Пошел вон, Чернов! (СИ) - Шагаева Наталья
Вспомните ваши первые встречу, свидание, секс. Это почти всегда феерично и эмоционально, азартно и ярко. А потом…
А потом люди привыкают, и начинается банальная скучная бытовуха. А я так не хотел. Моя жизнь – всегда праздник. Да и кто мне запретит проживать жизнь, как я хочу?
Всё было так, пока я не встретился взглядами с Ярославой Андреевной.
Нет, поначалу она меня, конечно, впечатлила, но я даже не полагал, насколько эта женщина изменит мое мировосприятие. Слава словно вскрыла меня наживую, без анестезии, только я боли не чувствовал на эйфории.
И понеслось. Игра была увлекательной и азартной. И я выиграл. Чем был безмерно горд. Ярослава Андреевна – женщина, которой стоит гордиться и хвастаться. Неделя, две, три. А меня всё не отпускало. Я весь в ней, как в первый раз. Это тоже было в новинку. Всё ждал, когда начнется рутина и меня отпустит. Но, словно голодное животное, не мог ей нажраться. Эта женщина знает, как посадить мужика на короткий поводок. И вот тут меня сорвало.
Чтобы Чернова на поводке баба держала? Да ну на хрен! Я же такой охрененный. Когда окончательно осознал, что влип, как эгоистичная сволочь решил себе доказать, что ни хрена я не стану зависим от юбки. Мужик, ничего не скажешь…
И тут, как говорится, Остапа понесло…
Клуб, алкоголь, пьяный угар, кураж… Не знаю, откуда взялась эта девка. Я вообще плохо ее помню, в тот момент всё слилось. Но чётко помню, что трахнул ее… Даже не помню, что получил от этого удовольствие… Ну трахнул и трахнул… А оказалось, с последствиями.
Теперь этому последствию почти три месяца, и зовут его Владислав Русланович.
Ах, как бы мне хотелось, чтобы это был не мой ребёнок. Как бы кощунственно это ни звучало. Я даже не помню, предохранялись ли мы или нет. Но был уверен, что да. Не верил Лариске до последнего. После рождения сына сделал ДНК-тест. И, как последний мудак, молился, чтобы ребенок был не мой. Ведь если факт, что я в пьяном угаре засунул хрен в другую бабу, еще можно как-то стереть, то ребёнка уже не сотрёшь.
Но ребенок мой. Всё.
И нет, я не отказываюсь. Беру на себя ответственность. Даже как-то проникся к маленькому комочку. И, естественно, всегда буду участвовать в его жизни. Чего уж теперь. Это мой сын, как бы он ни был зачат. Он не виноват, что его отец – полный мудачина.
Пытаюсь не просто проникнуться, а привыкнуть к мысли, что я отец.
Бля… Не осуждайте меня. Мужчине вообще очень сложно поначалу принять ребёнка. Каждому отцу нужно время, чтобы осознать, что это его плоть и кровь. Матери носят свое чадо девять месяцев и сливаются с ними в единое целое. А когда ребёнок рождается в муках: здравствуйте, мы уже знакомы. Отец же видит этого маленького человека впервые.
Вот тебе дают малыша на руки и сообщают, что он твой. Всё. Мужчине нужно время на осознание. Это сложно даже для любящих мужей. Что уж говорить про меня. Я не люблю мать моего сына. Я ее практически не знаю. Она незнакомый, не очень приятный мне человек. Мало того, она предмет постоянного напоминания о том, что я потерял женщину, в которой тону по уши.
Да, я виноват. Не отрицаю. Не знаю, что должно произойти, чтобы Слава приняла меня такого.
Как она узнала, что я натворил херни и всё разрушил?
Хороший вопрос.
Я уж точно не планировал приходить к ней и как на духу признаваться. Это всё равно что добровольно положить голову на плаху. И ждать, когда ее отрубят. А Слава отрубила бы без раздумий. Там такой характер и темперамент.
Я, наверное, только после того, когда натворил херни в пьяном, невменяемом состоянии, понял, что моя терапия блядством не сработала.
Нет, сработала, конечно, но в обратную сторону. На следующий день я заглянул Ярославе в глаза и осмыслил, как безнадёжно в ней пропал. И что мне на хрен никто не нужен, кроме неё. Что я хочу всего этого банального именно с ней. И бытовухи хочу, и на коротком поводке сидеть под ее каблуком тоже хочу.
А знаете почему?
Потому что мы ни хрена не ценим то, что у нас есть.
