Лекарство от скуки (СИ) - Флёри Юлия
— Но ведь откуда-то их взяла! — Округлил Чиж глаза, на мою причастность, может, намекая. — Это не снотворное, которое по рецепту в любой аптеке приобрести можно. Спецпрепарат.
— Отлично! Как только очнётся, можешь спросить у неё об этом.
Я рыкнул, а Чиж замолчал. За моей спиной устроившись, с неодобрением глянул.
— Ты на учёбу совсем забил? Неделю не появляешься…
— Рассосётся! — Отмахнулся, недовольный тем, что голову мне херью какой-то забить пытается.
— Учёба рассосётся? — Уточнил он, а меня на месте от этого тона с претензией подбросило.
— Появлялся, не появлялся… Твоё дело прикрывать, а не трепать языком! — Место указал, а Чиж губы надул, не смея перечить.
— Шиза, я твой должник и за что тебя уважать мне тоже есть, но скажу как человек в этом опытный: тебя несёт конкретно. С её появлением понесло. — Кивнул на Измайлову, а я на неё с тоской посмотрел. — Ты парень продуманный, за просто так не пошевелишься, но ещё ни одни бабские ноги и то, что между ними… не стоили того, чтобы съезжать ради них с катушек.
— Проповеди — это твоё, Чиж. — Хлопнул я парня по плечу, навязчиво улыбаясь. — Продолжай в том же духе. — Оскалился, предлагая заткнуться, и он понял, обречённо кивнул.
— Пойду я, пока по шее не схлопотал! И вино прихвачу. Есть у меня товарищ. В лаборатории трудится.
— А что не так?
— Да… вкус у него какой-то странный. Надо подумать…
— Иди. — Махнул я рукой, неосознанно отмечая, что облегчение испытываю оттого, что с Измайловой наедине останусь.
Дождался звука захлопывающейся двери и рядом с ней на кровати устроился. Облегчение быстро сменилось нарастающим напряжением и едва не ненавистью. Я взглядом её гипнотизировал, боясь пропустить момент, когда глаза откроет, а как дождался, дыхание свело, так меня затрясло.
— С возвращением. — Выдохнул, понимая, что придушить её хочу. — Ты не оправдала моего доверия, Измайлова. — Легко её плеча коснулся. Руку не убирая, выше, к шее повёл. — На цепь тебя посадить, что ли… — Произнёс задумчиво, едва ли пугать этим собираясь. — Чтобы никаких больше сюрпризов, да? — Говорил тихо, внятно, неторопливо. Чтобы до неё смысл дошёл. — Ты понимаешь, вообще, что сделала? Осознаёшь?
Она обвела языком пересохшие губы, но сил, чтобы на претензию ответить не хватило. Предпочла просто закрыть глаза, а я не позволил. По лицу ладонью щёлкнул, внимание привлекая.
— Не так быстро, крошка. — Оскалился, странную эйфорию ощущая. — У нас с тобой договор, помнишь? Сначала Громову, а потом мне. Вся ты мне! Спрыгнуть не получится, красивая… Любовь, Наташа… штука серьёзная. Крепко за горло держит. Настолько крепко, что сдохнуть порой кажется куда легче…
— А разве я говорила, что люблю? — Превозмогая слабость, проронила она, волну протеста внутри меня поднимая. И снова азарт этот животный, когда подавить любое возмущение важнее, нежели истины добиться.
— Слышишь, ты! — Резко к ней подался, чтобы лицом к лицу, чтобы взгляд уловила, дыхание сумасшедшее почувствовала. — Люблю, не люблю… — Скривился в отвращении, больно шею её сжимая, командуя контролю проваливать. — Я хо-чу те-бя! Вот что помнить должна! Не будет у тебя свободы, Измайлова. И права голоса не будет. Ты проиграла. Много лет назад. И ты всегда будешь снизу! Это твоя роль! Запомни это! А лучше запиши… — Выдохся, хватку ослабил, и лицо ладонями растёр, словно не понимая, отчего сорвался. — Хочешь свою свободу увидеть? — Сдавленно рассмеялся. — Я тебе покажу. — Угрожающе тихо пообещал и одеяло с неё сдёрнул.
Измайлова то ли побоялась противиться, то ли просто не смогла, но смотрела на меня ровно, без злости и упрёка. Едва заметно поморщилась, когда катетер из вены выдернул. Не мешала, и когда в одеяло завернул, от холода спасая. С одеждой заморачиваться не стал. Дверь в квартиру захлопнув, по лестнице вниз спустился и в свою машину усадил. Помчался по ночному городу, на правила наплевав. Измайлова периодически отключалась, но видно было: усилие над собой делает, желая понять, что задумал.
— Куда ты меня везёшь? — Не выдержала и спросила, не пытаясь дороги различить. Я выгнул брови в удивлении и вызывающе рассмеялся.
