Дом Утех для сиротки

Ему казалось, что он окончательно лишился рассудка, а может, все дело в третьем выпитом бокале вина, который он опрокинул залпом еще какие-то десять минут назад. Но, теперь его могли остановить только высшие силы и ни один человек не был способен встать на его пути. Только что хозяин отдал короткий приказ Томасу, но помощник оказался настолько ошеломлен, что даже не смог дать вразумительный ответ, кивая словно звенящий болванчик. Он мог понять Тома, но не хотел, впервые в жизни радуясь тому, что является не иначе, как самим хозяином этого проклятого борделя, в котором, казалось, не осталось уже ничего хорошего. Хотя, возможно, так оно и будет, после этой самой ночи. Все мышцы его тела накалились до предела, все его естество желало немедленно оказаться на втором этаже. Он не различал ни лиц, встреченных им на пути, ни голосов, что доносились в спину. Он просто шел вперед, словно потерянный путник, шедший на верную гибель по зову призрака. Словно корабль, попавший в шторм из-за губительной песни сирены. Эйлас чувствовал себя как никогда потерянным, но в душе таилась своя, спасительная и, в то же самое время, смертельная цель, ради которой не было жаль потерять столько денег. И все из-за кого? Из-за девчонки, которая и понятия не имела об этой жизни? Из-за глупой сиротки, о которой он не переставал думать с самого первого момента встречи? Он не раздумывая дернул ручку двери, к которой его привели ноги. На миг Эйласу показалось, что петли не выдержат столь разрушительной силы, которую он теперь излучал. Ничто и никто не должен был ему помешать. Ни одна живая душа не должна ворваться в комнату. Сегодня он будет существовать для той, которая, необъяснимым образом, завладела его разумом. Ему не пришлось тратить драгоценные мгновения на то, чтобы осмотреть комнату беглым взглядом, потому что напротив, прямо на краю расправленной постели, сидела она. Казалось, испуг в ее глазах был прирожденным, словно с самой первой секунды своей жизни, девчонка испытывала страх ко всему, что ее окружало. Изумление, тревога, боль… Вот и теперь, эмоции на ее лице менялись стремительно, но все же возвращались к леденящему ужасу, который, по всей видимости, она могла испытывать только к нему. Эйлас продолжал стоять в дверях, словно в попытках впитать в себя все то, что она чувствовала, впитать в себя ее растерянность и покорность, после чего дать наконец волю своим собственным чувствам и ощущениям. Сделав один короткий шаг, он с неприятной для себя горечью заметил, как Кукла резко дернулась, будто подойди он чуть ближе и она скорее прыгнет в окно, чем смириться и наконец падет в его объятия. Неужели он противен ей? Неужели, помимо страха она испытывает что-то еще? Что-то более глубокое и унизительное для самого Эйласа? Он остановился, окинув девчонку изучающим взглядом, на миг задавшись одним простым вопросом: а нужно ли ему это? Белая ткань ее тонкого платья так и подчеркивала то, что так изначально жаждал продать Эйлас. Весь ее вид будто бы кричал о той невинности и непорочности, в которую была заключена Кукла. Словно сероглазый ангел, в обрамлении светлых завитков волос, она действительно была похожа на невинного ребенка. И теперь он наконец понял, что именно так влекло его к ней. Ощущать в своих руках нечто настолько хрупкое и нежное. Она, словно распустившийся цветок, который он мог в любой момент сорвать и растоптать, выбросить или оставить вянуть под палящим солнцем. Слишком велик соблазн держать ее в своих руках, ощутить на себе ее нежность и ласку, ощутить себя необходимым для той, кто нуждался в этом. Стать для нее проливным дождем и не дать этому растению погибнуть на раскаленных лучах. Мысли, вдохнувшие жизнь в давно сгнившее сердце, заставили его вновь дернуться вперед. Не было ни сил, ни желания ждать еще хоть сколько-нибудь. Кукла не отстранилась, когда он навис над ней огромной, несокрушимой горой. Не отстранилась, когда он осторожно положил свои горячие ладони на ее хрупкие плечи. Не отстранилась даже тогда, когда он коснулся губами ее макушки, заставив откинуться назад и придавив к кровати. Еще миг, и он уже был сверху, пристально вглядываясь в ее неестественно спокойные глаза. Она будто бы приняла все то, что происходило и вот-вот должно было произойти. Приняла свою судьбу, отдавшись полностью в его руки и волю. - Эта ночь обойдется мне слишком дорого, — выдохнул он, едва сдерживая себя от того, чтобы не накинуться на девушку со всей своей яростью и страстностью, которая теперь пульсировала в нем, рвалась наружу и тянулась к Кукле. - Мне тоже… - едва слышно произнесла девушка, накинув свои белоснежные ручки на его шею. Это стало последней точкой, последней чертой, которая сдерживала его. Поцелуй, который, казалось, длился целую вечность, заставил его внутренне содрогаться, иссушая до остатка. Он пил, но не мог утолить своей жажды. Он питался, но внутренний голод продолжал скручивать его с необычайной силой, словно все это могло закончиться уже в следующий момент. Эйласа сильно удивляла девчонка, которая, отбросив все свои страхи, все свое презрение и гнев, целовала его с такой мягкостью, с такой нежностью и трепетом, словно он был единственным во всем мире, кого она любила, ждала и знала. Льстило ли ему это? Несомненно. Испытывал ли он от этого безграничное, кружащее голову удовольствие? Еще бы! Только сейчас он понял, насколько сильно нуждался в этой чувственности и никто, за всю его жизнь, не мог подарить ему ничего даже близко похожего. Его непослушные руки блуждали по телу девушки, ласкали, изучали, а сам он изнывал от желания доставить ей хотя бы часть того блаженства, которое он сам испытывал от близости с ее телом. Он целовал ее грудь, словно щенок терся носом о нежную кожу, гладил горячие бедра, с наслаждением вдыхал аромат ее шеи… И все же, Эйлас медлил. Ему не просто хотелось войти в нее. Ему хотелось распалить ее до такой степени, чтобы Кукла сама просила его об этом. Чтобы она сама пожелала разделить с ним эту ночь, доверившись и поделившись самым драгоценным. Когда девчонка вдруг прервала поцелуй, он с ужасом взглянул в ее глаза, боясь увидеть сомнение или презрение. Но, она лишь доверительно кивнула и он ощутил, как она осторожно развязывает свое платье, в желании освободиться от лишней одежды. Сон ли то был, или несбыточная явь - он не понимал. Сейчас для него существовал один лишь яркий миг, в котором не было никого, кроме него и Куклы.