Эммануэль Арсан - Эммануэль. Антидева
Анна Мария впервые касалась этой части тела Эммануэль: у нее билось сердце, она не осмеливалась убрать руку слишком быстро, боясь обидеть подругу, и после двух месяцев откровенных разговоров показаться непозволительно стыдливой. Однако и задерживать руку на интимном месте Эммануэль Анна Мария не хотела. Эммануэль избавила ее от страданий и предусмотрительно попыталась отстранить ее руку сама. Чем дольше затягивалась ситуация, тем более невыносимым становился конфликт чувства и долга, и тем сильнее девушка паниковала. Присутствие Жана, конечно, невероятно смущало ее.
Эммануэль наслаждалась волнением подруги. Она сжимала между ног столь желанную руку, подталкивая ее незаметными движениями бедер к запретному лону. По мере того как рождающееся желание и нежность переполняли грудь Эммануэль, раскрывали ее губы, заставляя дышать глубже и как бы невольно склонять голову к плечу подруги, Анна Мария начинала чувствовать неожиданную гордость и силу, которые пришли на смену смятению. Никто ее больше не принуждал, однако она продолжала ласкать сладостную дрожащую плоть, словно живую теплую птичку.
Пальцы Анны Марии проникали все глубже и глубже, а прекрасное тело постоянно двигалось им навстречу.
«Нет ничего плохого в том, чтобы осчастливить ее, – думала Анна Мария. – К тому же я люблю ее! Надо быть последовательной».
Эммануэль одной рукой обняла подругу за шею, прижавшись щекой к ее щеке.
– Ты стала моей любовницей! – шептала Эммануэль вне себя от радости. – Любовь моя, ты стала моей!
Анна Мария не знала, что ответить. С каждым движением проникая все глубже в нежные гроты любви, она возбуждалась сильнее и сильнее, она вся дрожала. Всемогущее желание оказалось сильнее страха и каких-либо убеждений, оно все подчиняло своей власти.
Анна Мария позволила Эммануэль поцеловать ее в губы, сжать в ладонях ее груди, погладить живот.
– О нет! – думала Анна Мария. – О нет!
Тем не менее она не сопротивлялась, и пока Эммануэль овладевала ею, мысли бесцельно вертелись в голове, Анна Мария даже не понимала, испытывает ли удовольствие.
По крайней мере, она понимала, что испытывает любовь. И в беспорядке ощущений, образов, идей, роящихся в голове, Анна Мария различала лишь одно – одно коротенькое слово, смехотворное в своей простоте, слово, в котором выражалась четкая, но не поддающаяся формулировкам мысль, неоспоримая очевидность – возможно, та самая, которую столь отчаянно ищут все живые, и которая освобождает их от предрассудков:
– Наконец-то! Наконец-то! Наконец-то!
* * *Позже Эммануэль нарушила тишину.
– Завтра к нам присоединится Марио, – сказала она. – Его редко удается сдвинуть с места, это удача. Хоть мне и пришлось умолять его.
– Куда ты его денешь? – спросил Жан.
– Он останется с нами. У Мари-Анн для него, конечно, места не найдется.
– А у нас достаточно кроватей? – разволновалась Анна Мария.
– Нет, – сказала Эммануэль. – Но вообще-то речь идет о твоем кузене.
– Увольте, – запротестовала девушка. – Мне не до инцестов подобного рода. В нашей семье их уже было достаточно.
– Тогда я возьму его в свою постель, – отрезала Эммануэль.
– Правильно, – согласился Жан.
Машина проносится в миллиметре от осла, и Анна Мария в страхе прижимается к подруге. Затем отстраняется с виноватым видом, спрашивает:
– Жан, у вас не вызывает никаких эмоций тот факт, что ваша жена разделит постель с другим мужчиной?
– Вызывает.
– Правда?
– Да. Эта мысль доставляет мне удовольствие.
«Больше не скажу ни слова!» – обещает себе Анна Мария. В любом случае после того, что произошло, она едва осмеливается смотреть в глаза Жану. Тем не менее любопытство побеждает разум. Неужели Жан и вправду разделяет представления Эммануэль об эротизме? Неужели он и вправду поощряет ее связи? Ситуация кажется подходящей для провокации. Жан будет вынужден ответить прямо, без экивоков. Даже если Эммануэль взбесится, игра стоит свеч. Рискуя нарваться на сарказм, Анна Мария дерзко заявляет:
– Значит, Жан, вы совсем не любите свою жену.
Жан, кажется, воспринимает оскорбление исключительно спокойно. Он отвечает вопросом:
– Радоваться тому, что делает мою жену счастливой, – разве это не означает любить ее?
– Не говорите мне, что мужчины способны на такие жертвы. Это ведь за гранью добра и зла! Вы будто закрываете на что-то глаза, – издевается Анна Мария.
– Я вас умоляю. Слово «жертва» меня унижает.
– Какая гордыня! Какой парадокс!
– Вовсе нет. Подумайте хорошенько, и вы поймете: то, что общество называет жертвой, на самом деле – приторная смесь претенциозности и трусости: честь, которую добродетель оказывает пороку. Это не в моем стиле.
– А что же в вашем стиле?
– Если поведение Эммануэль кажется мне неправильным, я заявляю об этом. Если ее поведение не вызывает у меня вопросов, я радуюсь за жену. Наш союз держится на крепком эгоизме и отсутствии лживого стыда: что хорошо для меня, то хорошо для моей жены. Я вовсе не слепец, я не отрекаюсь от своих принципов и не отношусь к Эммануэль снисходительно. Меня интересует все, что с ней происходит. Если бы это было не так, это было бы странно.
– Вы же не станете мне рассказывать о том, что, занимаясь любовью направо и налево, Эммануэль становится более искусной любовницей. Или что продавая себя, Эммануэль приносит семье доход, и вы ей за это благодарны.
– Моя точка зрения куда проще: я отношусь к Эммануэль по-особенному.
– Что это значит?
– Я не отличаю ее от себя. Она – это я.
– Никто не может ревновать самого себя, – объясняет Эммануэль.
– Партнеры могут сталкиваться, у них могут быть разные интересы, – продолжает Жан. – Один может уступать другому, подчиняться его воле или принимать его точку зрения. Но мы с Эммануэль не партнеры. Мы одно целое. А значит, ее удовольствие не может быть моей печалью, ее наслаждение не может вызывать у меня отвращения, ее любовь не может оборачиваться для меня ненавистью. И я не посягаю на ее радости: они – мои.
– Если кто-то из нас что-то делает, значит, другой этого хочет. И физическое присутствие здесь не играет никакой роли. Я в любом случае там, где Жан. Если ему удается осуществить какой-то грандиозный проект, то лишь потому, что мысленно я всегда с ним.
– У нас общие органы чувств, – подтверждает Жан.
– Мы словно гермафродит, – ликует Эммануэль. – И мы увековечим друг друга, мы размножимся!
– Ее тело – мое тело: она моя женская составляющая, а я – ее мужская хватка. Ее обожаемые груди – мои груди, ее живот – мой живот. Она расширяет круг моих возможностей. Открывает двери, за которыми мужчина одинок.
