Порочные чувства
Шлюха.
Слово-удар. Слово, выбивающее из-под ног почву. Слово, сказанное во всеуслышание, и от этого десятикратно больно.
Нет, стократно, ведь… ведь это Марат поделился с ней. Кто же еще мог сказать Владе, как не он?! И от понимания этого в глазах темнеет, летний вечерний воздух кажется застоявшимся, излишне сладким.
Мерзким.
Я позволила себе обмануться. Позволила забыться, расслабиться. Довериться.
Зря.
Я, наверное, не имею права отвечать Владе. Она права. Но святых за этим столом нет, а потому нет смысла позволять бросать в себя камни.
— Забавно, что чаще всего лжецы упрекают других в нечестности, да, Влада? — мой тихий голос кажется громким в этой густой тишине. — И ты, как тот самый лжец, меня называешь шлюхой, а сама-то ты кто? Подсказка: посмотри в зеркало. А теперь, — я поднялась и заставила себя улыбнуться, — мне, пожалуй, пора.
— Нет, — Марат сдавил мою ладонь, зафиксировал так, что не вырваться, и прошептал на ухо: — Сиди и жди. Я разберусь.
— Но…
— Камилла, посиди с Аликой, — бросил Марат, и вышел из-за стола.
Как-то резко снова стало шумно, рядом со мной опустилась Камилла, и Альберт перегородил выход.
— Она просто ревнует, не бери в голову, — Камилла приобняла меня.
— Влада не любит, когда не она в центре внимания, — добавил Альберт.
— Зато она любит, как бабулька на лавочке, всех называть проститутками. Меня она также окрестила, когда бы с Альбертом поженились, — Камилла сдавила мое плечо, заставляя сидеть на месте.
— Я не обижаюсь. Я просто хочу домой.
— Дождись Марата, до его возвращения мы тебя не отпустим, — спокойно произнес Альберт.
Паника долбится в виски кровью, я вижу отдельные кадры: россыпь родинок на красивом, полноватом плече Камиллы; остывающее мясо и пустую рюмку, из которой пил Марат; крупного мотылька, порхающего над лампой.
За столом нас трое. Паша, Влада и Марат исчезли. Я тоже хочу. Встать, и уйти домой. Не понимаю, зачем я здесь? Даже если всем известно, кто я, это не означает, что я собираюсь позволять себя оскорблять.
Я предприняла еще одну попытку встать, но мне снова не позволили. И когда я уже хотела применить силу, из дома вышел Марат. А за ним Павел и Влада. И только когда Марат приблизился, мне позволили выйти из-за стола.
Но он тут же поймал, и обнял меня со спины.
— Я не дерусь с женщинами, — прошептал он мне в затылок. — И не устраиваю скандалы, тем более прилюдные, но тебя я оскорблять не позволю, Алика. Это было в первый и последний раз. Больше никто и никогда тебя не обидит.
У меня так кружится голова, что я не уверена, что слова Марата мне не примерещились.
— Давай, — кивнул Павел, и Влада шагнула ко мне.
Раскрасневшаяся. Жутко недовольная. В глазах — ненависть.
— Я бы хотела извиниться, Алика. Мои слова… они не предназначены были для твоих ушей, но ты их услышала, и мне жаль. Я вспылила, — говорила она через силу. — Разозлилась, что Паша уделяет тебе столько внимания. Я не думаю, что ты… ну, ты поняла. Извини, этого больше не повторится, и я всегда буду рада принимать тебя в своем доме.
— В этот дом мы больше не придем, — снова шепнул Марат так, что услышала только я. — Был бы передо мной мужчина — избил бы, но Влада, к сожалению, женщина.
— Инцидент исчерпан? — натужно улыбнулась Влада, и опасливо взглянула на Марата.
— Извинения приняты, — кивнула я.
Соврала. Не приняты эти извинения. Никогда не понимала, как так можно — оскорбить человека, унизить, а потом извиняться. Неплохо было бы думать, прежде чем говорить, а если слово уже сказано — смысла нет извиняться.
К черту её извинения.
— Паша, бывшая, или не бывшая, но контролируй Владу. Иначе отхватит. Мы уходим, — сказал Марат, кивнул Альберту с Камиллой, и повел меня от дома, не позволив даже попрощаться.
Может и хорошо. Они неплохие, но моими друзьями никогда не станут просто потому что я бы ни за что не стала на вечеринке обсуждать рыночные преимущества желтых бриллиантов.
Не мои это люди.
— Сильно расстроилась?
— Нет, — глухо ответила я Марату. — Не хочу об этом говорить.
Мы молча дошли до дома, Марат впустил меня внутрь, и закрыл дверь.
Он пьян. Очень пьян, но походка ровная. Пожалуй, его состояние выдают лишь глаза и речь.
… шлюха. Это слово рефреном в моих мыслях звучит. Я и сама про себя такое говорила, но не ожидала, что будет так больно услышать это слово от чужого человека. Услышать, и догадываться, что неспроста.
Марат ведь отходил с ними курить. Сболтнул? Посмеялся, что купил меняю. Может, даже сумму назвал. Иначе откуда бы Владе узнать?!
Представила, как Марат, посмеиваясь, делится этим с приятелями, и обняла себя за плечи, чуть не задохнувшись.
— Тише, тише, — Марат встал напротив, оглядел меня странно, почти с ненавистью, и резко прижал к себе. — Влада — ревнивая идиотка. Поверь, я доходчиво ей объяснил, чтобы больше к тебе не лезла.
Я хочу его ударить. Хочу больно сделать.
Почему МНЕ всегда больно, а не ему? Почему? Где хоть какая-то честность в этой жизни?
— Это ты ей сказал про меня? — я попыталась отстраниться от Марата, но он не позволил.
— Сказал что?
— Что я… что я шлюха!
— Нет, — процедил Марат. — И ты не шлюха. Забудь это слово. Про Владу тоже забудь, считай, что её нет. И, дьявол, не считай меня тупым подростком-треплом. Сама-то подумай, зачем мне кому-то говорить такое?
— Чтобы сделать мне больно. Тебе ведь это нравится, да? — я подняла на Марата взгляд. — Нравится запугивать, нравится, что я на грани. Ты кайф от этого ловишь.
— Что?
— Даже в мелочах, — завелась я. — Ты в самом начале вечера сказал про своего брата, про Руслана, что он тебе про меня написал. И даже не сказал, что именно. Сидел, мучил меня молчанием. Специально. Думаешь, я не понимаю зачем? Чтобы меня извести! Папа постоянно так поступал со мной: либо придирками мучил, либо молчанием, чтобы я терялась в догадках, что же такое ужасное я натворила.
