Елена Прокофьева - Принц Крови
Почему-то Филипп запомнил его слова. Ему даже показалось, что Ватель прочел в его сердце то, чего он сам о себе не знал и что без него никогда бы не увидел.
— Боюсь, совершенство недостижимо, — сказал он тогда Вателю, скептически взглянув на его довольно невзрачную женушку, — Но я, пожалуй, продолжу искать его. Как знать, может быть, и найду.
Лоррен, безусловно, был тем совершенством, которое искал Филипп. И даже если бы Эффиа был прав, и если бы Лоррен на самом деле не представлял собой ничего особенного, — это уже не имело значения. Он был совершенством в глазах принца. И это невозможно было объяснить и обосновать.
Филипп помыслить не мог, что может потерять Лоррена. Это было бы слишком неправильно и несправедливо. Принц привык верить в свою неуязвимость и неуязвимость своих демонов. Он позабыл, что на войне, случается, убивают…
7.Королевские войска, наконец, взяли Лилль и двинулись дальше. Окрыленный победами, Людовик намеревался полностью захватить Южные Нидерланды и к концу года направил войска к Франш-Конте.
В январе 1668 года обеспокоенные победами французов Англия, Голландия и Швеция заключили союз и поставили Франции ультиматум, грозясь объявить ей войну, в том случае, если она не свернет военные действия в Нидерландах. Людовик был в ярости, особенно он негодовал из-за предательства Голландии, которой некогда союз с Францией помог обрести независимость. Но он был вынужден уступить. Несмотря на всю свою мощь, Франция не смогла бы противостоять союзу трех государств.
Военный поход, продолжавшийся без малого год, завершался, очень скоро войска должны были возвращаться домой, и Филипп заранее впадал в тоску от одной только мысли об этом.
— Только на войне я по настоящему живу. Мы вернемся в Париж и снова будем умирать от скуки, — жаловался он друзьям, но те не очень разделяли его скорбь, тяготы походной жизни уже порядком всех утомили.
Пока еще не был подписан мирный договор, французы продолжали свое шествие про Франш-Конте, захватывая города и селенья и почти не встречая сопротивления. Но сколь бы слабым ни был отпор фламандцев, порой все же случались стычки и довольно жестокие. В одном из сражений Гиш получил колотое ранение предплечья и эта пусть не серьезная, но довольно неприятная рана угрожала подвижности его руки. В другой стычке едва не погиб сам Филипп. И, возможно, погиб бы, если бы не отменная реакция Лоррена, закрывшего его собой.
По несущейся на приступ коннице стреляли с одного из городских укреплений и, вероятно, стрелявший был достаточно зорок, чтобы приметить среди нападавших командира и достаточно меток, чтобы суметь достать его. Лоррен то ли успел заметить направленное в их сторону дуло мушкета, то ли действовал по наитию, — ведь понять, куда именно полетит пуля, было совершенно невозможно. Он бросил лошадь вперед, одновременно хватая под уздцы лошадь Филиппа и останавливая ее на ходу, отчего принц едва не вылетел из седла. Подняв свою лошадь на дыбы, Лоррен рассчитывал прикрыть Филиппа ее крупом. Но ему не повезло. И вместо лошади он поймал пулю сам. Пуля вошла в бедро в опасной близости от артерии и, хотя раненого тут же доставили в лагерь и передали на руки врачам, жизнь его долгое время была в серьезной опасности.
Филипп был вне себя от ужаса и горя, он едва не вытряс душу из своего врача, пригрозив ему пытки всеми муками ада, если его милый Лоррен умрет. Врач, еще не совсем понимая, что произошло, просил отпустить его к раненому, пока тот и вправду не умер. А увидев, что дело действительно серьезное, он выставил Филиппа из лазарета взашей и, несмотря на все его вопли и проклятия, не допустил к возлюбленному до той поры, пока не убедился, что жизни раненого на данный момент ничего не угрожает.
С тех пор Филипп сидел у постели Лоррена сутки напролет, мешая врачам работать постоянными расспросами и угрозами. Он сам кормил раненого бульоном и лекарствами и поминутно щупал ему пульс. Он поругался с королем, который, узнав о случившемся, приехал в лагерь брата, чтобы в очередной раз попенять ему на неосторожность, и, увидев, что тот находится в совершенно невменяемом состоянии, посоветовал ему отправится спать, доверив своего драгоценного Лоррена заботам врачей. Филипп запустил в короля медным тазиком, после чего заявил, что никуда не уйдет. Разгневанный король пригрозил ему, что отправит под арест, но предпочел оставить безумца в покое. Филипп временами был страшно утомителен для всех окружающих.
Лоррен, говоря по правде, тоже был бы непротив, чтобы Филипп отправился спать и позволил бы выспаться ему самому, он потерял много крови, к тому же рана воспалилась, и его мучил жар. Филипп клал мокрые тряпочки Лоррену на лоб и развлекал разговорами. Периодически проваливаясь в забытье, Лоррен терял нить его повествований, но принц, к счастью, и не требовал от него никакой реакции. В полубреду Лоррену виделись какие-то сцены черных месс и кровавых жертвоприношений, рогатые демоны пили кровь из ритуальных чаш, а колдун, облаченный в черную сутану священника, обещал Филиппу, что владыка Ада исполнит все его желания. Почему-то Филипп считал, что Лоррен и есть этот подарок из Ада, и по этой причине совершенно точно не умрет. Он так пытался его утешить? Впрочем, и это могло придуматься Лоррену в бреду. Несмотря на всю свою кажущуюся инфантильность, Филипп был слишком рационален для того, чтобы нести подобный бред, это шевалье уже успел понять.
Глава 4
1.По возвращению в Париж Филипп посвятил своего возлюбленного в Темный Круг. Хохоча в душе, Лоррен подписал кровью договор с Дьяволом. Он не очень-то верил во всю эту муть. Зато обряды у Темного Круга и впрямь были забавные, Филипп умел веселиться с размахом. О развлечениях его ходило много слухов при дворе, но Лоррен и представить себе не мог, что принц увлекся черной магией. Это было не особенно разумно, это было опасно. Инквизиция все еще существовала, и король, пусть и был всесилен в своей стране, мог бы и не суметь замять скандал, ежели таковой разразился бы. Филипп уверял Лоррена, что никто и никогда не узнает об их шалостях, Лоррен отвечал на это, что дворец и без того полон слухов. Впрочем, после того, как он сам поучаствовал в черной мессе, Лоррен перестал призывать своего сюзерена к осторожности. Ему понравилось. Было во всех этих смешных и несуразных на первый взгляд ритуалах что-то завораживающее и лишающее разума, обостряющее чувства и доставляющее особенно острое удовольствие от, казалось бы, обыденных вещей. Лоррен подозревал, что мнящий себя колдуном аббат подмешивает какое-то зелье в воск свечей. В ядах он, по крайней мере, разбирался очень неплохо.
