В лапах зверя (СИ) - Зайцева Мария
— Так что ты промахнулся, Сим-Сим, я за нее ни копейки не дам.
— Мне похуй на твои деньги, Сурен, — голос Сандра, очень похожий сейчас и тембром, и интонациями, на голос его отца, морозит пальцы. — То, что она — не твоя дочь, даже лучше. Для меня. Нет необходимости терпеть тебя в качестве родни. Ты — хуевый тесть, чтоб ты знал. И человек тоже хуевый.
— Вот как? — хрипло смеется Сурен, — а раньше ты другое говорил.
— Правила приличия сдерживали. А сейчас нихрена не сдерживает. По баблу — решайте сами, мне похер, — слышу, как отодвигается стул, и Сандр встает, — ты мне отличный подарок сейчас сделал, Сурен. Моя женщина теперь только моя. И я не собираюсь больше оглядываться на всяких старых пердунов.
— Твой сын охуел, — констатирует Сурен, и в голосе его нет злости или желания прибить Сандра за эти слова, только удовлетворение, — Сим-Сим — ты вообще его не воспитывал, что ли?
— Закрой уже рот, Сурен, — вздыхает Сим-Сим, — забирай, к хуям, этот завод. И сваливай уже, наконец, в свою нору. И суток не прошло, как ты приехал, а уже до печенок заебал. Тупой ты кретин. А сына моего не трогай, а то не посмотрю на наши прошлые отношения и зубы тебе в глотку вобью. Как тридцать лет назад. Помнишь?
Молчание в кабинете нарушается только размеренными шагами Сандра, спокойно идущего к выходу.
Открывается дверь, мы с Савой замираем, даже, кажется, сердца не стучат! У меня, прямо на разворошенное дурной новостью состояние накладывается еще и паничка: куда он? А если ко мне? А меня там нет! А я тут… Ой…
На месте удерживает теперь только тяжелая ладонь Савы, словно ощутившего мои метания и лишь крепче притиснувшего к себе. Так, что дыхание перекрылось полностью!
— Сиди… — хрипит он напряженно.
Да чего сидеть-то? Сандр сейчас…
— Блять… — раздается голос Сурена, — стой, засранец горячий… Весь в тебя, Сим-Сим. Прямо вот смотрю сейчас и радуюсь… Что у меня дочь. Был бы сын, на меня похожий, я бы его прибил.
— Я тебя сейчас самого прибью, кретин старый! — рычит Сим-Сим, и я удивленно понимаю, что терпения в нем, выдержки привычной холодной, вообще не осталось ни на грамм! Столько ярости, столько злобы в голосе! — Проверить решил? Тупой кусок старого дерьма!
— Ну, блять! — досадует Сурен, — а чего делать было? Очень ты, сука, удачно сынишку своего к моей девочке пристроил!
Я слышу, как в наступившем молчании закрывается уже открывшаяся было дверь, слышу шаги Сандра, тяжелые, напряженные… А затем короткий звук, с каким обычно мясо отбивают! И грохот свалившегося на ковер тела!
Вздрагиваю, дергаюсь, пытаясь вырваться из стальных рук Савы и побежать в кабинет, но меня никто не выпускает.
В кабинете становится шумно: матерится Сурен, злобно смеется Сим-Сим, очень громко молчит Сандр…
А меня за руку волокут по лестнице вверх.
Каким образом мы умудрились в такой короткий срок вывалиться из сейфовой комнаты и пролететь через гостиную, вообще непонятно!
Прихожу в себя уже в комнате, сидящей на кровати.
Тут же вскакиваю, но Сава, сидящий передо мной на корточках и держащий за плечи, моментально роняет обратно.
— Сиди, — шипит он, — ты чего?
— Он… Он его убьет! — я трясусь, пот по спине течет от ужаса. И глаза, наверно, настолько безумные, что Сава, выдохнув, аккуратно закрывает мне рот. И, подумав, еще и по талии перехватывает, обездвиживая.
У этого гада очень длинные и очень сильные руки, и я бьюсь рыбкой в его объятьях, умирая от страха. За Сандра. Которого, сто процентов, сейчас пристрелят. Не Сурен, так дядя Сережа. Где он, кстати? Надеюсь, где-то далеко…
— Тихо, блять, не сходи с ума, — уверенно и спокойно говорит Сава, — ну ты чего? Братишка не настолько ебанутый. Может, еще раз по роже засветит старому пердуну… И за дело, я считаю. Надо же, пиздануть такое…
Я мычу, пытаясь сказать, что я за Сандра боюсь! Только за него!
