В твоих глазах (ЛП) - Джусти Амабиле
— Эрик был так любезен, помог мне найти работу и квартиру… и, мне кажется, я ему действительно нравлюсь, — пробормотала Франческа с высокомерной полуулыбкой.
— Мне всё равно! Скажи ему, как есть!
— Что именно? Знаешь, Эрик, мне придётся порвать с тобой, потому что я сейчас трахаюсь с профессором Лордом, а он хочет эксклюзивности?
— В данный момент ты меня не трахаешь. Это нечто большее, и ты это знаешь. Мы вместе, и точка. До конца семестра было бы лучше не ставить людей в известность, но ты что-нибудь придумаешь. В любом случае, тебе не нужна новая квартира. Ты просто останешься здесь.
— Это невозможно, мне не нравится быть чьей-то содержанкой.
— Твоя голова твёрже стали! Ты не моя содержанка, ты моя женщина! Но если это заставит тебя чувствовать себя спокойнее, можешь участвовать в расходах по дому, хорошо?
— Хм… Я, может быть, и соглашусь, но это не устранит другую проблему. Она выйдет наружу. Я не могу жить здесь до января и надеяться, что это останется незамеченным.
— Мы будем осторожны. На людях я буду держаться от тебя подальше. Из дома будем выходить отдельно и возвращаться отдельно. Но я хочу, чтобы ты была здесь.
— Чтобы я была готова в любой момент, когда ты захочешь развлечься? Ты хочешь, чтобы я стала твоей шлюшкой?
— Чтобы найти тебя. Чтобы знать, что ты здесь. Чувствовать твой запах. Видеть твои глаза. Чтобы целовать тебя. Заниматься с тобой любовью. И не надо этих слов, ты не моя личная шлюшка, я сказал тебе, — ты моя женщина. Больше никакой ерунды. Я не буду спать ни с кем другим, и ты не будешь спать ни с кем другим. И скажи Эрику, чтобы он убирался с моей дороги.
— И как долго продлится эта сделка? Есть ли дата, после которой ты и твой друг получите право снова искать кого-то ещё?
«Скажи ей, что любишь её, скажи, что нет никаких сроков, скажи ей, что ты только и делаешь, что думаешь о ней, что одно её присутствие заставляет тебя чувствовать себя живой плотью, что тебе достаточно прикоснуться к атому её дыхания, чтобы затрепетать. И что один только звук её голоса, даже при исполнении ужасных песен Синди Лопер, возбуждает тебя до смерти; скажи ей, что она стала твоим наркотиком, хотя ты никогда не принимал наркотики; что как только ты увидел её, у тебя появилось восприятие чуда, словно за стеной притаился хулиган-купидон, готовый выстрелить в тебя медно-кровавой стрелой. Через её глаза с тобой говорила судьба, и ты готов часами смотреть на неё, часами целовать её, часами облизывать её. И когда ты наслаждаешься, ты наслаждаешься потому, что ты с ней, потому что ты прямо между её ног… её и только её, на её медово-каштановой коже. Скажи, что не хочешь никого другого и не будешь хотеть никого другого до своего последнего дня».
Однако он не сказал ей об этом, боясь напугать. Байрон боялся, что, если Франческа не испытывает к нему таких же чувств, она убежит. А он не хотел, чтобы она снова сбежала.
— Это будет продолжаться до тех пор, пока будем считать, что это правильно. Но я так и не услышал, согласна ли ты с этим. Я имею в виду… хочешь ли ты быть со мной? Быть только моей?
Франческа посмотрела на него долгим, глубоким взглядом. Наконец она опустила веки и прошептала:
— Да.
* * *— Расскажи мне что-нибудь о… Маркусе, — пробормотал Байрон несколько дней спустя, едва забрезжил рассвет. Их жизнь была заключена в этих стенах, среди простыней на этой кровати, израненной ударами необузданной страсти. Каждый день оба ходили на работу, виделись в университете, на улице игнорировали друг друга, а дома жили обнажёнными. Закрыв дверь перед лицом всего мира, они вновь и вновь занимались любовью. Байрон перестал появляться в клубе по вечерам, кроме субботы. Всё время посвящалось Франческе. Было приятно проводить время вместе, и просто потрясающе вместе просыпаться и болтать о пустяках, прежде чем она уходила в кафетерий на утреннюю смену.
