Поймать солнце (ЛП) - Хартманн Дженнифер
В ее тоне все еще звучит меланхолия.
— Но тебе исполняется двадцать один год. Это большое событие.
— Ты просто хандришь, мама. И хочешь быть ближе к своему выводку.
В динамике раздается раскат смеха.
— Ты права. У меня отличный психоаналитик.
— Это точно, — соглашаюсь я. — И этот психоаналитик был бы рад, если бы ты навестила его на Рождество, чтобы мы могли похандрить вместе под мрачные песни Джонни Матиса.
— Не могу дождаться встречи с тобой, дорогая. Пожалуйста, будь в безопасности. Я позвоню тебе завтра.
— Люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю. С днем рождения.
Мы отключаем звонок, и я кладу мобильник в сумочку, направляясь ко входу в бар. Я улыбаюсь, думая о том, как далеко продвинулась моя мама после катастрофических семейных потрясений. Никому из нас не было легко, но маме пришлось пережить настоящий эмоциональный удар. Она посвятила годы своей жизни тому, чтобы вытащить сына из тюрьмы, а через несколько месяцев после выхода на свободу увидела, как он снова оказался в тюремной камере.
Слава Богу, что есть Риккардо.
Отец Кая стал настоящим благословением, он не дает маме скучать, заставляет смеяться, надеяться и развиваться. У них нет планов на брак, довольствуясь тем, что являются партнерами, оба пережили тяжелые разводы. Их динамика работает. Они часто путешествуют и любят друг друга, и я не могу припомнить времени, когда мама была бы счастливее.
Когда подхожу к двум знакомым цементным ступенькам, ведущим к высокой двери из черного дерева, берусь за ручку и распахиваю ее, входя внутрь, меня обдает теплом.
— Элла! — Андерсон, стоя за стойкой бара, как профессионал подбрасывает бутылку текилы в руке и подмигивает мне, когда я вхожу. — С днем рождения, милая.
— Мой день рождения завтра, но спасибо, — говорю я ему, снимая черную шапочку и приглаживая волосы. Мои локоны отросли до середины спины после короткой стрижки, которую мне пришлось сделать из-за операции. Я перекидываю волосы через плечи и направляюсь к свободному барному стулу.
— Как обычно? — Андерсон смотрит на меня боковым зрением, пока обслуживает другого клиента.
Я киваю.
— Ага. Сделай двойной.
Через минуту передо мной стоят два стакана с шипучим «Доктором Пеппером». Я делаю большой глоток газировки через соломинку и чуть не давлюсь.
Андерсон фыркает от смеха.
— Раннее угощение на день рождения.
— На вкус как ракетное топливо, — выдыхаю я. — Ракетное топливо, в которое подмешали жидкий огонь.
— Это взрывной «Доктор Пеппер». С добавлением рома.
— Спасибо. Должно быть, я пропустила предупреждение.
— И пропустить свою реакцию? Никогда.
Я смотрю на него с довольной ухмылкой.
— Я еще даже не достигла законного возраста.
Он смотрит на свои невидимые часы.
— Осталось два часа. Стоило рискнуть.
Из одного из старинных музыкальных автоматов льется музыка, и я бросаю взгляд направо, замечая скопление парней, просматривающих список песен. Бар называется «Ретро Ритмы» — дань ностальгии по прошлому. Это сочетание состаренного дерева, приглушенного освещения и калейдоскопа разноцветных обложек виниловых альбомов на стенах. Запах потертой кожи и нотки табака витают в воздухе, сливаясь со смехом и болтовней молодых и старых посетителей.
Я никогда не была большой любительницей баров, но однажды, когда изучала местные магазины и рестораны, это название привлекло мое внимание.
Все дело в ритме…
Андерсон — мой любимый бармен. Ему за тридцать, он отец двоих детей, женат на владелице, и всегда встречает меня с улыбкой и «Доктором Пеппером», когда я заглядываю к нему на свой обычный пятничный сеанс.
Я пью «Доктор Пеппер».
А потом танцую.
— Тебе лучше поставить песню, пока эти студенты не убили мои барабанные перепонки музыкой кантри, — говорит он мне, смешивая водку с лимонным соком.
Я смеюсь, когда он театрально вздрагивает.
— Поняла, — говорю я в ответ, выпиваю напиток, шлепаю двадцатидолларовую купюру на стойку и спрыгиваю с табурета, отдавая честь.
