Елена Шерман - Человек из легенды

Шерман Елена

Человек из легенды

Елена Шерман

Человек из легенды

(из цикла "Истории Сергея Рыжова")

Вам когда-нибудь хотелось стать человеком из легенды? Но чур, отвечать только честно. Хотелось вам, чтоб народ о вас песни слагал, кинематографисты снимали полнометражные ленты, а седовласые старцы рассказывали обступившей их детворе о ваших деяниях, делая многозначительные паузы в самых неожиданных местах для пущего эффекта? Хотелось? Нет? Значит, вы совершенно нормальный человек, не страдающий манией величия ни в легкой, ни в тяжелой форме.

Как и я, впрочем. Потому что слава героя легенд, сказаний, устных рассказов и прочих жанров народного творчества меня никогда не прельщала. Корсаром в младшем школьном возрасте мечтал быть, сознаюсь, а вот фольклорным героем - никогда. Как-то не тянуло. Я вообще человек скромный, хотя и не застенчивый. И когда этим летом в переполненной электричке "Одесса - ст.Солнечная" я услышал леденящую кровь историю об убийстве трех отдыхающих в пляжном баре в августе прошлого года в поселке городского типа З. Белгород-Днестровского района Одесской области, то был настолько потрясен, изумлен и поражен, что даже на некоторое время перестал дышать, и только нехватка воздуха вернула меня к действительности. А полная, знойная и очень общительная дама в шляпе с одиноким лиловым цветком, не заметив моей реакции, продолжала драматичный рассказ о внезапной ссоре из-за роковой женщины (чья личность так и осталась не установленной), с необыкновенной быстротой переросшей в кровавую разборку. "Двух сразу зарезали, - со сдержанным пафосом завершила свою повесть сказительница, - а третий, толстый такой, в больнице умер".

"Ужас! - воскликнула женщина с ребенком лет пяти, тщетно пытающимся обеими руками свить собственное правое ухо в трубочку. - А что, поймали этих бандитов?" "Поймали, - веско сказала дама в шляпе с цветком. - Был показательный суд в Белгород-Днестровске. Сначала им по десять лет дали, но они написали апелляцию, и им уменьшили до семи лет".

"Не может быть! - неожиданно для себя громко сказал я. - Этого не может быть". "Теперь все может быть, - строго сказала женщина в шляпе, бросив на меня слегка пренебрежительный взгляд. - Теперь демократия".

Сраженный последним аргументом, я умолк, но окончательно придти в себя мне удалось не скоро - часа через два, три. Вы спросите, чего я так взвился и какое мне дело до этого убийства? Дело есть, и реакция моя, при всей ее странности, в данном случае вполне адекватна.

Потому что это меня сразу зарезали в кафе озверевшие отморозки.

Последние сомнения на сей счет развеяла пожилая горничная б/о "Искра", где я остановился, дополнив рассказ дамы из электрички красочными, незабываемыми подробностями, вроде безутешного рыдания родных на задворках белгород-днестровского морга, и удивительно меткими характеристиками внешних данных погибших: "люди говорять, шо один был красивый, один толстый, а один ни рыба ни мясо".

Точно! Все правда. Правы, стократ правы были классики русской литературы, свято верившие, что только народ, простой, темный и в зипунах, знает правду жизни. Все именно так и было: вечер, бар, звуки порочной музыки, призывающей к наслаждениям, роковая красавица, пляжная Кармен и острый нож, вонзенный прямо в сердце. Так говорит народ, и тот ничтожный факт, что я живой, не дает мне, жалкому интеллигенту, морального права спорить с легендой. Искусство - что народное, что профессиональное - вещь самодостаточная и самоценная, а, главное, неизменно выигрывающая в споре с жизнью. И кто, собственно, сказал, что все изначально должно было быть так, как произошло в действительности? Может, в небесной канцелярии было задумано поставить в этот вечер эффектную точку в наших биографиях, но какой-то нерадивый ангел перепутал резолюцию, и впоследствии искусство, со свойственной ему чуткостью, лишь восстановило первоначальный узор бытия.

В конце концов, рано или поздно герой уходит, а легенда остается.

Мой путь от скромного вузовского преподавателя к человеку из легенды начался с того момента, когда три друга юности - я и два Олега, Конопенко и Кнежевич - решили вместе отдохнуть на юге. Заметьте, путь в бессмертие всегда начинается с чего-то ужасно прозаического; в данном случае с дяди Конопенко, который занимал важную должность в дрогобычском строительном объединении объединении "Карпатбуд" и любезно раздобыл для племянничка три путевки на базу отдыха "Галичанка" в пгт. З. за 10% стоимости

- Все будет как в юности, - широко улыбаясь, сообщил нам толстый Конопенко. - Помните студенческие времена?

- А, значит, туалет один на всю базу, - сообразил я (всегда был смышлен).

- И душ один на всех, - добавил Кнежевич.

- Зато море, солнце, вольный ветер, и 72 гривны за 12 дней, - весело подтолкнул меня Конопенко, отчего я чуть не упал со стула. - Лично я к тому же рассчитываю похудеть.

