Мне не стыдно
Мишин помолчал какое-то время, а потом отхлебнул чаю так громко, что я вздрогнула.
— Извини.
— Ты на себя весь этот кипяток выплеснуть не боишься? Мы в поезде всё-таки…
— Не боюсь. Кипятка бояться — чай не пить. Так ты… не расскажешь, под каким именем зарегистрирована?
Сергей спросил это очень тихо, словно бы даже не у меня, а у себя самого.
— Да теперь-то что… Я была Машей Маргариткиной. Смешно, правда?
Я думала, он будет смеяться, но Мишин покачал головой.
— Нет, не очень. А почему Маша? С Маргариткиной понятно…
— Да и с Машей тоже должно быть. Ромашка-Машка. Как-то так… спонтанно придумалось. Но ты сейчас меня под этим именем нигде не ищи, теперь я Маша Ракова.
Интересно… мне послышался скрежет зубов? Или нет?
— А ты замуж… сразу после института вышла? — Сергей этот вопрос почти процедил и так громко хлебнул чаю, что я опять вздрогнула. — Извини.
— Ничего. Да, можно сказать, что сразу. Как из Франции вернулась.
— А где ты с ним… познакомилась?
Я улыбнулась. Всё, что было связано с Матвеем, вызывало у меня улыбку и ощущение тёплого комочка в груди.
— На улице. Сидела в сквере, рыдала от отчаяния и жалости к себе, он подошёл, утешил, а через месяц мы расписались.
Надо же, как много можно скрыть за обычными и совершенно банальными словами. А на самом деле…
На самом деле, когда я вернулась из Франции, мать попыталась выдать меня замуж за своего знакомого старше меня лет на двадцать. Знакомый был довольно-таки обеспеченным кандидатом наук и собирался защищать докторскую. Он и мама были за, я — резко против, но она даже слушать ничего не хотела. Уговаривала, приводила разумные доводы и вовсю сминала мою волю. Собственно, делала то же самое, что и всю мою сознательную жизнь. Лепила из меня то, что ей хотелось и нравилось, не обращая внимания, чего хочу я сама.
«Ты сначала вырасти и докажи, что имеешь право чего-то хотеть. А потом уж возникай», — так она мне всегда говорила. И я считала это истиной… лет до четырнадцати.
Потом начала бунтовать. И той осенью мой бунт достиг точки кипения — я отказалась выходить замуж за «прекрасного человека», выбранного матерью, и убежала на улицу рыдать.
Там-то меня и нашёл Матвей. Выслушал мои сопливые жалобы и предложил очень простое решение — пока мама не выдала меня замуж насильно, выйти самой.
— Да за кого?! — воскликнула я тогда.
— Ну хоть за меня, — он пожал плечами. Наверное, не ожидал, что я так быстро вцеплюсь в эту возможность. Но, к его чести, не стал отказываться — сразу повёл в ЗАГС, где мы подали заявление, а через месяц нас расписали.
Я никогда в жизни никому не рассказывала эту историю. Кроме психотерапевта, конечно. Мать орала в трубку и называла меня ненормальной шалавой, а все прочие знакомые думали, что это была большая и великая любовь.
Нет. У нас с Матвеем была и есть — большая и великая дружба.
Он единственный человек, которому я нужна сама по себе, ему безразличны все мои достижения. Медали, грамоты, курсы… Даже размер моей зарплаты. Он вытирал мои сопли все полгода, пока я жила с ним, и ничего не требовал взамен.
Мы с Матвеем тогда договорились — если оба никого не встретим до моих тридцати лет (сам он старше меня на четыре года), то сойдёмся вместе окончательно и бесповоротно. Честно говоря, я думала, так и будет, и очень радовалась, когда оказалось, что я ошиблась.
Перед моим отъездом во Францию Матвей по уши влюбился в другую женщину, и мы развелись. Надя — прекрасный человек, и я счастлива, что он её нашёл. Мы с ним, конечно, очень близки, но всё-таки мы друзья, а не возлюбленные.
Именно поэтому я и съехала от него спустя полгода совместной жизни. Мне всегда казалось, что Матвей заслуживает кого-то получше, чем я.
— Рита?
— А? — Я помотала головой — задумалась и не расслышала вопрос Сергея.
— Я спросил: ты его любила? Мужа своего бывшего.
— А. Да. Я его и сейчас люблю.
Сергей резко выдохнул, развернулся и утопал в купе.
А я вдруг рассмеялась, вспомнив, как часто Матвей бурчал, что если бы встретил Мишина, то оторвал бы ему голову. И добавлял, мрачно ухмыляясь: «Или даже… головку».
