Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма"

Чанухин смотрел на Риту с таким выражением лица, словно до последнего не мог поверить собственным глазам. Несмотря на разделявшие нас несколько метров и раскинувшуюся вокруг вечернюю мглу, не было никаких сомнений, что он увидел её слёзы: они продолжали капать одна за другой, поблёскивая серебром. А она смотрела на него. Смотрела с отчаянием человека, давно запутавшегося в хитросплетениях чувств, гордости и страхов, с рвущейся изнутри болью, сдерживать которую в узде больше не получалось – слишком сильной и дикой та становилась с каждым днём, пока они продолжали истязать друг друга молчанием.

Именно в этот момент можно было что-нибудь изменить. Сделать хоть один шаг навстречу, сломать несуществующие стены, сдаться на волю тому растущему в груди чувству, с которым всё равно не оставалось шансов вступить в бой и выйти победителем.

Но Слава стоял на месте, сурово поджав губы и нахмурившись, а с губ Марго сорвался еле слышный всхлип, и, резко развернувшись на каблуках, она побежала к выходу из гимназии.

- Рита! – отойдя от первого шока и сообразив, что Чанухин и не думает что-либо предпринимать, я сама попыталась окликнуть её, но было уже поздно: серая тень с объёмным шарфом канареечного цвета метнулась за ворота и ловко скрылась в ближайшем дворе. Мне захотелось завыть от досады, от злости на себя и свои благие намерения, лишь причинившие подруге ещё больше боли, а ещё от ярости, только что забившей последний гвоздь в крышку моего к Славе доверия и сострадания. – Идиот! – в сердцах бросила я в его сторону и, не дожидаясь ответа, тоже поспешила домой.

***

- Прямо так и сказала: «идиот»? – закатив глаза от удовольствия, сладко протянул Максим. Его ладонь зарылась в мои волосы на затылке, и пальцы игриво перебирали прядь за прядью, то накручивая их, то слегка оттягивая назад, отчего меня неизменно бросало в жар и по телу очумело носились мурашки.

- Ты уже дважды слышал эту историю, - устало вздохнув, я покачала головой и ещё крепче прижалась к нему, аккуратно положив ладони на живот, с похотливым удовольствием ощущая исходящий от тела жар и как напрягаются мышцы под тонкой тканью хлопковой футболки.

Последний учебный день перед каникулами был посвящён больше организаторским вопросам и подведению итогов по успеваемости учеников за первое полугодие и заканчивался тем самым спектаклем и следующей после дискотекой. Именно поэтому нам разрешили не надевать сегодня форму, ограничившись рекомендацией выглядеть празднично.

В моём понимании празднично – это бордовое платье с пуговицами-жемчужинами, а в понимании Иванова – всё те же футболка и клетчатая рубашка, которые я видела на нём на Хэллоуин. Меня не уставал поражать его юношеский максимализм и стремление во всём демонстрировать своё наплевательское отношение к установленным правилам. Я так не умела и не хотела, впадала в панику каждый раз, когда неосознанно переступала черту дозволенного (сделать что-то подобное осознанно мне и вовсе бы никогда не хватило смелости).

Не оставалось сомнений, что нам с ним будет тяжело понять друг друга: Иванов привык делать только то, что сам захочет, а я, напротив, послушно следовала указаниями совести, долга и морали, не решаясь даже задумываться, чего хочу на самом деле.

Вот и сейчас мне хотелось хоть одним пальчиком залезть под футболку и на мгновение прикоснуться к его коже. Просто убедиться, что она именно такая горячая, упругая и бархатистая, какой рисовало её моё воображение, пускающееся в дикую вакханалию каждый раз, стоило мне оказаться рядом с ним.

- Я готов слушать об этом ещё очень много раз. Если бы я только мог предположить, чем закончится вечер, то в жизни бы не поддался на твои уговоры и не оставил тебя одну, - разочарованно протянул он, состроив недовольную рожицу.

Если честно, я и сама отчасти жалела, что проявила упрямство и отправила его домой, рассчитывая на долгий разговор с Анохиной, который должен был занять всю дорогу от гимназии до дома. А получилось то, что получилось, и, только выбежав вслед за ней за ворота, я тут же позвонила Максиму и принялась пересказывать всё произошедшее, параллельно отнекиваясь от его настойчивых предложений немедленно приехать и доказывая, что, несмотря на взволнованный и дрожащий голос, у меня всё в полном порядке.

