Недотрога для Сурового (СИ) - Дибривская Екатерина Александровна
– Правда хочешь этого или говоришь из вежливости? – со смешком уточняет она.
– Правда хочу. – подтверждаю кивком. – Твоя картина удивительно прекрасна. Прямо как ты.
– Я тебя люблю, Сергей Дмитрич! – с придыханием шепчет девушка, и я отвечаю:
– Я тоже тебя люблю, ягода. Никогда в этом не сомневайся.
Мы уже в третий раз обходим небольшое помещение выставки, снова и снова задерживаясь ненадолго у определённых картин. Я не великий ценитель живописи, но если Юля хочет провести здесь несколько часов, я выдержу это. Всегда можно воспринимать это как приятное время свидания, в конце которого я непременно нырну в её трусики!..
Предвкушая потрясающее продолжение сегодняшнего вечера – сначала в ресторане, потом в постели, а ещё, пожалуй, в ванне, я отключаюсь от окружающей действительности на краткий миг, но мгновенно прихожу в сознание от крика какой-то дамы:
– Что же ты, гад такой, творишь?
Среди немногочисленных посетителей проносится осуждающий шелест, и Юля начинает вертеть головой, чтобы понять, что происходит. Я же сразу примечаю телодвижения в той части зала, где висят Юлины работы. Неприятный холодок проходит вдоль позвоночника, и я прошу:
– Ягода, постой-ка здесь, ладно? Пойду посмотрю, что случилось. Только дождись меня прямо тут.
Она рассеянно кивает, и я тороплюсь к её картинам. За долю секунды меня наполняет ярость. На её прекрасной работе – той самой картине с осенними листьями – теперь красуется уродливое пятно, по цвету напоминающее зелёнку. Рядом стоят преподаватель моей девушки и охранник, держащий за шкирку совсем молодого пацана.
– Что происходит? – гаркаю я так, что пацан сжимается, предпринимая бесплодную попытку вырваться из захвата бравого мужичка в спецовке ЧОПа.
– Да вот, хулиган какой-то всё шнырял тут, а потом выплеснул что-то из бутылька на одну из работ, – рассказывает мне учитель из художки. А охранник торопливо подтверждает:
– Я по камерам видел, вот и успел перехватить на выходе, когда юнец улизнуть пытался.
– Ты зачем это сделал, малец? – наклоняюсь я к прыщавому преступничку, хотя заранее подозреваю, каким будет ответ и что мне он не придётся по вкусу.
– Так пранк такой, – шмыгает он носом. – Красивая девушка попросила подружку разыграть. Сказала, ничего страшного, это исчезающая краска, не навредит рисункам.
– Девушку красивую запомнил? – спрашиваю у пацана, открывая фото в телефоне. – Она?
– Да, она, – снова шмыгает он.
– Что случилось? – доносится из-за спины голос Юли. – Что с моей картиной?
Она протискивается через скопление народа, бросает взгляд на меня, на паренька, переводит на картину и громко спрашивает:
– Что это? – Но мгновенно понимает всё сама и голосит, кидаясь к ней: – Нет, нет, нет! Только не она! Ну пожалуйста!
Она трёт пальцами по пятну, и они окрашиваются в зелёный, оставляя отпечатки там, куда не долетели брызги. Я обнимаю её худые, сотрясающиеся плечи и прошу:
– Хватит, Юль. Пожалуйста, прекрати.
– Это она? Скажи, это ведь она? Она никогда не успокоится, да? – крошечная Юлька жалобно всхлипывает, начиная тихо плакать.
– Нужно писать заявление, – хмуро говорит охранник.
– Нужно вызвать полицию, – соглашается с ним преподаватель Юли.
– Не стану я ничего писать, – хнычет Юлька. Я слегка встряхиваю её:
– Юль, так правда будет лучше…
– Ты не понимаешь! – выдыхает она. – Я не могу так… Не могу, как она… не могу… и не буду! Я не стану никому портить жизнь!
Я тяжело вздыхаю, крепко прижимая к себе хрупкое тело. Стоит хотя бы раз преподать дочери стоящий урок, но сегодня Юля – вершитель её судьбы. Возможно, мне удастся убедить её завтра или на этой неделе?..
Но ни завтра, ни послезавтра, ни даже через неделю Юлька и слышать ничего не желает. Ни о заявлении, ни о картине, ни о своём художестве в целом. Она впадает в странную апатию, спит целыми днями, и я не знаю, как её растормошить. Из опасений о её душевном состоянии даже не решаюсь оставлять одну, стараясь решить ворох вопросов посредством телефонных звонков и по электронной почте.