Когда же я понял, что могу ее потерять, осознание и пришло. Я никогда больше не встречу такую женщину. Потому что она одна. Таких больше нет.
Довыеб*вался!
Красавчик, что скажешь.
Но вот скрывать случившееся у меня получилось недолго. Около месяца. Пока Лариса сама не нашла Славу и не кинула ей в лицо справку о беременности и нашу фотографию в клубе с датой.
Большой вопрос, зачем мы фотографировались? Я, может, и мудак, но не идиот.
Вопрос риторический. Ответа у меня на него нет. Ибо ничего не помню.
И всё, с этого момента в моей жизни настал сплошной день сурка, где я пытаюсь ее вернуть, но…
Нет, я не стал унижать ее еще больше, отрицать, выдумывая сказки и искать виновных. Я всё признал. Но этого оказалось мало.
Да понимаю, что мое раскаянье ей никуда не встало…
За год я написал ей сотни сообщений и тысячи слов. Нет, там не было ни оправданий, ни банальных извинений. Я писал о своих эмоциях и о том, что творится внутри. Она не отвечала. Я не уверен, что она вообще читала мои бредни. А потом заблокировала меня везде. Я сменил номера и писал снова, тогда номера поменяла она. Я искал встреч, как долбаный сталкер, следил за ней, вылавливал, ожидая часами. Не знал, что сказать ей, мне просто надо было ее увидеть. Но… Ярослава выстроила такую стену, что я каждый раз о нее разбивался. И каждый раз насмерть.
А потом узнал, что она выходит замуж за какого-то старого мужика. И меня порвало.
Это моя женщина!
Моя!
И единственный способ ее вернуть – это запереть нас вдвоем вдали от цивилизации, иначе шанса вообще не будет.
В первые минуты после того, как я ее сюда привез, мне тоже хотелось ее придушить а-ля «и не доставайся ты никому». Если не со мной, тогда ни с кем. Жизни я тебе не дам, ибо сам подыхаю.
Быть с ней здесь наедине и читать в ее глазах не просто ненависть, а презрение – это все равно что пускать себе пулю в лоб снова и снова. Каждое ее слово – как оглушительный выстрел навылет. Но долгожданная кома не наступает… Мы выйдем отсюда только в двух случаях: либо она меня принимает, либо я вкладываю ей в руки ствол и она меня убивает.
Прости, кошечка моя, других вариантов нет. Я до сих пор эгоистичная сволочь. Любить меня больно. А я знаю, что любишь. Знаю и всё… Я чувствую… И мне больно. Знаю, что это я источник этой боли… Ну не могу тебя отпустить. Не могу и всё… Лучше добей меня, кошка, либо прости.
Этой ночью я лег к ней в кровать не ради секса.
Хотя секса хочется невыносимо. Именно с ней хочется. Я лег, чтобы уснуть. Без нее не смог. Я давно почти не сплю, потому что ее нет рядом.
Мне было важно просто почувствовать её, вдохнуть запах и поймать иллюзию близости. Хотя бы на мгновение.
И я действительно уснул, обманывая себя, что кошка в моих руках.
Ну можно мне хотя бы иллюзию?
Я бы и рад упасть на колени, целовать ее ноги, вымаливая прощение. Но всё не так просто. Слушать меня никто не хочет. И в этом тоже виновен я. Моя голова давно на плахе, топор в руках Ярославы.
Уснул, да. Только Слава не учла, что после ее ухода сплю я плохо. И даже во сне чувствую, что теряю. Проснулся, как только она отодвинулась от меня. Проснулся, но ничего не предпринимал. Лежал, дышал ровно и слушал, как она пытается от меня сбежать.
Скажи же мне, это настолько невыносимо?
Да знаю я ответ.
Ну пусть попробует сбежать.
Попробует и убедится, что выхода нет.
Мне не нужно ее доверие, его не вернуть по щелчку пальцев. Мне не нужно ее моментального прощения, это тоже так быстро не происходит. Мне не нужно ее признаний в любви.
Нет, нужно, конечно. Но не сейчас. Мне нужно показать, насколько я помешан на ней, и вернуть ей память о нас, когда было всё хорошо. Напомнить, разбудить только наше. Тогда будет откровенный разговор, и я сяду ей в ноги.
Встаю с кровати, только когда Слава спускается вниз.
Сюрприз, тигрица моя! Ни ключей, ни телефона в моих карманах нет. Дверь заперта. Тебе ее не вскрыть. Она стальная, почти бронированная. На окнах решетки.