У меня ведь и правда было всё отлично. В отличие от Марго и Славы.

- Может быть, ты ещё раз попробуешь поговорить со Славой? – я ухватилась за последний шанс хоть как-то повлиять на эту почти безвыходную ситуацию и посмотрела на него по-щенячьи жалобным взглядом.

- К кому бы из них я не полез обниматься, рассчитывая на откровенный разговор, закончится всё непременно тем, что Слава двинет мне по лицу, - поморщился он, с минуту стойко выдерживая мой умоляющий вид, а потом показательно громко выдохнул и чмокнул меня в нос, признавая своё поражение. – Я попробую, Поль. Сделаю всё, что смогу, но это будет последний раз. Потому что я на удивление солидарен с Ритой: если человеку что-то действительно нужно, он не будет сидеть сложа ручки и ждать у моря погоды. И раз уж Слава такой еблан и хочет страдать – пусть страдает, не буду ему мешать.

- Спасибо, - мне еле удалось сдержаться, чтобы не взвизгнуть от радости и не броситься ему на шею, как маленькая девочка. Причём остановило меня скорее не чувство приличия, а понимание того, что он, в сущности, прав во всех своих суждениях. Пусть мы действительно желаем друзьям только счастья, но откровенно вмешиваться в их взаимоотношения станет лишь началом длинной дороги, ведущей к неминуемой пропасти, которая будет расти с каждой новой ссорой.

Я с содроганием сердца думала о том, как бы сама повела себя на месте подруги. Стала бы как раньше прятаться от Иванова, избегать встреч с ним и старательно отворачиваться, лишь бы не встречаться с ним глазами? Наверняка да, ведь долго выдерживать его пронзительный, выворачивающий наизнанку взгляд казалось настоящим самоубийством: когда он был зол, меня буквально трясло от страха, стоило только попасть под влияние этих голубых омутов, полных чертей.

- Одним спасибо тут не отделаешься, - самодовольно заметил он, хищно облизнулся и, неторопливо оттянув одним пальцем воротничок моего платья в сторону, оставил у основания шеи один лёгкий укус.

Мне нужно было ойкнуть от неожиданности. Или ахнуть от удивления. Или просто рассмеяться, как я обычно и делала после его игривых жестов, заставляющих всё внутри напрягаться и мелко дрожать от нетерпения и предвкушения чего-то большего. Но я буквально задохнулась от удовольствия, растекавшегося из горящей огнём метки вниз по ключице, вдоль по болезненно напрягшейся груди с затвердевшими сосками, к животу, внутри которого всё трепетало. И с моих приоткрывшихся губ невольно сорвался приглушённый, слабый стон - знак моей окончательной капитуляции перед соблазном, что неизменно нёс с собой Максим.

Вот как выглядело истинное искушение: оно пряталось за чистотой и прозрачностью ясного неба, раскинувшегося в радужке любимых глаз, таилось в глубине двух прелестных ямочек, что появлялись на его щеках, переворачивая весь мой мир вверх тормашками от счастья, и скрывалось под обманчивой свежестью дурманящего голову аромата, въедающегося в кожу терпкой цитрусовой горчинкой. Искушение прикрывалось воистину ангельским ликом, улыбалось задорно и невинно, касалось меня аккуратно и нежно, самыми кончиками пальцев, но при этом манило к себе сильнее любых дьявольских соблазнов.

- Даже не спросишь меня, что я хочу получить в благодарность? – насмешливо поинтересовался Иванов, выводя меня из состояния мечтательного оцепенения.

- И что же такого ты хочешь получить? – нерешительно уточнила я, ощущая, как нервы натягиваются плотными канатами, поддаваясь страху. Его слова звучали так двусмысленно, ставший соблазнительно хриплым голос пробирал до дрожи, а естественно возникающие в голове догадки о сути высказанных им намёков опускались тяжёлыми свинцовыми каплями в самый низ и без того ноющего от возбуждения живота и в то же время прошибали резкими разрядами тока от находящей паники.