Дмитрий Липскеров - О нем и о бабочках
– Формалин, – поясняла Джульетта Гургеновна.
Казалось, что старая армянка постарела на десять лет, все не уходила от гроба, стоя на больных варикозом ногах у изголовья, поглаживая платочек на голове Тапкина… Вечером армянскую бабушку проводили до комнаты, напоили валерьянкой и оставили в одиночестве. Поварихи под покровом ночи таскали ведрами быстро тающий лед, обкладывая им мертвое тело Тапкина. Завтра приезжают родители умершего, и все должно иметь приличный вид.
Белич всю ночь пил выигранный «Русский стандарт», опьянел достаточно и все предлагал Иосифу стакашку на помин души Тапкина и за выигрыш у Жамина. Иосиф пить отказывался, а есть ел, так как бабы с кухни нажарили рыбы пропасть…
– Вот так вот, жид… – сказал напоследок майор рядовому Бродскому. – Такие дела! – после чего отбыл на ночевку.
А на следующее утро за Иосифом приехала черная «Волга» с генералом, командующим округом, и Митей Шварцем. Беличу было велено доставить немедленно дело курсанта Бродского и его самого.
– Не виноват он! – пытался защищать парня протрезвевший, но болеющий похмельем майор, думая о пакости Жамина, но генерал строго велел не мешать.
– Да комиссуют его по болезни, – успокоил Белича Шварц.
Иосифа увезли в Москву, улучшили матери жилищные условия, все же отыскав в юноше с IQ 180 призвание, а вместе с ним и смысл для его жизни. Будто он сам не знал его…
12Каждый год я бегаю в конце зимы марафон в честь римлянина Фидиппида, которого не существовало. Вообще, римляне многое нафантазировали в истории, придумав богов и кумиров для воспитания своих жен и детей, чтобы спать с ними и изменять им. Но творческие люди были эти парни. Мир поменяли, поди, Творца удивили… В общем, люблю, когда капель, ручьи… Надеваю тренировочные штаны с растянутыми коленками, кеды, сохранившиеся с пятидесятых, маечку с трафареткой «Динамо» на груди – и…
Короче, побежал. Шлепаю по тающему снегу, а народ глазеет на меня, как на ненормального. То ли одет как-то не так, то ли еще что… Мне мой облик очень нравится. Как раз нынче модные тенденции в спортивной одежде – ретро. И «Адидас» имеет ретролинию, и «Фила». Странные люди в городе Москве. Улыбку встретишь, если, поскользнувшись, грохнешься об лед. Поскользнулся и грохнулся физиономией прямо в грязный снег. Сколько радости принес окружающему миру! Девчонки-студентки хохотали, парни им по привычке вторили, типа заигрывая на моей беде, хотя у самих в штанах поселилась беда так беда! Все они вчера поутру обнаружили себя евнухами. Даже старуха, которой жизни-то осталось полтора дня, лыбилась беззубыми деснами, глядя, как я красиво бегу.
– Тебя, бабка, простят! – пообещал я. А потом, поглядев на мир вокруг, проговорил неслышно: – А вас – нет!
Дотрусил до Бульварного кольца и побежал по чищеному. Неожиданно встретил престарелого мужика и признал в нем своего давнишнего соседа по коммуналке Медведева, который когда-то выселить меня хотел, заручившись поддержкой соседей-подлецов… Побежал помедленнее и говорю так спокойно:
– Помнишь меня, Медведев?
А он с сумками – мол, из «Пятерочки» возвращается с продуктами, – посмотрел на меня, и словно вчера расстались:
– А, это вы, ЕЕ…
– Так точно.
– Не меняетесь, будто старость не для вас.
– Бегать надо, товарищ Медведев. Теперь-то между ног ничего не мешает?
Сосед явно не хотел меня слушать, а потому остановился, будто отдохнуть. А мне же нельзя прерывать свой грациозный бег – я на марафоне, пришлось оставить Медведева, но ассоциативный ряд привел меня в ту противную квартиру, в которой мне не давали жить спокойно…
Как и обещал, я к вечеру соорудил стол в общественном помещении, одна из мамок застелила его белой скатертью, на которую я выставил столь дивные угощения и в таком количестве, что даже старуха Морозова пустила слюну, но и прокомментировала на случай:
– Наворовал, поди, эскимос!
Почему эскимос? – хочется спросить. Жареные поросята, черная паюсная икра, три курицы-гриль, салаты, включая оливье и «Московский», куча банок с разной рыбой, водка «Столичная» – упейся, а для дам дефицитное вино «Алазанская долина».
Сели, поели, попили. Старуха Морозова единолично сгрызла целую курицу-гриль и все равно была чем-то недовольна. Народ русский размяк душой, подобрел и поднял бокал за меня как за сына команданте Че. Долго пели про коня, про партизан и «Семь сорок»… А потом квартира сгорела. Виновата была старуха Морозова, намешавшая красное с водкой и прикорнувшая с дымящейся папиросой на своей кровати; уголек поджег ватное одеяло, оттуда язычок пламени прыгнул на синтетические занавески, а там дело техники…
Тетки с детьми и сожителями, словно ведьмы и ведьмаки, сгорели в блудном костре, и только холостяк Медведев каким-то чудом выбрался из дома и стоял, наблюдая за разгулявшимся на весь дом пожаром, держа на руках старуху Морозову, которая материлась на всю округу, оповещая, что у нее в пожарище осталась сберегательная книжка на предъявителя, а на ней аж целый миллион.
– Хотела жертвовать на ремонт Мавзолея великого вождя пролетариата! – орала. – Копила!!!
Доживала в Кащенко, в спокойном отделении, умудрившись стать секретарем партийной ячейки второго корпуса… А ну тебя, эта квартира! Сколько их было – хуже, лучше… Сейчас хоть обустроился в квартире Извековой. Никто не мешает. Продолжил бег, стараясь ни о чем не думать, а просто созерцать. Небо было набрякшим, черно-серым, казалось, что вот-вот прорвется оно перезрелым чирьем и хлынет из него черная дыра.
Вбежал на Петровский бульвар, спугнув голубей, – и на тебе: гляжу, старик какой-то, поставив ногу на скамейку, подвязывает шнурочки. Одет старик в такие же кеды, как у меня, только красные, в треники и майку с трафаретом «ЦСКА». Ну и кого я узнаю в этом дряхлом спортсмене? Моего брадобрея, парикмахера, молчуна с ножницами – Антипатроса! И побежал грек в ту же сторону, что и я. Резвый, как осел на анаболиках.
– Эй, – кричу. – ЦСКА – кони!
Неожиданно Антипатрос обернулся и впервые на моей памяти ответил сквозь развевающуюся бороду:
– «Динамо» – мусорная яма! Мусарня! Кто болеет за «Динамо», у того стоит не прямо!
Я был потрясен. Заговорил!!! Тот, кто десятилетиями молчал, а может, и того больше! Я и обращаюсь к нему с радостью:
– Дорогой Антипатрос, годы молчания в прошлом!
– А тебе что?
– Мы с тобой одной крови! Сеном пахнет, ржанье слышно, ЦСКА на поле вышло!
– Кровь у людей… – проскрипел старый грек, шлепая кедами по хлябям, – а ты не человек.
– Ты ж не бегал? – удивился я.
– Это ты не бегал!
– Я всегда бегаю в честь Фидиппида! А как твою мулатку зовут?
