Драконам слова не давали! (СИ) - Ночь Ева
Он останавливает машину на обочине. Я только булькаю, не в силах протолкнуть ни единого слова. Боюсь его касаться. И уже боюсь смотреть ему в лицо. Лучше б он ещё раз поцеловался с той блондинкой.
— Ника, Ник… Посмотри на меня, — доносится откуда-то издалека его голос. Как пилой по оголённым нервам. Или пенопластом по стеклу. Дима осторожно касается моего подбородка. — Пожалуйста, посмотри на меня, — повторяет он просьбу, и я поднимаю глаза.
Поднимаю, чтобы встретиться с его взглядом. На его лице нет маски. Нет холодной вежливой отстранённости в застывших чертах. Мой обычный взволнованный Драконище. И меня как молния прошивает: наверное, только я знаю его таким — открытым и понятным. Искренним передо мной. Я та, кого он пускает в свой мир, недоступный почти никому. Может, лишь бабуле Асе. И то не всегда.
— Двенадцать лет прошло, слышишь? — частит он взволнованно, словно спешит дорассказать, пока я не напридумывала себе всяких страстей, которых нет и никогда не было. — Мы много лет не виделись, а когда я вернулся, понял: время если не лечит, то дарит забвение и безразличие даже. Чужие почти. Да и родными никогда не были, если уж разобраться. Она жена моего отца и мать моего брата. Это всё, что нас роднит, если можно, так сказать.
— Как всё непросто у вас, Драконовых, — вздыхаю, прислушиваясь к себе. Что я чувствую? Смятение? Сумбур? Но облегчения намного больше.
Дима дёргает плечом, словно ему что-то мешает.
— Уже как есть. Не переделаешь. Именно поэтому отец решил женить меня в первый раз. Я так думаю. Наверное, боялся, что опять встретимся, вспыхнет, покатится. Только нечему там уже давно гореть. Я поэтому и согласился. Чтобы он не нервничал. Он всё же моя семья. Другой у меня нет. А мне было всё равно, Ник. Лиза или другая. Безразлично. Ничего не чувствовал. Только зов тела — физиология.
«А я?» — хочется спросить, но я не осмеливаюсь. Не хочу зародить в его голове сомнения: любовь ли то, что он ко мне чувствует? У нас ведь тоже… сплошные страсти-мордасти. С самого начала. С того момента, как впервые столкнулись в агентстве. С того мига, как он прижался ко мне бёдрами в полутёмном офисе…
Лучше не думать об этом сейчас. Он сказал, что любит. И я хочу верить ему — моему персональному Драконищу, который не так уж и страшен, когда снимает свои доспехи и подпускает поближе.
— Поехали, — глажу его по щеке. Он тут же прижимает мою руку на миг, а затем целует в ладонь. И сердце катится куда-то в пропасть — столько нежности и благодарности в этом простом, но очень откровенном жесте.
66. Драконов
Он обрадовался нам. Нет, не так. Он. Нам. Обрадовался! Улыбался! Я уже и забыл, что он может быть таким. Жёсткие черты лица разгладились. Серые глаза сияли, как чистый асфальт после дождя. У него даже тонкие морщинки у век разошлись, стали почти незаметными.
Отец лучился благодушием. На правах хозяина отобрал у меня Нику и водил мою девочку по своим владениям, а потом — апартаментам. И рассказывал, заливался соловьём, шутил.
Возле отца и Ники кружится рыжий вихрь. Ванька сразу признал Фею Веснушку и простодушием одиннадцатилетнего ребёнка протянул, как только мы появились на родительском пороге:
— Ни-и-ика-а-а! А правда, что ты теперь будешь моей сестрой?
Я видел, как сменяются гримасы на Никином лице. Испугалась? Или до сих пор не поняла, что всё очень серьёзно? Она так ничего и не произнесла определённого. Промычала что-то нечленораздельное, но Ваньке этого оказалось достаточно.
— Класс! — дрыгнуло неспокойное рыжее солнце ногой и рукой. — У меня теперь фея в родне! А по русскому ты хорошо шаришь? — шкурный интерес никто не отменял, а Ванька не тот, кто не сдерёт с нового члена семьи мзду в свою пользу.
— Вроде бы неплохо получалось, — скромничает Ника.
— Тогда домашку посмотришь?
Мелкий эксплуататор. Видимо, младшему брату поставили нечестный трояк по русскому за год, взяв слово, что летом он будет заниматься дополнительно. Судя по всему, идут кровавые бои. Не иначе как Сашка постаралась. Каникулы и занятия с Ванькой несовместимы.
