Якоб Вассерман - Свободная любовь. Очарование греха

Лицо Граумана приняло выражение глупого изумления. Сигара выпала у него изо рта и, шипя, упала в стакан с пивом. Рената с глубоким вздохом села на скамью, подозвала Ангелуса и стала машинально поправлять ремешок на его ошейнике.

4

События последующих дней Рената переживала в каком-то странном полусне. Часы мелькали один за другим как тени. Где-то рядом находился Петер Грау-ман с его назойливыми речами. Где-то тут же был Ангелус, постоянно голодный, постоянно завидовавший другим собакам, которым лучше жилось. По отношению к Грауману Рената находилась в состоянии полного безволия, исключавшем всякую самостоятельность.

Три дня они пробыли в Мюнхене, но Рената ни разу не выходила из комнаты отеля. У нее были книги, и она целыми часами не отрывалась от них, но, когда переставала читать, в ее голове не оставалось ничего, кроме нескольких не имевших особого смысла выражений, случайно запавших в сознание. Рената стояла у окна и смотрела на улицу, но какая это была улица и какой дом, ей было безразлично. Снаружи сновали люди, иногда светило солнце, иногда шел дождь, лаяли собаки, кричали кучера, и было странно, что она все это видит и слышит. Затем последовал долгий переезд по железной дороге. Мелькали леса и озера, реки и луга; на горизонте вырастали горы. Потом вдруг показалось Боденское озеро. Во время переезда на пароходе Рената много смеялась и болтала с какими-то туристами; очевидно, они ехали откуда-то издалека, потому что преувеличенно удивлялись всему, что видели. Рената стояла на палубе и смотрела на запад; там лежал Констанц, город, опасный для юных мечтательниц. Грауман, прислонившись к мачте, закурил сигару. Вспыхнувшая спичка ярко осветила его лицо — как тогда… Рената отвернулась и судорожно закусила губу. Потом опять вагон железной дороги. Они одни ехали в купе. Рената легла на узкий диванчик и устремила неподвижный взор в потолок. Грауман склонился к ней и пожирал ее глазами.

— Богиня! — прошептал он.

Взглянув в лицо Граумана, Рената испугалась его выражения.

— Когда же, наконец, мы приедем? — с тоскою сказала она. — Моей бедной собаке совсем плохо.

— В одиннадцать часов мы будем в Цюрихе. Вы знаете этот город?

— Нет.

— Завтра мы начнем работать. Мне надо устроить свои дела. Возможно, что на вокзале нас встретит Гертруда Веркмейстер. Будьте с нею полюбезнее.

— Кто она такая?

— Студентка. Это довольно поблекшая особа лет тридцати, изучает политическую экономию. Ее отец был архитектором-шарлатаном и долго сидел в тюрьме. Мать была известной проституткой. Поэтому у дочери мрачный характер. Она страдает болезненной честностью и исканьем Бога. Вы увидите такие экземпляры людей, каких еще не встречали. Держите себя с ними холодно, оставайтесь для них загадочной, не выказывайте ни к кому участия. С нынешнего дня вас будут звать Ренэ Лузиньян. С новым именем все прошлое идет насмарку, а это именно то, что вам нужно.

Рената, закрыв глаза, слушала его. Собака начала визжать, как будто разговор был ей неприятен. Грауман приказал Ангелусу замолчать, но пес не послушался.

— Чего надо этой бестии? — спросил он Ренату, старавшуюся ласками успокоить любимца.

— Путешествие измучило его, — с виноватой улыбкой ответила Рената.

Грауман с силой толкнул собаку ногой; пес в ужасе подпрыгнул и громко завыл, заглушая шум колес, завыл так, как будто его охватила мировая скорбь или предчувствие несчастья. Тогда Грауман схватил палку и изо всех сил начал бить животное. Рената с мольбою протянула руку, потом начала дрожать всем телом, беспомощно глядя на Граумана. Побитый Ангелус стал поразительно спокоен. Рената испытывала печаль, которую геройски старалась подавить.

— Какая это порода? — спокойно, как ни в чем не бывало спросил Грауман.

Рената сначала не ответила, но почувствовала на себе его взгляд, вынудивший ее поднять глаза, и кротко, как ученица, ответила:

— Ирландский сеттер. Он поразительно умен и понимает каждое слово.

XV

1

Из окна своей комнаты Рената могла видеть голубой Лиммат с его мостами, башни готической церкви и Швейцарские Альпы, чьи заснеженные вершины сливались с облаками; но ее ничто не интересовало. Грау-ман настоял, чтобы она приобрела себе роскошные туалеты, и две парижские портнихи неделями напролет работали только для нее. Уже одно это сделало Ренэ Лузиньян предметом любопытства студенток, и они искали ее общества.

Единственное, что Рената принимала близко к сердцу, так это то, что Ангелус не помирился с нею. Он был неизменно послушен, даже послушнее, чем раньше, но больше не проявлял знаков нежности, не царапал утром лапами кровать, не ворчал, когда приходили гости, по его мнению, нежелательные для Ренаты.

— Он больше не разговаривает со мною, — сказала Рената Гертруде, улыбаясь сквозь слезы.

Гертруда Веркмейстер была ежедневной посетительницей. Это была кисло-сладкая особа с небрежной походкой, бедно одетая, с коротко остриженными волосами. Она усердно посещала товарок, писала письма, занималась, играла в карты, курила. Она слышала от Граумана о побеге Ренаты из родительского дома и сказала ей однажды:

— Как наивны и мечтательны вы, вероятно, были, чтобы решиться на этот шаг.

Гертруда познакомила Ренату со своими приятельницами. Тут были толстые и тонкие, блондинки и брюнетки, старые и молодые. В обращении со всеми этими студентками Рената выказывала некоторую холодность и легкую иронию, что мешало всякому сближению. Только две из них остановили на себе внимание Ренаты: среди блондинок — Дарья Блум-Неандер, доктор медицины, и среди брюнеток — Мириам Гейер. Обе были здесь только проездом, а на зиму хотели уехать в Вену, где Мириам собиралась встретиться с братом. Дарья Блум была женщина не первой молодости. Муж ее был ученым; она не жила с ним, так как его глубокие познания в области восточных языков были соединены с физическим и нравственным убожеством. Она любила беседовать о предметах возвышенных, отвлеченных, и в то же время любила спорт в любых его проявлениях.

Мириам Гейер была бледной девушкой, необыкновенно спокойной и решительной. При одном виде ее становилось ясно, что она идет к определенной цели и ничто не заставит ее свернуть в сторону. Она обожала своего брата Агафона.

Обе приятельницы сидели в комнате Ренаты, пользуясь отсутствием Граумана, которого Дарья Блум не выносила. Разговор зашел о самоубийстве одной из студенток.

— Что касается меня, — заметила Дарья, — то для меня смерть не разбивает ничего. Наоборот, люди, которых я любила, умирая, становятся для меня еще более близкими. Смерть есть трагедия, а трагическое всегда заключает в себе наслаждение.