыжку, и море удивительно быстро догоняло его. Ребенок что-то ласково говорил собаке, и его тон был похож на крики ловцов устриц, но собака, одержимая радостью, принялась копаться в песке. Она бешено работала лапами, откидывая мокрый песок в сторону моря, она кусала его, тряся мохнатой головой, то и дело засовывая ее по самую шею в яму, которую выкопала, и лаяла.

Ребенок — а это оказалась девочка — быстро пересекал пляж под углом. Черные густые волосы заплетены в косы, одета она в светло-коричневый свитер и подходящую по тону юбку, подоткнутую под резинку штанишек, что делало ее фигуру похожей по силуэту на конфетку-яблочко. Длинные ноги казались тонкими, как спички. Она остановилась и свистнула разыгравшейся собаке.

Мальчик, лениво наблюдавший за ней, заинтересовался. Прилив надвигался так быстро, что девочке стоило пойти другой дорогой. Но она бы уже не успела к краю бухты, ей надо бежать изо всех сил. Собака была совершенно дурная, она подняла голову из ямки и нерешительно заскулила, не желая бросать свои игры.

Мальчик заметил, что пляж, показавшийся ему плоским, совсем не был таким. Набегавшая вода оставляла нетронутыми песчаные островки, и собака оказалась на одном из них, отрезанная от берега. Она подняла голову и завыла. Между собакой и ее хозяйкой было семьдесят ярдов[1] воды. Девочка крикнула, подбадривая собаку. Но та стояла и дрожала, поджав хвост.

Мальчик поднялся.

— Оставь ее, — закричал он. — Пускай плывет. — Со своего места он видел, как глубока вода и как мала девочка. — Пускай плывет.

Могла ли она услышать его отсюда?

Девочка небрежно сбросила одежду, свернула ее в узелок и полураздетая направилась к собаке вброд, удерживая руной узелок на голове. Подойдя к собаке, она дернула ее, окунула в воду, бурлящую уже на уровне груди.

Мальчик закричал:

— Дура! Последняя дура! — и побежал, спотыкаясь и хромая, к пляжу по дюне, а собака тем временем плыла, отчаянно подняв голову над водой, шлепая лапами перед хозяйкой, которая, держа узелок на голове, медленно брела по воде.

Когда мальчик добежал до кромки моря, собака выпрыгнула на песок и отряхнулась, щедро обдав его брызгами. Оставалось еще несколько ярдов до берега, девочка споткнулась обо что-то в воде и едва не окунулась, но сумела удержаться и сохранить узелок сухим.

Вспомнив, что он во Франции, мальчик закричал по-французски:

— Я иду! Идиотка! Ненормальная! Слушай, я иду! Я иду на помощь!

Он ступил в воду, пытаясь схватить ее за руку.

— Давай руку, — кричал он. — Хватайся за мою. Я вытащу тебя. Скорее. Какой ужас!

Он бросил палку, схватил ее узелок с одеждой.

— Ведь это же опасно.

Девочка подхватила палку — море едва не унесло ее — и отдала мальчику, выходя из воды. У нее были карие глаза. А лицо синее от холода.

— Я могу получить обратно свою одежду? — Она выхватила у него из рук узелок. — Отвернись, — велела она, натягивая юбку, свитер, штанишки, выжимая края нижней рубашки, которую не снимала. Она вся дрожала. — Тебе незачем было беспокоиться, — произнесла она без тени благодарности, стуча зубами. — Со мной все в порядке.

— Значит, ты англичанка? — спросил он, выжимая намокшие края штанин и чувствуя себя круглым дураком.

— Да.

— Меня зовут Космо, — сказал он.

— Неужели?

— Собака у тебя дурная, — Космо наблюдал, как та валялась на спине и терлась о камень.

— Да она просто не любит воду. — Девочка затянула ленточку в косичке, которая развязалась. — Мне надо найти туфли. — И пошлепала босиком к камням. Собака перестала вертеться, вскочила и понеслась за ней.

— Как тебя зовут? — крикнул Космо ей вслед, когда она уже была возле валунов, раскиданных у подножия скалы. Девочка не ответила, только скала отозвалась ему эхом.

— Вут-вут-вут.

Он стоял у линии прилива, достигшего своего пика, вода набегала и отбегала, мягко, ровно, точно ласкала песок.

— Ты же могла утонуть, — закричал Космо, на случай если она не поняла, что произошло.

Девочка нашла свои туфли и носки, он наблюдал, как она обувается. Потом вскочила на скалу, словно молодая козочка, собака за ней. Наверху она замерла на миг, обернулась, подняла руку, махнула ею и исчезла.

— Противная! — закричал он по-французски. Это слово он узнал только вчера. — Противная!

Его брюки промокли, колено ныло, и ему предстоял долгий путь к дороге, где он должен сесть на этот странный вид транспорта — полупоезд-полутрамвай, который потащит его через Сен-Бриан и Сен-Энога в Динар.

В трамвае, пытаясь не обращать внимания на любопытные взгляды попутчиков, направленные на его мокрые ноги, Космо постарался успокоиться. Она всего лишь ребенок, не настоящая девушка. Но он в свои пятнадцать лет очень интересовался девушками и горел желанием встречаться с ними и как можно лучше их узнать.

ГЛАВА 2

Весной 1926 года английские семьи среднего класса возили своих детей в Бретань на пасхальные каникулы. Считалось, что им совсем неплохо побывать за границей, увидеть чужую страну, ее достопримечательности и выучить хотя бы несколько слов по-французски.

Не составляло труда доплыть на пароходе от Саутгемптона до Сен-Мало, и это было так же дешево (может, даже и дешевле), как добраться по железной дороге до Корнуолла, очень похожего на эту заграницу. В Динаре, что на другом берегу реки Рэнс от Сен-Мало, был пляж, казино, теннисный клуб, прекрасные отели и пансионы. В начале апреля в обеденных залах отелей „Англетер”, „Британик”, „Бристоль” и „Марджолайн” звучала английская речь — обсуждали погоду (так похоже на юго-запад Англии), удовольствие от покупок по столь благоприятному обменному курсу (действительно великолепное соотношение франка и фунта) и то, как хорошо отдохнуть матерям семейств от этой надоевшей проблемы со слугами, которая стала невозможной после войн.