Однако этим утром Байрон решил задать ей именно этот вопрос. Он сразу же почувствовал, как напряглась Франческа в его объятиях. И всё же ему хотелось знать. Он даже готов был ответить взаимностью с некоторыми воспоминаниями об Изабель, но Франческа не выглядела заинтересованной. Это задевало его, создавалось трагическое впечатление, что он ей безразличен, что она хочет жить только настоящим, игнорируя прошлое и не задумываясь о будущем. Байрон же, напротив, думал о нём. Он с нетерпением ждал окончания первого семестра, чтобы испытать эту любовь без притворства и страха, на людях. Однако поскольку был честным человеком, Байрон уже решил, что на выпускном экзамене его заменит коллега. Он собирался что-нибудь придумать, ему необходимо было сделать так, чтобы кто-то другой оценивал студентов. Оценивал Франческу как студентку. Байрон не был уверен, что сможет быть беспристрастным. На занятиях уже было достаточно сложно разговаривать не только с ней, читать и комментировать стихи, рассказывать о жизни поэтов и символизме их слов, не глядя ей в глаза.
— Прошу тебя, доверься мне, — настаивал он, крепче прижимая её к себе. — Расскажи мне о нём, о себе. Он был важен для тебя. Я хочу знать.
Несколько мгновений Франческа молчала.
— Маркус спас мне жизнь, — наконец сказала она.
— В каком смысле?
— Во всех смыслах. Я… я была проблемным ребёнком, склонным… влипать в неприятности.
Байрон улыбнулся в темноте, улыбка была полна меланхолии. Он представлял Франческу именно такой: порывистой, непокорной, на краю пропасти.
— И он спас тебя, научив уважать правила?
Франческа рассмеялась, импульсивным, искренним смехом.
— Маркус? Уважать правила? О нет, он был похож на меня! Мы были двумя… двумя безумцами. Но он спас меня, дав почувствовать, что я не так одинока. У меня никого не было, он был моей единственной семьёй в течение многих лет. А потом всё закончилось. Больше нечего сказать.
— Почему всё закончилось?
— Я тебе уже говорила. Его чувства изменились. Он влюбился в другую. По-настоящему влюбился, я имею в виду. Я была просто… боевым товарищем. Подстраховкой. То, что в определённый момент жизни тебе необходимо. Потом ты учишься делать тройной кувырок один, вернее, вместе с другим гимнастом на трапеции, которому ты слепо доверяешь, и сетка тебе больше не нужна.
«Ты всё ещё любишь его?
Скучаешь по нему?»
Это сомнение заставило его вздрогнуть. И Байрон решил, что больше не будет спрашивать её об этом. Пока не поймёт, что она чувствует к нему, он не намерен больше знать, как сильно она любила и, возможно, всё ещё любит другого.
— Что ты хочешь делать, когда вырастешь? — вместо этого спросил он. — После выпускного, я имею в виду.
На этот раз Франческа не сомневалась.
— Я бы хотела написать историю, которая у меня в голове. Но у меня пока не хватает смелости.
— Это было бы здорово. У тебя есть материал. У тебя есть сердце. Могу я быть твоим бета-ридером?
— Не знаю. Боюсь, тебе не понравится моя история. В ней много насилия, крови и мести. Она похожа на меня.
— Ты гораздо больше, чем это, но я уверен, что мне понравится.
— Кто знает.
— Я докажу.
Франческа снова рассмеялась.
— Как думаешь, ты ещё будешь рядом, когда я закончу писать свою историю? Это займёт некоторое время, и к тому моменту ты тоже найдёшь себе другого гимнаста на трапеции.
— Этого никогда не случится.
Франческа вывернулась из его объятий. Байрон не мог видеть её отчётливо, но был уверен, — она смотрит на него с огнём в глазах.
— Не делай этого, — пригрозила ему. — Я знаю, что ты собираешься сказать. Обещания, основанные на вечности. Но вечности не существует. Я уже слышала эту сказку, в неё верят только дети. А я давно выросла. Пожалуйста, давай поговорим о чём-нибудь другом.
Потакать ей было так утомительно и больно. Желание сказать, — я тебя люблю, — было едва ли не более властным, чем желание заняться любовью. А желание заниматься любовью всегда было насущным. Если бы Франческа знала, сколько планов он строил, как представлял себе их следующие шесть месяцев, и год, и последующие годы… Байрон хотел продать этот дом, купить побольше, настоящий дом с «грёбаными» дверями. Он хотел, чтобы у неё был сад, полный растений, может быть, оранжерея. А теперь, в плане, придуманном его живым воображением, Байрон видел ещё и комнату, где она могла писать. Он хотел путешествовать, возить её повсюду, спать в спальном мешке в Гранд-Каньоне или в пентхаусе самого высокого небоскрёба в Куала-Лумпуре. Побывать в Европе. Родить детей. И любить её до конца своей земной жизни.
