Леопольд Захер-Мазох - Сочинения
Еще одно мгновение… грянул выстрел и окровавленный хищник повалился на землю, оглашая окрестность самым отчаянным воем.
— Надо его пристрелить, — сказал Солтык и шагнул вперед.
— Предоставьте это мне, — попросила Эмма и, выхватив из-за пояса ятаган, со свирепым наслаждением вонзила его по самую рукоятку в брюхо издыхающего волка.
Изумление и ужас изобразились на лице графа — щеки Эммы пылали, глаза искрились, кровожадная усмешка искривила ее губы.
— Охота доставляет вам удовольствие? — спросил он.
— О да! — отвечала красавица, снова заряжая ружье. — Мне кажется, что в каждом человеке кроется одновременно и божественное и дьявольское; вот почему мы убиваем, уничтожаем и творим добро с одинаковым наслаждением.
— Какие у вас странные, своеобразные воззрения!
— Разве вы только теперь заметили, что я недюжинная натура?
— О нет!
— Признаюсь вам, что мне не очень нравится этот способ охоты, в нем мало наслаждения. Выстрел или ловкий удар ножом — и все кончено… убитая дичь лежит у ног ваших. То ли дело травля! Вы спугиваете дичь, преследуете ее и, наконец, убиваете. Вот истинное удовольствие!
— Какая жестокость!
— Нет, это не жестокость… Я с удовольствием подверглась бы самой ужасной пытке и, как древняя мученица-христианка, пела бы хвалебные гимны, стоя на арене, посреди хищных зверей, готовых меня растерзать… Я не боюсь смерти, потому что жизнь не имеет для меня ничего привлекательного.
В эту минуту раздался выстрел, другой, третий и целая стая волков, преследуемых собаками, вырвалась на поляну и устремилась к опушке леса. Но Эмма, граф и сопровождающий их егерь выстрелами преградили им путь. Три волка повалились на землю, обагряя снег алой кровью, остальные скрылись в чаще леса. Охота была окончена.
Граф приказал подать свои сани, усадил в них Эмму и уехал домой. Они уже успели переодеться и, сидя у камина, пили горячий чай, в то время как остальные охотники еще ждали в лесу сигнала, возвещающего окончание травли. Наконец один из лесничих протрубил отбой, и озябшие, проголодавшиеся гости графа Солтыка собрались в обратный путь.
— Итак, мы будем обороняться общими силами? — обратилась красавица к своему собеседнику.
Граф молча кивнул. В продолжение нескольких минут оба они не говорили ни слова.
— Черта вашего характера, которую я подметил только сегодня, еще сильнее привязала меня к вам, — начал Солтык. — Как бы мне хотелось увидеть вас в ту минуту, когда ваш злейший враг будет лежать в прахе у ваших ног!
— Осуществление этой мечты зависит от вас самих.
— Вы хотите сказать… Тараевич…
— Да, наш общий враг… О, как я буду счастлива, когда этот человек окажется в моей власти!
— Нет ничего легче… Вам стоит только захотеть.
— Сама я ничего не могу: это возбудит подозрение, но вы можете предать его мне.
— Охотно… но каким образом?
— Это уже ваше дело.
Граф глубоко задумался.
— Итак, между нами заключен союз против Тараевича, — после довольно продолжительной паузы снова начала сектантка.
— Против всего мира, — в порыве необузданной страсти возразил Солтык.
— Тараевич сегодня же должен быть обезврежен.
— Я придумал кое-что и надеюсь как нельзя лучше устроить это дело… А когда Тараевич будет в вашей власти, что вы намерены предпринять? — спросил граф тоном, изобличавшим его нероновскую натуру во всем ее демонском величии.
— Этого я еще и сама не знаю.
— Я этому не верю.
— Быть может, я не желаю, чтобы вы это знали.
На дворе послышался звон колокольчиков и щелканье кнутов — усталые охотники вернулись в Комчино.
— Извините меня, mesdames, — обратился хозяин к мадам Монкони и ее дочери, — я поспешил возвратиться домой, потому что моя дама очень озябла. Прошу вас не стесняться и распоряжаться здесь как у себя дома.
— Помилуйте, граф! — возразила хорошенькая женщина.
— Мы переоденемся и сейчас же придем в столовую.
Сидя вокруг роскошно сервированного стола, никто из гостей и не подозревал, что невинная забава будет иметь развязкой самую ужасную, кровавую драму. Вечер прошел быстро, в приятных разговорах — шутки и остроты градом сыпались со всех сторон. Наступила ночь. Соседние помещики давно уже разъехались по домам, дамы ушли в гостиную, а мужчины, сидя у стола, опорожняли последние бокалы.
— Давай играть в карты! — воскликнул вдруг Тараевич, вставая с места и едва держась на ногах.
— Изволь, — ответил Солтык и приказал приготовить стол.
XLI. Проиграл!
Эмма и Генриетта сидели в маленькой турецкой гостиной: первая — полулежа на диване, а вторая — на ковре у ее ног.
— Теперь он в моих руках, — сказала Малютина, продолжая начатый разговор.
— Скажи, как тебе удалось покорить этого деспота? — спросила Генриетта.
— Странно… ему понравилась моя мнимая жестокость.
Я нередко спрашиваю себя, почему люди, обладающие непреклонным характером, внушают окружающим не только страх, но и уважение. Это мнение подтверждается историческими фактами: почему, например, злодейства такого изверга, как Иоанн Грозный, производят на людей более сильное впечатление, чем благодеяния Тита? Есть люди, которые с восторгом отзываются о Семирамиде и совершенно индифферентно относятся к матери Гракхов… Моя жестокость поражает графа Солтыка, опьяняет его. Ты, быть может, воображаешь, что я с наслаждением подвергаю человека пыткам или умерщвляю его своими руками? Вовсе нет! Я постоянно опасаюсь, чтобы чувство излишнего сострадания не повредило мне при исполнении моих священных обязанностей. Вот ты — другое дело.
Я замечала, что страдания наших жертв приносят тебе явное наслаждение. Вот почему ты до сих пор не можешь сделаться жрицей нашей секты. Советую тебе воздерживаться от этих неуместных восторгов. Я с душевным прискорбием исполняю мои священные, но тяжелые обязанности; ты же, наблюдая пытку или участвуя в ней, радуешься не хуже самого бесчеловечного палача.
— Виновата ли я в том, что Бог сотворил меня такой жестокой? Содрогание жертвы под ударами моего ножа доставляет мне неизмеримое наслаждение, запах человеческой крови опьяняет меня!
— В этом отношении вы с Солтыком поразительно схожи. Он холодный неумолимый деспот в полном смысле этого слова. Он способен беспощадно казнить людей, топтать их ногами, приносить каждую красивую женщину в жертву своему мимолетному капризу. Людей такого рода я считаю полусумасшедшими. У них избыток жизненной силы проявляется в стремлении мучить и умерщвлять людей, даже не сделавших им ни малейшего зла.