Но Сава это тоже понимает и добавляет:
— Не-е-е… Твой папаша тоже не ебанутый… Я надеюсь…
О-о-о…
— Тихо! — Сава прислушивается к чему-то, а затем валит меня на кровать, принимается укутывать одеялом, бормоча, — так, сюда идут. Спи! Не шевелись, поняла? Спи!
Я послушно замираю под одеялом, зажмуриваюсь, слыша, как Сава вылетает на балкон, и как к комнате приближаются тяжелые шаги нескольких человек.
— Она спит, — тихо и холодно говорит Сандр.
— Посмотрим… — недовольно отвечает отец, — пусти, блять. Дожил, к ребенку собственному по пропуску должен ходить.
— Рот закрой, родитель, — коротко отрезает Сандр.
Дверь открывается, я замираю.
Пару секунд не дышу, пока стоящие на пороге мужчины изучают меня, закутанную в одеяло.
Дверь закрывается, и я судорожно втягиваю в опустевшие легкие воздух.
— Увидел? Спит она. Не лезь. — рычит за дверью Сандр. — Вали, доки на свой завод подписывать. Ты же так хотел его.
— Да нихуя, — смеется хрипло Сурен, — завод я тебе отдаю. Зятек.
— Иди нахуй.
Шаги удаляются, а я все лежу и пялюсь в полумрак, переживая услышанное. И не понимая, как к этому всему относиться.
Когда дверь снова открывается, я не успеваю даже дернуться.
Лишь смотрю, как ко мне приближается высокая широкоплечая фигура Сандра.
Он наклоняется, всматривается в мое лицо.
— Давно не спишь?
— Только проснулась… — шепчу я, не желая признаваться ни в шпионаже, ни в том, что слышала недавнюю перепалку его с отцом.
— Ты как, малыш? — он садится на кровати и тянет меня к себе на колени, словно ребенка.
Поддаюсь, приникаю к его груди с таким облегчением, что самой больно. Обнимаю за шею, пряча лицо.
— Ты чего? Болит где-то? — в его голосе тревога, потому я мотаю головой.
— Нет… — шепчу я, — просто… Я дура такая… Это я виновата же…
— Нет, не ты, — говорит он уверенно, — я виноват. Должен был просчитать. А я…
— Нет… Я позвонила же… Маме. А она…
Я всхлипываю непроизвольно.
И предательство мамы накладывается на грубые слова отца. Я понимаю, что в его случае это была проверка, и, наверно, на самом деле он так не думает, но… Но так горько почему-то. Так обидно.
Меня окружают чужие люди. И даже те, что по крови родные — чужие на самом деле.
У меня нет своего безопасного теплого угла, нет человека, которому я нужна просто потому, что это я.
Не было.
А теперь…
— Я виноват, малыш, — твердо говорит Сандр, — я давно уже отцу говорил, обрубать все старые связи. И выходить полностью из тени. Надо было не с Уралом связываться, а на новый уровень выходить… А мы… Мы все — дети своих отцов… И иногда против них никак не встать. Но это в прошлом.
— Я слышала, о чем вы говорили в кабинете, — зачем-то делюсь я, хотя минутой ранее даже не собиралась этого делать.
— Вот как? — чувствуется, что Сандр удивлен. Он пытается посмотреть в мои глаза, но я не позволяю, прячу лицо у него на груди.
И тогда он просто опрокидывает меня на кровать, силой убирает ладони от лица.
У него внимательный тревожный взгляд.
И совсем в нем нет того голода и холода, что поразили меня в самом начале наших отношений.
Словно ледяной зверь Сандр отогрелся в моих руках. И стал огненным… И ручным. Моим.
И теперь не я в его лапах, а он — в моих.
— Я люблю тебя, малыш, — говорит он, — если бы ты там… Я бы… Я бы пришил всех, до кого бы смог дотянуться. А потом сдох. На твоей могиле. Как тот зверь из детского мультика, помнишь? Ты — мой Аленький цветочек, малыш. Мне похер, кто у тебя отец. Если он будет тебе делать больно, то пойдет нахер. Любой, кто тебе будет делать плохо.
Я молчу, завороженно глядя в его желтые, со звериными искрами глаза.
Когда-то, боже, словно в другой жизни, вечность назад, он меня испугал.
Своей жаждой, безумием, звериной своей бесцеремонностью.
Я думала, что пропала в его лапах.
А, оказывается, наоборот, ожила.
— Мы поженимся, — он не задает вопрос, он уведомляет, — через месяц. Хорошо?
