Елена Шерман - Пани Эльжбета

Шерман Елена

Пани Эльжбета

Елена Шерман

Пани Эльжбета

(из цикла "Истории Сергея Рыжова")

Относительно основного вопроса философии скажу: в течение многих лет я был материалистом, но в последнее время все решительней склоняюсь к агностицизму. Сообщаю я это, конечно, не потому, что эволюция моих философских воззрений крайне волнует прогрессивную европейскую общественность. Дело в том, что старый вопрос "есть ли "миры иные"?" имеет самое непосредственное отношение к странной истории, случившейся со мной уже довольно давно - летом 1995 года - и до сих пор не нашедшей рационального объяснения.

Началась эта история, как все сложные и малообъяснимые вещи, самым прозаическим, я б даже сказал пошлым образом. (Я заранее прошу прощения за длинное вступление (которое при желании можно и пропустить), но хочется хоть кое-что пояснить, прежде чем перейти к вещам совершенно необъяснимым).

Мы - то есть я, мама и бабушка - затеяли ремонт нашей двухкомнатной квартиры и по малоопытности в делах практических пригласили не тех маляров. Маляры испортили стены и впали в запой, извлечь из которого их не удалось. Опускаю дальнейшие описания "мильона терзаний": все, кто когда-либо делал ремонт квартиры, поймут меня без слов. Короче, когда через две недели после начала ремонта мой троюродный брат Роман попросил меня пожить в его квартире, пока он будет отдыхать на юге с семьей, я согласился с такой быстротой и радостью, какой сам от себя не ожидал. Образ сторожа при чужих "сокровищах" не принадлежит, конечно, к почетным амплуа житейской сцены, но мне настолько хотелось отдышаться от ремонта в прямом и в переносном смысле, что мое самолюбие, обычно весьма легковозбудимое, на сей раз смолчало.

Итак, в начале августа троюродный брат мой с семейством покатился в купейном вагоне к синему Черному морю, а я, бренча в кармане увесистой связкой ключей, отправился обживаться в новом и временном жилище. Должен сразу сказать, что присутствие сторожа на время отъезда хозяев было не причудой бизнесмена: квартира Романа была буквально напичкана дорогой бытовой техникой, в которой я в то время мало понимал, и антиквариатом, в котором я и теперь ничего не понимаю, так что в первый день я двигался очень осторожно, как ворона на льду, боясь что-нибудь разбить или поломать. На второй день я несколько адаптировался, а на третий, развалившись в кресле, так уверенно щелкал переключателем видеомагнитофона, словно всю жизнь провел в подобных, приближенных к роскоши, условиях.

С неделю мне жилось в Романовых апартаментах очень недурно: я смотрел допоздна разные боевики и мелодрамы, потом сладко спал до одиннадцати-двенадцати, потом готовил себе легкий завтракообед и выходил проветриться - словом, расслаблялся и наслаждался заслуженным отдыхом. Я на вокзале твердо пообещал Роману каждую ночь ночевать в квартире, но на счет дневного времяпровождения уговора не было; я мог гулять хоть до полуночи. К сожалению, все мои приятели как-то дружно разъехались тем августом, и гулять было не с кем; а с теми, кто оставался, общаться не тянуло. Я возвращался к шести, семи вечера: если заезжал домой - то и позже; ужинал, и снова включал видик, или, если было настроение, шел в Стрыйский парк, где дышал кислородом до начала сумерек. Конечно, время можно было потратить и с большей пользой, например, заняться диссертацией; но я сказал себе, что аспиранты тоже люди и имеют право на каникулы.

Я понимаю, дорогой читатель, вы ждете, когда же наконец начнется хоть что-то интересное, но прошу вас подождать еще немного, пока я опишу сцену, на которой разыгралась эта странная история - то есть квартиру моего брата.

Роман жил на тихой улочке в двух шагах от Стрыйского парка. Улочка была застроена еще австрийскими трехэтажными домами, в которых до 1939 года проживала польская интеллигенция средней руки (богачи обитали на виллах). На каждом этаже было всего две квартиры, состоящие из пяти комнат, ванны, туалета, кухни и длинного коридора, причем каждая квартира имела два выхода: на парадную лестницу - для господ, и на черную - для прислуги. После войны из одной квартиры новая власть одним взмахом мастерка сделала две, замуровав двери между смежными комнатами. В результате в одной квартире имелись прекрасные ванная и туалет, но не было кухни; в другой была великолепная кухня, но не было санузла. Конечно, под недостающие помещения были кое-как переоборудованы другие комнаты, но крошечная (5 кв.м.) полутемная кухня, слабо освещенная единственным узеньким окном, выходившим на лестницу, стала самым неприглядным и мрачным местом во всей квартире Романа. Впрочем, окна всех трех комнат, и ванной с туалетом выходили в маленький двор-колодец, вымощенный каменными плитами, отчего в квартире всегда было не слишком светло, а солнце заглядывало только в спальню, и то ранним утром на полчаса.

