Шахразада - Избранницы Рахмана
– Да я с ума готов был сойти от каждого твоего прикосновения!
Джамиля обескураженно посмотрела на него.
– Клянусь Аллахом, Рахман, я думала, что ты уже привык ко мне…
Он приложил палец к ее губам.
– Я наслаждаюсь каждым мигом, волшебница – ты чуть было не заставила меня потерять голову.
– Может быть, мне стоит еще поупражняться, – лукаво спросила она.
– Ну нет, – Рахман поймал ее запястья, – теперь моя очередь мучить тебя.
Отпустив руки Джамили, он крепко сжал ее бедра и приподнял, прежде чем она смогла угадать его намерение. Она оказалась верхом на его животе и с удивлением посмотрела на него широко раскрытыми глазами, продолжая доверчиво ждать.
Положив ладони на ее живот, Рахман повел их вверх, к груди. Почти благоговейно он взял в руки, как в чаши, ее соблазнительные округлости и, поймав ее горящий взгляд, пальцами стал массировать набухшие соски. Он продолжал это, пока они не стали твердыми, а потом медленно притянул Джамилю к себе.
Ее вкус, казалось, пробудил в Рахмане какие-то древние инстинкты, ибо его ласки стали почти грубы. Он мял, терзал ее грудь… и в следующий миг снова становился нежным, любящим.
Если бы Джамиля была кошкой, она бы, наверное, мурлыкала, но сейчас она могла только стонать, чувствуя, как внутри нарастает восхитительный жар, и когда ищущие пальцы Рахмана нащупали мягкие завитки между ее бедер, она вскрикнула и выгнула спину. Едва ли она слышала ласковые слова, которые бормотал ей Рахман, то сжимая ее ладонью, то дразня умелыми пальцами.
Немного погодя он приподнял Джамилю и легко вошел в ее лоно, овладев ею одним долгим движением и наполнив ее до предела. Джамиля задохнулась от удовольствия, когда ее пронзило его страстное копье. Он обжигал ее, вызывая ответный огонь. Должно быть, подумала она, так чувствует себя само солнце, когда ведет пылающую колесницу по небесным дорогам, – опьяненное, ослепленное, едва сознающее себя в головокружительном полете.
Рахман стал двигаться внутри нее, и девушка вся словно вспыхнула. Он жадно смотрел, как ее захлестнула волна наслаждения, и только железная воля не дала ему уступить сжигающему Джамилю жару.
Когда она наконец пришла в чувство, то обнаружила, что лежит на груди у Рахмана ослабевшая, почти безжизненная. Его плоть, пульсирующая, готовая к продолжению, начала медленно возобновлять движения, но девушка совсем не была уверена, что переживет еще одно потрясение, подобное только что испытанному.
Дыхание Рахмана опаляло ее кожу, а его нетерпеливые руки бродили по самым интимным уголкам ее тела. Она была совершенно беспомощна перед тем огнем, который снова нарастал внутри нее. Когда Рахман наконец потерял самообладание и его тело сотрясла неудержимая дрожь, страсть Джамили тоже пролилась через край, прорвавшись протуберанцами пылающего огня. Обессиленная, она упала на него, погрузилась в дремоту и проснулась только через какое-то время от его теплых поцелуев.
– Я покидаю тебя, о звезда моего сердца! Ибо мое предназначение нашло меня сегодня.
– Будь счастлив, о лучший из моих учеников! Да хранит тебя Аллах всемилостивый. Помни Джамилю так, как будет она помнить тебя.
И одинокая слеза скатилась по персиковой щечке.
Макама пятая
После наполненных мерным покачиванием и неторопливыми размышлениями дней пути показалась наконец и цель путешествия – столица страны Аль-Андалус, Кордова. В первые дни Рахман ходил, задрав голову – любовался и не мог насмотреться на необыкновенно высокие дома и храмы. Потом восторг утих, но только для того, чтобы вспыхнуть с новой силой в тот миг, когда юноша вошел под своды библиотеки.
Ибо как ни было богато хранилище знаний в дворцовой библиотеке, но с этой сокровищницей не могло сравниться.
– О Аллах милосердный и всемилостивый! Как же счастлив тот, кто может здесь наслаждаться бесконечными страницами, полными знаний…
Ответом на это восторженное восклицание стал тихий женский смех.
– Ты удивителен, иноземец…
– Почему ты называешь меня иноземцем, женщина?
– Потому что лишь иноземцы не знают, что библиотека великой Кордовы открыта для всех. Да, многие здесь счастливы – ибо они и в самом деле омывают свой разум в океанах знаний, что наполняют это замечательное место. Пытливому разуму здесь всегда найдется отрада, а ленивый увидит лишь полки с пыльными фолиантами.
Рахману непривычна была свобода, которой пользовались женщины страны Аль-Андалус. Ибо он не привык видеть открытые лица, искусно подчеркнутые фигуры, смелые и дразнящие улыбки. Но царевич быстро усвоил, что здесь живут совсем иные обычаи, а потому вскоре научился смирять свое негодование при виде изящно открытых манящих плеч и жемчужно-блестящих улыбок. Знойное лето заставило юношу расстаться с бархатными кафтанами и, по примеру других молодых мужчин, носить лишь тонкие шелковые рубахи. Но заставить себя сменить просторные шаровары на более узкое ромейское или греческое платье царевич не мог.
Украшение столицы, университет, гостеприимно распахнул двери перед сыном царского рода. Профессора, скупо улыбаясь, учинили юноше столь строгий экзамен, что он и через неделю после этой экзекуции с содроганием вспоминал град вопросов, который обрушили на него седовласые старцы и их молодые коллеги. К своему удивлению, Рахман тяжкий экзамен выдержал блестяще и теперь смело называл себя студиозусом, причем не одного, а сразу двух факультетов. Ибо только знаний магических юноше показалось мало, и он решил пополнить свое образование знаниями о мире, знаниями о том, что движет людьми, знаниями философскими.
Дни текли за днями, собираясь в месяцы. Лето сменила осень, за осенью пришла зима. Вернее то, что изнеженные жители теплой страны Аль-Андалус называли зимой. Рахман обзавелся приятелями среди однокашников, но друзей у него пока еще не было.
– О Аллах, – как-то сказал он своему слуге, пожилому северянину, которого называл Вахидом. – Мои друзья сейчас книги и свитки, мои лучшие помощники каламы и перья, а мои возлюбленные…
И тут Рахман замолчал. Ибо сильна еще была боль расставания с искусной Джамилей, нежной и страстной наложницей отцовского гарема. Да и ту насмешливую жительницу Кордовы, что некогда безошибочно угадала в нем иноземца, царевич забыть не мог. Ее низкий волнующий голос, тонкий стан, веселые глаза…
– И кто же, о Рахман, твои возлюбленные? – меж тем продолжил разговор Вахид.
– …мои возлюбленные – пергаменты, что ждут меня в библиотеке.
– О Всевышний! Да в твоих комнатах и так тесно от книг, пергаментов, свитков…
– Не бойся, ворчун, я не буду носить их домой… Да этого никто мне и не позволит. Двери библиотеки открыты лишь для читателей, но не для книг. Они пленники своего дворца знаний.