Я наблюдаю, как ошарашено глядит на мужа Сашка. Видимо, в семейных отношениях отец не очень балует близких собой таким прекрасным. Мать драконов следит за троицей тоскливо-ревнивым взглядом. Судя по всему, мои советы провалились в бездонную пропасть, и она то ли не пыталась наладить отношения, то ли сделала это крайне неудачно. Расспрашивать желания не было.
Кажется, я раздосадован. Меня намертво и надолго оторвали от любимой девушки, послали в игнор, и ничего не остаётся, кроме как стоять рядом с хозяйкой дома и пялиться на трио, что вдохновенно любуется местными достопримечательностями.
В какой-то момент наглая рыжая морда таки умыкнула Нику, Сашка отправилась распоряжаться на счёт обеда, а мы с отцом остались вдвоём.
— Надеюсь, у нас вскоре в семье родится девочка. Разбавит мужскую компанию, — выдаёт отец. Он трёт подбородок и что-то прикидывает в уме.
— Ника не беременна, — решаюсь сказать правду. Что-то меня после вчерашнего воротит от лжи. У отца грозно сходятся брови на переносице. — И не была беременна, — вздыхаю с сожалением. — Ну, то есть какой-то шанс определённо был, но его уже нет.
— Ты таки обвёл всех вокруг пальца, — он не сердится, лишь голос у него становится безжизненным, пустым каким-то.
— Нет. Всё непросто, но и серьёзней некуда. Я хотел и хочу жениться на Нике. Только на ней и ни на ком другом. Не надо больше ничего придумывать, искать способы избавиться от меня. Я давно не опасен. Никогда не стремился вмешиваться в вашу жизнь. Пойми уже это, наконец.
Отец бросает на меня острый взгляд, сжимает губы.
— Я понимаю, — цедит он слова, выталкивает их из себя, будто не хочет говорить, но вынужден. — Тогда… я поступил с тобой некрасиво. Наверное, должен был объясниться. И, возможно, дать вам поговорить. Не хотел ставить ни тебя, ни её перед выбором. Первая любовь, новые чувства. Ты был у неё первым. Зачем завязывать узлы ещё туже?
Я аж онемел от неожиданности.
— Спустя двенадцать лет узнаёшь о себе много нового, — выдавил из себя, как только очухался. Это она тебе так сказала?
Отец снова хмурит брови. Я его знаю, как облупленного. Он бы сейчас свернул неприятный разговор, но, если начал — доведёт до конца.
— Ты за дурака меня держишь? — хищно вздрагивают его ноздри.
— Судя по всему, за дурака все эти годы держали меня. Точнее, за козла отпущения. Если это Сашка тебе так сказала, я хочу, чтобы она повторила чушь с первым разом, глядя мне в глаза. А если это ты себе нафантазировал, чего не было, наверное, нужно вам всё же поговорить по-настоящему. Пусть она тебе расскажет про свой первый сексуальный опыт. Мой с ней закончился на стадии ухаживаний да поцелуев.
Он ерошил волосы. Безостановочно. Запускал пальцы и проводил пятернёй сверху вниз. И таким я его вряд ли видел. Растерянным.
— Пап, — позвал я отца впервые за много лет тёплым и домашним словом «папа», а не сухим и холодным «отец», — хватит уже ерундой страдать. Иногда нужно разговаривать с близкими. А ещё — доверять им, чтобы не носить постоянно весь груз прошлого за плечами. Так и сломаться можно.
Он останавливается, замирает на миг, а затем, очнувшись, кивает собственным мыслям в такт.
— Я всё же надеюсь на девочку, — гнёт своё невыносимый тиран и диктатор, но именно в эти короткие секунды он кажется мне очень родным и близким. — Ты уж постарайся, сын.
— Приложу все усилия, — говорю от чистого сердца. — Не уверен, правда, что Ника сейчас хочет того же, но, думаю, всё наладится.
— Не тянули бы вы со свадьбой, сынок, — по-отечески тепло звучит его совет. Сказать ничего я не успеваю: хохоча, выскакивает из дома Ника. Вслед за ней пыхтит обиженное рыжее божество.
— Так нечестно! — кричит Ванька-младший в Никину спину.
— Всё честно, лентяй! — кажется, кое-кто неплохо разбирается в тонкой душевной организации подрастающего поколения. Я даже грудь колесом раздул от гордости: наконец-то в семье появился человек, который не поддаётся на рыжие провокации.