Должен сказать, что эта сумеречность мне, всю жизнь прожившему в квартире с окнами на юг, показалась даже более значительным недостатком, чем была на самом деле, и я сетовал, как может мой родственник жить в таком мрачном месте; однако во всем остальном квартира мне очень понравилась, тем более что Роман, сделав ремонт не чета моему, сумел сохранить все привлекательное и своеобразное из прошлого жилища, например, печи, крытые старинными изразцами, или не менее старинный, начала 20 века сливной бачок с надписью на немецком языке.

Замечу еще, что планировка квартиры была довольно удобна: входная дверь вела в длинный и просторный коридор, где справа располагалась та самая убогая кухня, а слева - детская, туалет и ванная. Коридор заканчивался входом в гостиную, смежной с которой была спальня. Высокие потолки, много воздуха, старинные изразцовые печки, блестящий узорный паркет, тихий район, спокойные соседи - короче, хороший дом (+хорошая жена), ну что еще нужно человеку, чтобы спокойно встретить старость, как говаривал басмач Абдулла. Или, как минимум, спокойно набраться сил перед новым учебным годом. Но хорошая квартира оказалась нехорошей в самом мистическом смысле слова, а началось это так.

Был душный, очень жаркий день, я почему-то помню его очень отчетливо. Утром меня разбудил звонок матери: надо было срочно приехать, помочь малярам двигать мебель, то есть делать с ними часть работы, за которую я же им и платил. Двигая один из шкафов, я неосторожно задел стремянку, неизвестно зачем принесенную малярами (с нашей высотой потолков можно было обойтись табуреткой), и она упала мне на спину. Честное слово, я почти жалею, что не на голову - во всяком случае, тогда проблем с объяснением всего последующего не возникло бы. Потирая ушибленную спину, усталый и раздраженный я поехал обратно, обливаясь потом, поднялся на третий этаж по узкой деревянной лестнице, вошел во всегда прохладную квартиру - и тут в предчувствии грозы к болям в спине добавилась головная боль.

Я выпил таблетку анальгина и лег на диван в гостиной (служившей мне все это время спальней). Тишина в квартире и усталость склонили меня к полудреме, начавшей переходить в сон; и я уснул бы, но тут за окном грянул первый удар грома, и я очнулся. Сильная гроза длилась почти два часа, но зато когда я вышел вечером пройтись, воздух был необычайно свеж, а булыжник мостовых необычайно чист. Погуляв с полчаса в Стрыйском парке, я около девяти вернулся домой, поужинал, посмотрел какой-то фильм и в одиннадцать лег спать. Все эти ничтожные подробности, разумеется, не имели б никакого значения, если б с той ночи не начались странные и таинственные события, которым и посвящен мой рассказ.

Прежде чем перейти к их описанию, хочу особо отметить два обстоятельства: во-первых, ни по материнской, ни по отцовской линии у меня не было в роду душевнобольных, а во-вторых, я не пил ни в этот день, ни накануне, ни во все последующие дни даже пива, не говоря о чем-то более крепком - не было ни средств, ни желания, ни компании.

Итак, я лег спать около 11 вечера и почти сразу уснул, что со мной бывает не так уж часто. Не знаю, сколько я спал и отчего проснулся; но среди ночи что-то заставило меня открыть глаза.

В гостиной было темно, в щель между неплотно прикрытыми шторами слабо виднелась узкая полоска окна - стояла ночь полнолуния, и небо было светлым. В квартире было необычайно тихо. Обе двери, ведущие в гостиную - из коридора и спальни - были закрыты. Из каких соображений я их закрыл - ведь я был один в квартире - я не помню, может, и механически, но они были закрыты, это факт. Одна створка окна была чуть приоткрыта, и в комнату вливался чудесный ночной воздух, но ни единого звука не доносилось извне. Я зевнул, перевернулся на спину, закрыл глаза, желая вновь уснуть, но сразу это не удалось, и я начал думать о разных предметах, переходя от более значительных к менее значительным, а потом и вовсе к какой-то чепухе. И в то мгновение, когда мысли начали путаться, мне вдруг померещилось, словно я слышу - или я и впрямь слышал? - едва уловимый звук.