Когда песня в стиле кантри заканчивается, я подхожу к музыкальному автомату и вставляю свою дебетовую карту, уже зная, какую песню выбрать. Мгновение спустя Стиви Никс наполняет зал песней «Рианнон».
На моих губах появляется лучезарная улыбка.
Я выхожу на середину танцпола, покачивая бедрами, улыбка не сходит с моего лица, а волосы развеваются вокруг меня. Несколько завсегдатаев подбадривают меня, хлопая и свистя. Пот стекает по моим волосам, когда я покачиваюсь под светом софитов, а музыка наполняет мою душу.
Три минуты восстановления.
Три минуты чистой терапии.
Три минуты, когда я с ним, а он со мной, и мы танцуем на мосту под звездами, он обнимает меня, я прижимаюсь щекой к его груди, пахнущей хвоей.
В эти моменты я чувствую его как никогда. Чувствую его тепло, силу, его осторожные пальцы, гладящие мои волосы. Я вдыхаю его знакомый запах природы и слышу единственное слово, прошептанное мне на ухо: «Останься».
В течение этих трех минут я действительно остаюсь. Я никогда не покидаю Джунипер-Фоллс. Трагедия не впивается в нас когтями. Она не заражает нас, не загрязняет все ценное и хорошее.
Здесь нет Джоны. Нет Маккея. Ни ужаса, ни кровопролития, ни слез.
Есть только Макс и Элла, качающиеся на старом мосту над водой под солнечными лучами.
Я медленно поднимаю руки над головой, затем провожу пальцами по волосам, мои бедра покачиваются, шея поворачивается, а пульс учащается. Мои глаза остаются закрытыми. Перед моим мысленным взором оживают яркие образы, и я наслаждаюсь каждой секундой, проведенной в его объятиях.
И на мгновение мне кажется, что я действительно чувствую его.
Мою кожу покалывает от чего-то странно знакомого. Укол интуиции. Как будто что-то теплое обнимает мою душу.
«Души не видят, Солнышко. Души чувствуют».
Я открываю глаза и оглядываю танцпол, переводя взгляд с лица на лицо, от тени к тени, продолжая двигаться, продолжая покачиваться в замедленном темпе.
Ничего.
Я ругаю себя за нелепость и снова закрываю глаза, чтобы избавиться от этого ощущения.
Три минуты превращаются в четыре, и песня заканчивается, оставляя меня в холоде и одиночестве. Мои веки снова распахиваются, взгляд натыкается на веселые лица и восторженные взмахи кулаками в воздухе, когда другие посетители оценивают мое индивидуальное танцевальное выступление. Я заставляю себя улыбнуться и слегка кланяюсь, прежде чем удалиться с танцпола, уже предвкушая следующие три минуты.
— У тебя это выглядит так естественно, — замечает Андерсон, доливая мне разбавленную газировку. — Когда я танцую, моя жена говорит, что я похож на неисправный робот-пылесос, который раз за разом бьется о стену.
Сжимаю край барной стойки пальцами, когда пытаюсь представить себе аналогию. И не могу. Выдохнув смех, я пожимаю плечами.
— Раньше я не любила танцевать. Мне никогда не нравилось внимание к себе, яркий свет и большие толпы.
— Что изменилось?
Моя улыбка становится неуверенной.
— Мальчик.
— Ах. Всегда так. — Он упирается обеими ладонями в барную стойку и наклоняет голову. — Когда ты танцуешь, кажется, что ты совсем в другом месте, — размышляет он. — Куда ты уходишь?
Медленно выдохнув, я тянусь к стакану, нащупываю соломинку и снова смотрю на него.
— К тому мальчику.
Я возвращаюсь домой чуть позже полуночи, захожу в фургон, включаю свет и направляюсь в миниатюрную спальню в дальнем конце. Облачившись в уютную пижаму, выпив стакан воды и почистив зубы, я достаю из крошечного ящика стола блокнот и беру ручку.
Внутри блокнота лежит список.
Это список всего того, что Макс хотел, чтобы я сделала.
Познакомиться с новыми людьми.
Научиться пускать «блинчики».
Наблюдать каждый восход и каждый закат.
Найти мост и бросать палочки в ручей.
Танцевать, независимо от того, кто смотрит.
