Лекарство от скуки (СИ) - Флёри Юлия
— Да чувство такое, что в принципе от него не выглядываю. — Уговаривать принялся. — Наташ, секс — это игра. Сегодня так, а завтра по-другому, как можно утверждать, что не хочешь, если не пробовала?
— Я не хочу!
— Если не понравится, мы сразу же остановимся. Давай… на что ты там говорила категоричное нет? — Губы языком обвёл, давая понять, что тоже непросто. — Как насчёт того, чтобы сузить границы?
— Ты же знаешь, что ничего не получится!
— Тебе не нравится, что сзади, да? — Уловил момент, когда в своём страхе усомнилась, и понял, на что давить придётся. — Признаюсь, перегнул. — Нервно усмехнулся и руку, что поперёк живота сдавливала, убрал. Расслабляя, по линии рёбер, по ягодице, по бедру ей повёл. — Но ведь мы можем договориться. — Заставил её от постели оттолкнуться и податься ко мне спиной. — Хочу тебя там. — На ухо прошептал, намеренно кончиком языка ушную раковину задевая. Пальцами второй руки по животу вниз повёл, раздвигая губы, клитор фиксируя. — Всю. Без остатка. — Губами по щеке перебирал, не целуя, а лишь очерчивая границы дозволенного. — Ревнивый я страшно. — Коротко усмехнулся. — Не отпущу. — Кончик языка прикусил, понимая, что по острию лезвия иду, балансируя. Одна ошибка и край! Отпустил клитор, пальцами вглубь толкнулся и до боли в глазах зажмурился, чувствуя, как влаги больше становится, как она плавно, тягуче по пальцам к ладони спускается.
— Я или сдохну сегодня, Наташ… или ты будешь моей, малыш. — Упрямо проговорил, фактически сквозь зубы слова выдавил, и победил. По тому, как она опала в моих руках понял это.
Поддалась, развернуть себя позволила. На спину легла, и ноги максимально широко развела, осторожному касанию поддаваясь. Стонала громко, кричала практически. Волосы мои пальцами стягивала, давление усиливая. Подбрасывала бёдра и зарывалась в простыни в поисках оргазма. А потом просто потерялась. И ещё долго от малейшего прикосновения вздрагивала.
Уснула, доверчиво свернувшись калачиком под моим боком. И тоже впервые. Не в душ поскакала, не отгородилась одеялом, простынёй, ночной рубашкой. Максимально близко. Практически единое целое. А потом, засыпая, она обещала, что всё закончится. И я поверил.
Глава 13
Утром проснулся оттого, что уже был в ней. Измайлова задорно улыбалась, устроившись сверху, кусала губы, зная, что поцеловать их хочу, но не давалась. Плавно раскачивалась, дразня, к самой головке поднималась и опускалась до основания, а когда кончил, показывала язык, размазывая сперму по моему животу.
Новый уровень доверия. Новый уровень понимания. Я знал, что Измайлова впустила меня в свою жизнь. Пусть на порог только, пусть одной ногой ступил, но я наглый, туда, куда стремился, прорвусь. Теперь она улыбалась, ощущая прикосновения, а вовсе не напрягалась, опасливо оглядываясь. Плавно выдыхала, чувствуя, что со спины приближаюсь, а не так, как пару дней назад всего, руки в кулаки сжимала. И подстраивалась под губы, когда целовал. Она хотела что-то в себе изменить, и это была победа. Моя. Личная. За которую ничего отдать не жалко!
— Я пойду за тобой на край света. — Прошептала, прижавшись грудью к моей спине, пока стоял под душем. — А ты пообещай, что он будет намного дальше, чем я могу себе представить.
Расслышав её слова, замер, и ладошки, которыми по груди водила, пену размазывая, своими накрыл, сбежать не позволяя. Обернулся медленно, посмотрел в глаза, удивляясь тому, что спрятаться не пытается. Она сказала то, что хотела. Наверняка знала, что какое-то опасение, от её слов исходящее, сейчас почувствовал. Нахмурился, когда догадка достигла сознания: это условие было.
— Какие мысли прокручиваются в твоей голове, Наташ? — Опомниться призвал, а Измайлова зажмурилась, губами к мокрому плечу прижалась и наигранно весело рассмеялась.
— Остановиться боюсь! А вдруг мир в это мгновение рухнет… — Как-то странно проговорила она и кожу на шее царапнула. — Собирайся, я подброшу тебя в институт. — Отрапортовала до того, как смог задать свои вопросы и совсем скоро сделала вид… да, да, сделала вид, что этих слов сказано не было.