— А тебе не всё равно, родная? Свобода… она ведь, как и деньги… не пахнет! — В резком движении её щеки костяшками пальцев коснулся. Измайлова не отшатнулась, но в испуге глаза всё же закрыла. Нервно сглотнула, когда руку убрал, и холодный пот со лба смахнула.
Время шло, и встречные машины попадались на шоссе всё реже, а как на гравейку свернули, так и вовсе исчезли. Измайлову прилично подколачивало, хотя печку я на максимум врубил. Она обеими руками пережала живот, явно пытаясь спазм в раздражённом желудке унять, что-то тихо бормотала белёсыми губами.
— Молишься, что ли? — Недобро усмехнулся. — Ну давай, молись. Чем бы дитя ни тешилось… Знаешь такую поговорку?
Измайлова колени к груди подтянула и лицом к ним прижалась. Нагота её сейчас меньше всего интересовала, потому задницу голую я сам краем одеяла прикрыл.
— Приехали. — Сообщил и на Измайлову посмотрел, ожидая, пока из машины выберется. Она прищурилась и затаила дыхание.
— Я помню этот дом. Мы были здесь раньше. Он твой? — Обернулась, а я на призывный взгляд реагировать не хотел.
— Считай, что заброшенный. Выходи давай! — Скомандовал, но вопреки угрозе в голосе, Измайлова всё наоборот сделала. В кресло вжалась, на ноги свои босые посмотрела.
— А ты? — Оглянулась она снова, на этот раз смотрела встревожено. Моя равнодушная улыбка не придала ей уверенности.
— Ну!.. — Выдохнул со смешком. — Ты же свободы хотела. Получи, распишись! Её здесь за каждым углом хоть ложкой ешь!
— А ты?! — Упрямо повторили её губы, дрожащий голос… Всё её тело сейчас этим вопросом озадачилось, всё существо.
— А меня больше нет. — Отрицательно качнул я головой и исподлобья на её слёзы смотрел. На то, как содрогается в преддверии истерики, на то, как задыхается, с эмоциями не справляясь.
Взбесился тогда, из машины выскочил, её тупо выволок, не заботясь о сохранности. Движения все резкие, порывистые, с психом. В висках пульсация, в горле ком, а в груди как лава раскалённая насквозь прожигает, так больно. Поперёд себя толкая, Измайлову к дому вёл. Кирпичом сбил замок вместе со старой щеколдой, распахнул скрипучие двери, дыхание задержал, чтобы не чувствовать затхлый запах прелости и сырой золы. Наташу через кухню провёл и на старинную кованую кровать толкнул, а она и не думала сопротивляться. Завывала тихо, слезами давясь.
Из коридора я принёс и швырнул ей под ноги верёвку, в бардачке ствол нашёл, в руки вставил. Измайлова отбиваться пыталась, но я был сильнее. По лицу хлестанул, в реальность возвращая.
— Свобода не даётся просто так, золотце. — Над ухом её склонился, ощутимо за затылок удерживая. — Её ещё заслужить надо. Как — самой решать. — От себя её оттолкнул, шаг в сторону сделал. — В пистолете один патрон. — Голос дрогнул, руки сжались в кулаки. — Верёвку на дерево можно, что под окном стоит, там ветки крепкие, тебя точно выдержат. — Улыбнулся рассеянно, не понимая, зачем говорю это. — За домом река. Глубокая, дно в ней илистое, затягивает. Течение быстрое. И это на тот случай, если, к воде спускаясь, шею себе в овраге не свернёшь. Разнообразие, как видишь, впечатляет. — Жёстко усмехнулся. — А номер с таблетками не катит, малышка. Эта история не про тебя.
— Я не понимаю. — Судорожно зашептала она, а я демонстративно к двери направился.
Внутри клокотало всё, но простить не мог. Того, что с собой сделала не прощал!
— Если очень сильно чего-то хочешь, рано или поздно твоё желание исполняется, Наташ. — Говорил, медленно удаляясь, на неё не глядя. — Ты хотела, чтобы я ушёл. Тебе казалось, что так будет проще, честнее, понятнее… Считай, что мой тебе прощальный подарок. — Уходил и сам себе не верил. — Вперёд. Дерзай. — Прозвучал голос без должного поощрения. — Здесь тебя нескоро найдут и уж точно никто не спасёт.
В пороге на секунду всего задержался, какое-то важное решение принимая, но осознав, что решение не то, что не для меня, кулаком по дверному косяку вдарил и на улицу выскочил. Ладонью по волосам провёл, а не чувствую ничего. Назад тянет. Душа рвётся к ней. Душа, в существовании которой конкретно у себя, уже давно усомнился. Дышать нечем стало. Как аркан на шее стягивает, по мере удаления. И сердце колотится. Кажется, в горле уже стучит, вырываясь, а нет… руку приложил — на месте.
