Феликс Аксельруд - Испанский сон
Кожаный сглотнул и опустил голову. Его глаза внезапно выкатились и остекленели, взгляд потерял всякий смысл; он страшно побледнел и замер — так замирает пронзенный шпагой, упавший на колени бык, прежде чем опрокинуться на песок жалкой, безжизненной тушей.
«Сейчас он умрет, — с ужасом подумал Филипп. — Его задели; я не видел, я ничего не видел». Кожаный вздрогнул и уронил сигарету; крупные капли пота покрыли его лоб, лицо исказилось страданием. Он захрипел и схватился рукой за горло.
Официант подскочил, подобрал сигарету, склонился над кожаным в выжидательной позе. Коллеги его притихли, замедлились, зорко следили издалека, стараясь не пропустить момент, когда нужно вмешаться. Анжелика продолжала смотреть вбок, происходящее ее не касалось. Эскуратов, в тревоге, растеряв показное спокойствие, подносил к губам кожаного стакан воды, пытался напоить. Кожаный вяло отстранился от стакана, с трудом проник рукой к себе под куртку, шарил там, покачиваясь, наконец что-то достал, развернул, трясущейся рукой запихнул себе в рот и тогда уже схватил стакан, выпил жадно, буквально влил в себя его одним приемом.
Кажется, обошлось. Кожаный дышал тяжело, был по-прежнему бледен, но глазки его снова спрятались вглубь, а взгляд стал осмысленным. Анжелика посмотрела на него и ободряюще улыбнулась. Официант исчез. На периферии зала опять возникло движение.
— Бывает, — сочувственно сказал Эскуратов.
Кожаный покосился на него с плохо скрываемой злобой. Однако Эскуратов уже полностью овладел собой. Он будто и не заметил злобного взгляда; смотрел на кожаного заботливо, улыбался ободряюще, почти как Анжелика.
Молчание сделалось невыносимым.
— Ладно, — буркнул кожаный. — Выкрутил.
— Мы договорились? — спросил Эскуратов.
— Да.
— Отлично. Очень рад… Может, хотя бы сейчас закусим? По чуть-чуть, может быть?
— Сказал же, некогда, — тоскливо отмахнулся кожаный, вытер лоб салфеткой и с усилием встал.
Обошел круглый стол и наклонился, прижал скатерть лапищами, разместил рядышком с головами Вальда и Филиппа свою стриженую голову, все еще бледную, похожую на череп, просверлил глазками их обоих одновременно — сделал все так, что у Филиппа поджилки затряслись.
— А вы, умники, смотрите: если что-нибудь к ним подцепите… не рядом с ними — это ваше дело — а к ним, вы поняли? К ихнему узлу… или хотя бы к той кишке, за которую они заплатят…
Филипп и Вальд тревожно переглянулись.
— Например?.. — нервно осведомился Филипп.
Кожаный улыбнулся улыбкой черепа.
— Ну, там… банкоматик с первого этажа… интернатишко для населения… понятно, да? — Улыбка его пропала. — Чего молчите? Вы поняли?
— Как же не понять, — негромко сказал Вальд, довольно-таки хладнокровно глядя в пространство. — Захочется им, чтоб подцепили — наверное, нас известят?
Он перевел взгляд на Эскуратова.
Тот дружелюбно фыркнул, красиво руками развел — да что вы, ребята, говорил жест, разве здесь могут быть проблемы…
— О’кей, — ухмыльнулся кожаный, — живите…
Он выпрямился.
Анжелика встала и томно произнесла:
— До свидания, мальчики…
Как в кино, встали все остальные. Двое пошли к выходу — кожаный и Анжелика за ним.
— Уф! — облегченно сказал Эскуратов.
Трое посмотрели друг на друга и рассмеялись — нервно, негромко, так, что уходящие уже не могли их услышать. Сладким, заслуженным призом были десять секунд этого общего смеха, когда они — предприниматели — ощущали себя единым целым против враждебной им стихии насилия, страха и хаоса.
— Вот и ладно, — сказал Эскуратов, отсмеявшись и тоже вытерев лоб, вспотевший от всего происшедшего. — Это надо отметить… По чуть-чуть, а? Официант! За начало переговоров.
— Переговоров по существу, — не удержался Вальд.
— О, да. Не дожидаясь никакого кофе.
* * *Выбросив из головы нелепый, ярмарочный воздушный шар, отогнав его от себя, как назойливую муху, Филипп опять потащил своих дам в переплетение узких переулочков. Они походили туда-сюда и остановились перед маленькой церковью, какой-то уже по счету.
— Смотри, — сказала Зайка, — Санто-Томе.
— «Похороны графа Оргаса», — отозвался он.
— Зайдем?
— Конечно.
Вход в церковь стоил по триста песет с каждого — вообще-то дороговато за одну-единственную картину… но зато за какую!.. Здесь, в отличие от остального Толедо, было много людей; они толпились рядами, ожидая своей очереди приблизиться; и, хотя время стояния перед шедевром не было специально ограничено, простое приличие не позволяло слишком долго занимать там кусок довольно-таки неширокого пространства. А ему хотелось стоять еще и еще, чтобы в охотку рассмотреть эти загадочные, значительные узкие лица, и небесный сонм, и самого графа, ставшего поводом для столь большого собрания — все то, что он много раз видел в альбомах и что, конечно же, совсем по-другому виделось в подлиннике. «Вообще-то в Эль Греко не так уж и много испанского духа, — негромко сказал кто-то рядом по-русски. — Скажем так, не во всем. Грек есть грек… Но это — очень, очень испанское». Филипп опомнился; он понял слова, но смысл — вряд ли; он поискал глазами говорящего, но не нашел; зато увидел Зайку и Сашеньку, которые стояли позади людей и, заметив, что он наконец оглянулся, замахали руками, чтобы привлечь его внимание.
Поздним вечером они выехали из Толедо в южном направлении. Где-нибудь неподалеку от города они собирались найти ночлег, с тем, чтобы на следующий день пересечь —
Кастилию-Ла-Манча, затем пересечь —
Андалусию, и затем остановить стопы на берегу —
Средиземного моря.
* * *Вечер пришел незаметно, сопровождаемый сладкой усталостью. Вечер застал их вдвоем. Они лежали в постели, и Ана ласково гладила завитки волос на слегка выпуклом лобке Вероники.
— Сколько же в нас всего, — мечтательно сказала Вероника. — Страшно подумать, сколько возможностей люди упускают. Ведь нам посчастливилось, правда? Мы могли никогда об этом не узнать.
— И очень даже просто, — подтвердила Ана.
— Нет, серьезно. Я чувствую, на тебя это подействовало гораздо меньше, чем на меня.
Ана пожала плечами.
— Может, ты просто занималась этим раньше? — спросила Вероника с внезапным подозрением.
— «Занималась этим», — презрительно передразнила Ана. — Ну и выраженьица ты подбираешь.
— А все-таки?
Ана хихикнула. У нее проявилась способность критиковать Веронику, не снимая ласковой руки с ее лобка.
— Тебе важно знать, занималась ли я этим раньше?..