Вот только я сладким мальчиком быть устал. И то, с какой показательной лёгкостью Измайлова успевает пнуть меня, как только повернусь к ней спиной, достало. Злость вспыхнула и единственное, что я понимал чётко: её шею свернуть нельзя. Держать сильно, но не давить. Растопыренные пальцы, точно лапы огромного паука, оплетали тонкую шею, подпирая углы нижней челюсти. Она, повинуясь единственному, чему в принципе научилась повиноваться: силе, задрала голову, в попытке оказываемое на неё давление снизить. А в глазах страха нет!
— Ты не поняла, солнце! — Улыбнулся я и прижался губами к её, искривлённым от напряжения. — Светить только для меня будешь. — Прошептал, всего на миллиметр отстранившись, заставляя эти слова проглотить. Тогда отпустил, а она смотрела на меня так, будто увидела впервые. Потом только опомнилась, взгляд виновато опустила и закачала головой.
— Я всего лишь сказала правду. — Пробормотала, словно и сама в этих словах уверена не была. — Ты ведь так любишь правду!
— Я тебя люблю. И на этом круг замкнулся. — Жёстко возразил. Измайлова вздрогнула, но взгляд так и не подняла.
— Как? Ещё и меня? — Криво улыбнулась, вроде бы удивляясь, выводя на какой-то неведомый до этого уровень бешенства. Всё внутри закипело. Я к ней шагнул, но сдержался, и прикасаться не стал. Знал: только больно сделать могу. Сегодня только так.
— Ты о чём сейчас?
— Ну… как же… и в глазах космос, и голос её как шум прибоя… Твои слова. — Бросилась фразой, а я подачу ловить не стал. Протяжно выдохнул, кончик языка зубами прижал, пыл охлаждая.
— Слова не имеют смысла, если услышать их не хотят. Я люблю тебя. — Повторил твёрдо и, казалось бы, не позволяя задумываться о вариантах и вариациях смысла. Вот только Измайлова на это признание безразлично пожала плечами, где-то растеряв всю игривость, что ещё полчаса назад так старательно демонстрировала.
— Все по-разному любят. Я, например, так, как ты, не умею. — Прошептала практически, а я опять возразил. И опять громко. Чтобы запомнила.
— А я научу! И этому тоже. И жизнью наслаждаться, и любить её…
— Научишь? Как котёнка, наверно… В непроницаемый пакет и под землю!
— Даже подумать страшно, но отчего-то я уверен, что с пакетом и землёй ты справишься сама. — Заметил, а Наташа, как от удара от этих слов пошатнулась. Замерла, глаза на меня тараща, задрожала, а потом улыбнулась. Нервно, вымученно.
— Ах да, я же совсем забыла: ты знаешь всё…
Взгляд исподлобья стал понятнее любых слов, и Измайлова улыбнулась шире. И словно за это знание меня ненавидя, она злобно оскалилась.
— Заканчивай, не то опоздаем. — Полотенце с крючка сорвала и мне в руки бросила. Вода в душе продолжала шуметь, а я стоял один посреди огромной ванной комнаты, осознавая, как сглупил.
* * *— Но ведь можно ещё что-нибудь сделать? — Как-то беспомощно прозвучали слова Гурина.
Он стоял перед боксом, где, пристёгнутая к больничной койке, лежала Измайлова. Стояли он и её лечащий врач. Тот, к слову, казался совершенно безразличным и постукивал пальцами по стене, Гурина явно поторапливая. Виктор Евгеньевич посерьёзнел и фривольное поведение из образа врача ушло.
— Отработанный материал. — Проговорил в ответ, любые варианты отметая, но тот не уступал. Посмотрел прямо, подавляя волю. Зубы сцепил, пересиливая желание «светило» удавить.
— Я говорить красиво не умею, потому скажу, как думаю: что хочешь делай, но если не поставишь её на ноги — устроишься на соседней койке.
— Виктор Евгеньевич, я чудесами не занимаюсь… — Нетерпеливо выдохнул врач, но губы поджал, осознавая, что его мнение уже никого не интересует.
Я стоял тогда чуть в стороне и со скучающим видом рассматривал незамысловатый узор на стенах. Вот уж точно знал, что спорить с Гуриным — всё равно, что масла в огонь подливать. Потому и поглядывал с полуулыбкой на то, как эскулап из шкуры вон вылезть готов, пытаясь тому пояснить, что любимая сотрудница радовать товарища полковника больше не сможет. Вопрос был решён, добро на «пустить в расход» не дали, и «белый халатик» удалился по коридору в сторону ординаторской. Гурин же снова завис у тусклого окошка в одноместный бокс.
