Шахразада - Избранницы Рахмана
– И слава Аллаху! Значит, где-то царит порядок… Пусть и не у нас дома.
Рахман рассмеялся. Он уже решил, что этот ветреный зимний день он проведет во дворце знаний. И быть может, вновь встретит ту чаровницу, которая так непохожа была на изнеженную красавицу Джамилю, но в чем-то казалась ее родной сестрой.
– Собирайся, Вахид. Библиотека, хранилище знаний, ждет нас.
– О нет, мой царевич. В эту стужу я и носа на улицу не высуну. Отправляйся туда сам. А к вечеру, когда твои прекрасные глаза покраснеют от часов усердного чтения, я приготовлю тебе целительные примочки.
– Ты заботлив, как моя добрая нянюшка.
– Но кто-то же должен ухаживать за будущим мудрецом и советником… Хотя я бы с бóльшим удовольствием помог тебе упражняться в бое на мечах…
– Обещаю тебе, мой мудрый советник, что в первый же погожий день мы выберемся за город, чтобы предаться достойнейшему искусству фехтования – занятию, необходимому для каждого мужчины!
И с этими словами Рахман завернулся в меховой плащ. Ветер захлопнул дверь, и юноша почувствовал себя свободным, как птица.
И вновь ему вспомнился тот день, когда увидел он мир в буйстве красок, цветов и оттенков, мир осязаемый, благоухающий, живой. Мир, каким показал его царевичу факир.
– О Аллах, – в который уже раз Рахман укорил себя, – ведь я тогда так и не узнал его имени. И теперь уже, наверное, не узнаю никогда.
Ибо, юноша уже усвоил это очень хорошо, иногда судьба делает нам неожиданные подарки. Но мы чаще всего не понимаем, что это был именно подарок судьбы, ее улыбка. А через годы осознаем, что вновь прошли мимо, даже не успев возблагодарить Аллаха всесильного за этот миг откровения.
Привычной дорогой спешил Рахман под своды библиотеки. Сегодня, он рассчитывал, ее залы будут набиты битком – стужа лучше любого преподавателя загонит нерадивых студиозусов, да и просто праздных горожан, в теплые залы. Но юноша ошибся – в библиотеке было почти пусто. Тишину разгоняли лишь звуки шагов самого Рахмана, разносившиеся по мраморным плитам, которыми был выстлан пол.
– Не подскажет ли мне уважаемый хранитель знаний, почему сегодня столь пусто в этих гостеприимных стенах?
– Я и сам дивлюсь этому, господин мой, – ответил, пожимая плечами, библиотекарь. – Обычно в такие дни, как сегодня, здесь заняты все стулья… Но сейчас… Быть может, у горожан недостает смелости даже на то, чтобы покинуть свои дома?
Рахман лишь пожал плечами. Ведь никакой особой стужи он не заметил. Да, на улице было ветрено, но вовсе не холодно. Наоборот, холод лишь бодрил, заставляя шагать чуть быстрее, чем обычно.
– Быть может и так, уважаемый…
– Каких знаний ищет достойный Рахман сегодня?
Конечно, всем хранителям и служителям библиотеки было уже известно, кто этот юноша. Ведь немало серебряных монеток перетекло из кошеля царевича в их карманы. Зато и все книги, какие юноша хотел прочитать, были найдены без малейшего промедления.
– Думаю, уважаемый, что трактат о травах и ядах почтенного Аль-Бируни сегодня окажется достойным соперником стуже за каменными стенами обители знаний.
Библиотекарь кивнул. Чуть приволакивая левую ногу, он ушел в хранилище, но пробыл там недолго. И вот уже перед Рахманом лежит на столе трактат «О травах, их рождении, росте и цветении, а также о том, сколь полезны для правоверного могут быть сии дети Аллаха всесильного».
– Я позволил себе, о царевич, присовокупить еще один труд. Его написал житель нашего прекрасного города, достойный Абуль-Фарадж Бар-Эбрей. Здесь ты не найдешь непоколебимых научных истин, но перед тобой откроется бесконечная мудрость человеческая, воплощенная в простых, но достойных словах.
Рахман благодарно поклонился. О да, иногда простое сочинение способно вызвать больше чувств, чем целые научные трактаты, исполненные напыщенности и надменности.
Но начать все же следовало с ученого труда великого Аль-Бируни. И Рахман, разложив невесомо тонкий пергамент, вооружившись пером, раскрыл страницы огромной книги.
Чем дольше читал царевич труд великого ученого, тем более поражался величию разума человеческого. Ибо уважения заслуживало даже не то, сколько воистину бесценных сведений собрал воедино великий ученый. Более чем уважения, настоящего поклонения заслужило то, что сведениям этим было дано объяснение.
Рахман словно слышал тихий, чуть хрипловатый голос ученого, повествовавший сейчас о том, как одно и то же незаметное глазу растение может стать спасителем и убийцей. Вот так выглядит оно на рассвете и на закате, вот это – целительный корень, а вот это – стебель, достойный лишь того, чтобы стать набивкой в тюфяке бедняка. Но если корень будет поврежден или искривлен, то брать растение в руки не стоит, ибо как лекарство применять его уже нельзя.
И в этот момент Рахман почувствовал чуть заметный ветерок, который коснулся его щек. О да, никакие каменные стены не могут уберечь от сквозняков, особенно в зимний ветреный день. Но этот ветерок был знаком Рахману, и знакомо было то, как он пробежал вниз по шее. В тот же миг мир изменился.
Шипение пламени в светильнике стало почти оглушительным, как голос бушующего пожара. Тончайший пергамент под пальцами превратился в грубую сероватую субстанцию. Перо в руках вмиг рассказало юноше о том гусе, которому некогда принадлежало. От темно-зеленой чалмы незнакомого студиозуса, что сидел в дальнем углу, шел теплый воздух. Даже инкунабулы, огромные, закованные в толстые кожи, казалось, едва слышно пели на разные голоса.
«О Аллах, – с благоговением подумал Рахман, – и вновь мир стал таким, каким мне было единожды позволено его созерцать! Быть может, тот факир был прав – и усердные упражнения помогут мне стать таким же изощренным и удивительным магом, как он сам…»
Но в то же время юноша чувствовал, что ощущения эти несколько отличаются от того давнего, первого опыта. Быть может, были они чуть менее яркими, не били так по глазам и рукам. Однако Рахман ощущал, что, неожиданно появившись, они уже не исчезнут столь же внезапно.
Юноша попытался вспомнить миг, в который это произошло, понять, что послужило толчком к проявлению новых черт мира. И понял, что новый горизонт открылся в то мгновение, когда Рахман, погрузившись в чтение, попытался представить этот самый корень, поврежденный ударом мотыги земледельца. Собственно говоря, на какой-то невероятно краткий миг он и сам стал тем человеком, который опустил тяжелый кетмень.
«Вот и ответ! – Рахман был потрясен простотой. – Надо лишь попытаться соединиться с чем-то в этом мире. Мысленно преобразиться во что-то иное, ощутить все, что движет человеком ли, зверем ли, птицей… Надо просто стать самой птицей…»