Именно так я узнаю от Хмурого, что вариантов вернуть бизнес нет. Как и деньги. Спасибо Светлане. Невозможно аннулировать сделку по причине того, что жена – пустоголовая идиотка. Нет такого закона, к сожалению.
Не сказать, что я гордился этим делом или успел прикипеть к нему душой за долгие годы… Нет. Но оно приносило стабильный высокий доход, и я мог заниматься тем, к чему лежала моя душа: наукой, исследованиями, статьями и пособиями, преподавательской деятельностью. И я всерьёз рассчитывал на этот доход в обозримом будущем. Заработать, конечно, не проблема. Когда ты математик, вариантов заработать в разы больше. Как честных, так и не совсем легальных. Да и сбережений при разумном подходе хватит, чтобы твёрдо стоять на ногах ещё очень долгое время. Но тут, как говорится, «ложки мы нашли, а осадочек остался». Неприятно в наше нестабильное время лишаться основного источника дохода, даже при полной уверенности в финансовой стабильности. Тем более когда у тебя есть одна маленькая очаровательная девушка и ты хочешь подарить ей настоящую сказочную жизнь.
Кстати, о девушке… Она даже не реагирует на моё предупреждение, что я уезжаю. Сегодня я планирую стать свободным человеком и решить, что делать с ней, с нами, со всем. Имеется у меня парочка идей, но без участия Юли я не могу двигаться верным курсом, который подойдёт нам обоим.
Суд проходит быстро. Все условия давно утверждены обеими сторонами, раздел имущества согласован. Практически всё остаётся жене и дочери, учитывая недавний фокус Светы с продажей бизнеса, с огромными оговорками; кое-что остаётся за мной. Можно было бы встать в позу, но откладывать больше не имеет смысла. Это всё наживное, а есть кое-что куда ценнее недвижимости и прочих безделушек.
После заседания я встречаюсь с Андрюхой, и мы перебрасываемся новостями. Встреваю в пробку по дороге домой, и моя небольшая по планам отлучка растягивается на несколько часов.
В квартире темно, а Юля тихо сопит, уткнувшись в подушку. Я наливаю бокал вина и устраиваюсь в гостиной, ослабляю галстук и обдумываю дальшейший план действий. Засиживаюсь допоздна. Так и сижу в темноте, в тишине, прислушиваясь к каждому шороху в спальне.
Судя по звукам, Юлька начинает просыпаться, и я уже собираюсь отставить бокал в сторону и пойти к ней, но она шустро спрыгивает на пол и шлёпает босыми ногами по паркету.
От яркой вспышки света меня на мгновение ослепляет, а Юлька подпрыгивает от неожиданности.
– Сергей? Ты чего здесь..?
– Прости, не хотел тебя испугать, ягода. Задумался просто…
– О чём? – тихо спрашивает она, подбираясь ближе.
Боюсь спугнуть это мгновение. Малышка наконец выбралась из своей скорлупки и заговорила со мной!
– О будущем, Юль. О том, что будет дальше. О тебе.
– Да? – переспрашивает девушка. – И что ты надумал…обо мне?
Она застывает в странной позе. Напряжённая. Хмурит свои идеальные бровки, кусает иссохшиеся губы.
– Думаю, что нам обоим будет лучше, если мы на время создадим некоторую дистанцию…
– Нет! – разочарованно протягивает она, обрывая меня на полуслове. – Не уходи от меня. Пожалуйста! – Я непонимающе смотрю на Юльку, мечущуюся от беспокойства. Она резко бросается ко мне, усаживаясь на колени, цепляется мёртвой хваткой за ворот рубашки и снова повторяет свою в корне неправильную просьбу, которая абсолютно не нравится мне. – Не бросай меня, пожалуйста…
Глава 21.
– Эй, ягода! – с усмешкой зовёт меня Суровин, но его взгляд остаётся серьёзным. – Ты что же, думаешь, что я решил бросить тебя?
Я пожимаю плечами. Откуда мне знать, если все эти дни я только и думала, что, вероятно, расстаться с Сергеем это единственный способ прекратить нескончаемый поток мести Лены. Она никогда не успокоится, так и будет отравлять мою жизнь, пока не добьётся желаемого результата. Пока не изведёт меня, пока не разлучит нас. Я устала чувствовать себя виноватой. Разве можно испытывать вину за свою любовь? Разве это нормально?