- Значит, и кормежка отвратительная, - подытожил Кнежевич. - Ну так что, едем, хлопцы, в этот гадюшник?

- А то как же! - бодро ответили мы и ударили по рукам. Судьбоносное решение было принято; оставалось только найти за неделю до отъезда три билета до Одессы в разгар курортного сезона. С большими хлопотами и переплатой нам удалось достать лишь три боковых плацкарты.

- Ничего, мужики, всего одна ночь, перекантуемся, - бодро заметил Конопенко (этой жирной сволочи досталось нижнее место). - До встречи послезавтра на перроне в двадцать минут восьмого.

Скорый поезд "Львов-Одесса" отправлялся в 19.40. Когда я за полчаса до отправления поезда поднялся на первый перрон, там уже были поезд и Конопенко, сидевший на скамейке возле киоска с провизией и сосредоточенно что-то жевавший.

- Угощайся, -- он вынул из пахнущего ванилью кулька большое круглое печенье и протянул мне.

- Спасибо, я сыт. Кнежевича еще нет? - спросил я, присаживаясь рядом.

- Как видишь. Но мы рано пришли, мы ж договорились встретиться в 19.20.

Кнежевич не появился ни к 19.20, ни к 19.30, ни к отправлению поезда. Тщетно Конопенко насиловал мобильник - абонент 8-050-564-66-12 не отвечал. Когда с задержкой в пять минут поезд тронулся с места, мы наконец увидели нашего друга, бежавшего по перрону с огромным рюкзаком за спиной. В правой руке он держал вешалку с белым костюмом, заботливо обернутым в целлофан, в левой - бутылку вина. Бежать ему было явно неудобно, и когда нелепая фигура исчезла из нашего поля зрения, заслоненная толпой провожающих, Конопенко обреченно махнул рукой:

- Не догонит!

В тот момент, когда и я в это поверил, из начала вагона донесся мат, произносимый очень знакомым голосом. Через минуту перед нами возник Кнежевич собственной персоной.

- Е-мое, понаставили торб, я чуть бутылку не разбил, -- отрывисто произнес он вместо приветствия. - И ты хорош, -- перевел он взгляд на Конопенко, -- звонишь, как угорелый! Я бегу за поездом, все руки заняты, а тут еще мобильник на боку поет! Что я тебе его, зубами достану!

Тут вагон тряхнуло, и Кнежевич чуть не упал на меня.

- Да сядь ты, придурок! И сними свой рюкзак!

- Чего опоздал? - спросил Конопенко, пряча мобильник.

Костюм утюжил.

"Вот кретин!" - подумал я, а вслух не удержался и спросил:

- На хрена тебе костюм?

- Да и вино ты зря тащил, -- подхватил Конопенко. - Чтоб обмыть отъезд, у меня есть с собой домашний спотыкач на травах. Такой аромат - пальчики оближешь!

- Плевал я на твой спотыкач, -- утирая пот с лица, пробормотал Кнежевич. - Культурные люди в поезде самогон не пьют.

После проверки билетов решено было все-таки ограничиться вином, которое Кнежевич ловко разлил в три пластиковых стаканчика.

- Ну, чтоб нам было хорошо! - бодро провозгласил первый тост Кнежевич и поднес к губам стаканчик. В этот момент вагон снова тряхнуло, Кнежевич подавился и зашелся в судорожном кашле, мое вино выплеснулось мне на брюки, а стаканчик Конопенко упал и залил вином весь столик, подмочив лежащую на нем провизию.

И я усомнился, что нам будет хорошо.

- Ничего, -- засуетился Конопенко, пытаясь вытереть винную лужицу на столе мгновенно промокавшими бумажными салфетками, -- ничего, у меня есть еще и хлеб, и колбаса.

В подтверждение своих слов он тут же выложил на столик кучу кульков с различными кулинарными и кондитерскими изделиями. Я заглянул в его сумку и увидел, что она полна провизии. С такими сумками обычно приезжают домой городские родственники со щедрой деревенской свадьбы.

Я с удовольствием подумал, как я умен: один тащит запасы пищи, как в экспедицию на Северный полюс, другой весь наличный гардероб, а я, как европеец, путешествую с одной маленькой спортивной сумкой, и то заполненной лишь на две трети. Правда, потом выяснилось, что я забыл полотенца, бритву, тапочки и пижаму.

Вагон был набит битком - чтоб добраться до туалета, требовалось не менее пяти минут, а чтоб войти в него, еще двадцать. Какие-то загорелые мужики сидели на откидных сиденьях и играли в карты, всюду стояли чьи-то клетчатые сумки, мелкие дети непрерывно шныряли под ногами, и, главное, какие-то бабки, девки, пацаны и мужики непрерывно швендяли взад-вперед по вагону, так что через час у меня начало рябить в глазах. В довершение ко всему снаружи стояла тридцатиградусная жара начала августа, и вскоре дышать стало совершенно нечем. От духоты, выпитого и съеденного (я никогда столько не ем по вечерам!) я отяжелел настолько, что уже в десять вечера понял: надо лезть наверх, на свою полку.