Якоб Вассерман - Свободная любовь. Очарование греха

Рената чувствовала на своей шее холодную, влажную ладонь и начала дрожать, но не отводила от него глаз. И Грауман, уже занесший руку, чтобы ударить ее, не смог вынести этого взгляда, и поднятая рука медленно опустилась. Ее глаза блестели влажным блеском и выражали такую смесь болезненной покорности, страстной угрозы, слабости и величия, что пристыженный Грауман отошел к окну и начал что-то напевать, точно провинившийся ученик, который притворяется, будто бы ни о чем не знает. Рената медленно поднялась, чувствуя тяжелую усталость во всех членах, выпила стакан воды и стала ходить взад и вперед по комнате. Комната казалась теперь слишком тесной, совместное пребывание в ней с этим человеком было мучительно. И — странное дело — до Ренаты донеслись из соседнего трактира звуки скрипки и контрабаса, ей вдруг захотелось танцевать. Никогда прежде не любила она танцы, но сегодня ей хотелось забыться. И она кротким голосом сказала Грауману:

— Ну, идем в кафе.

Ночь выдалась душная, и окна в кафе были открыты настежь. Контрабас гудел зверски, без всяких пауз; труба уныло завывала, напоминая плач осеннего ветра, скрипка фальшивила. Но Рената танцевала без устали, улыбаясь своему кавалеру, который не без смущения подал руку такой изящной даме.

Уже светало, когда Грауман с Ренатой возвращались домой.

— Как ужасно, что уже наступает день, — сказала Рената, устремив неподвижный взор в облака. — Как было бы хорошо, если бы всегда была ночь.

— Если вы прикажете, мадонна, я закажу, чтобы с нынешнего дня была сплошная ночь, — самодовольно улыбаясь, сказал Грауман.

3

Отъезд отложили еще на неделю из-за новых туалетов, которые ожидались из Парижа. Это были удивительные платья, сквозь которые просвечивали контуры тела и при каждом движении отчетливо обрисовывались все формы.

Узнав, что Рената собирается стать звездой варьете, студентки отдалились от нее. Продолжали бывать только Дарья Блум и Мириам Гейер. Мириам, несмотря ни на что, чувствовала в Ренате что-то родственное.

Грауман пригласил для Ренаты компаньонку, пожилую женщину, которую звали Евгения Гадамар. Трудно было себе представить более униженное и забитое существо. Ее тупые черные глаза имели жалобное выражение побитой собаки. Каждое обращенное к ней слово она принимала как незаслуженное внимание, и чем хуже с нею обращались, тем большее смирение она выказывала. Рената бывала иногда с нею надменна и жестока; она ревновала к ней Ангелуса. В венских газетах появились умело составленные анонсы о новом «художественном варьете». Высокие цены были главным предметом удивления и любопытства. Новая звезда Ренэ Лузиньян — кто это такая?

Наступил день отъезда. Дарья и Мириам тоже отложили свое путешествие, чтобы ехать вместе с Ренатой, Грауману почему-то эта идея не понравилась.

Был ненастный, дождливый день, и весь город был окутан туманом. На вокзал их пришли провожать с букетами в руках все знакомые мужчины. Лица у них были помятые; как и Грауман, все они явились прямо с попойки; у одного даже не было шляпы.

Дамы вошли в купе; поезд тронулся. Рената была в каком-то странном состоянии; ранее пережитое смешалось у нее в голове с настоящим. Ей казалось, что она видит на площадке Вандерера; но это была вечно молчаливая, вечно покорная Гадамар. Провожавшие замахали шляпами; все они выглядели веселыми, и их неуместная веселость казалась смешной и нелепой. Рената оперлась на перила площадки и посмотрела в пространство между рельсами, которое с головокружительной быстротой убегало перед ее глазами. Дарья вышла из купе и, улыбаясь, встала рядом с Ренатой.

— На что вы там смотрите? — ласково спросила она.

— Я читаю, — не двигаясь с места, ответила Рената.

— Читаете? — удивилась фрау Дарья.

— Да, книгу своей судьбы… Смотрите, там, между вагонами, толпятся и бегут неясные образы. Скажите, вы любили когда-нибудь?

Дарья пожала плечами и улыбнулась.

— Разве вы считаете, что это так важно?

— Очень, очень важно, — глухо ответила Рената, опустив глаза. — А Мириам? Неужели она в самом деле так ангельски-невинна, как кажется? Я этому не верю, я ничему не верю на свете.

Молча девушки возвратились в вагон. В купе они ехали впятером. Мириам сидела в углу у окна; напротив нее — Петер Грауман, глаза которого, неотступно устремленные на Ренату, парализовали ее волю и ее движения. «Неужели я никогда, никогда не встречу того, кто бы освободил меня?» — с тоской подумала она.

4

Анзельм Вандерер к баронессе Терке.

«Дорогая и многоуважаемая баронесса!

Только очутившись в Вене, я в полной мере почувствовал, как должен быть вам благодарен за вашу доброту и заботу. Внимание, которое вы проявили к моей судьбе, когда мне угрожала опасность окончательно погибнуть, стоит, конечно, неизмеримо выше всяких изъявлений благодарности. Надеюсь, что вы мне позволите время от времени давать вам отчет о моей жизни, рассказывать о моих мыслях и надеждах, как это было в несчастный период моей мюнхенской жизни, когда я сидел напротив вас и вы своим слегка ироническим тоном рассказывали мне поучительные истории из вашей жизни. Кто знает, что было бы со мною, если бы вам не вздумалось тогда, в апреле, написать мне те незабвенные строки, которые показали мне вас с новой, совсем неизвестной стороны. Это было поистине весеннее письмо, и оно принесло мне надежду. Я был так переполнен сознанием собственной вины, что уже и не помышлял о спасении. Мрачные тени прошлого всюду сопровождали меня, а в душе моей не было света, чтобы рассеять их. Но после вашего письма я вдруг понял, что дело еще вовсе не так плохо и что моя иссякшая воля может обновиться сознанием внутренней силы. Неужели уста, которые нужда заставила лгать, становятся совсем неспособными к правде? Теперь я вижу, что я не что иное, как мечтатель и один из тех людей, которые свою печаль любят больше, чем радость. А между тем здесь, в Вене, больше чем где бы то ни было беспричинно веселых людей. Нигде люди не гоняются так, как тут, за удовольствиями, и какое-нибудь маленькое газетное объявление способно вскружить голову целому городу. Но это красивый город, баронесса, и я люблю его, люблю ходить по Пратеру в осенний вечер, когда воздух чист, розовые облачка светятся сквозь темную зелень деревьев и отдаленные звуки музыки смешиваются с шумом проезжающих экипажей. Люблю живописные предместья с чисто выметенными ветром улицами и пряным запахом ближнего леса; все дома в них старые и одноэтажные и как будто спят; в окнах призрачно дрожит луч месяца. Перед каждой церковью здесь есть площадь с маленьким фонтаном, где непрерывно бьет струя свежей воды. Я могу бродить здесь целыми часами. В моей жизни есть только одна картина, которая производит на меня такое же сильное впечатление; но эта картина — в моем воспоминании. „Опять прошлое!“ — подумаете вы. Ах, помните ли вы тот осенний вечер, когда я сидел в вашем маленьком салоне и вдруг отворилась дверь… Об этой картине я говорю. Мне кажется, что только с той минуты началась моя жизнь…