Пристроить Коляна (СИ) - Зайцева Мария

— Эй, парень, ты не вовремя… — а вот зря ты вмешиваешься, мужик. Зря.

Разворачиваюсь, оскаливаюсь по-звериному.

И, видно, столько злобы в моем лице, что кавалера Веры относит в сторону.

А я опять поворачиваюсь к ней.

Дергающейся в моих пальцах. Но соблюдающей приличия. И потому окружающие не видят и не понимают происходящего.

— Отпусти! Ты слышишь? Дурак! Изменщик! Подлец!

Она шипит это сквозь зубы, и прям видно, что не шутит. А меня вставляет. Сильно, черт!!! Не знаю, в чем дело. В ее близости, в моей злости… Неважно.

— А чего так? Ты же не просто так приперлась? Согласилась?

— Да о чем ты, дурак?

— О том, что дрянь ты, Вера. Дешевка. Быстро же ты про меня забыла, а? Или вообще не вспоминала? — перехватываю второй ладонью хрупкое запястье, потому что эта коза решила меня по роже отоварить.

Нет уж! По моим правилам играть будем теперь!

— Что ты себе?.. — пыхтит, дергается, — что ты?…

— Ты думаешь, я не знаю, что эти козы решили тебе мужика подогнать? И ты это знала. И все же приперлась сюда. Вопрос: зачем? Ответ: за мужиком. Да?

Она отрицательно машет головой, волосы разлетаются, прядка застревает в уголке губ. Я смотрю и глаз оторвать не могу. Злючка проклятая. Все нервы вымотала. За мужиком сюда шла, да? А вот нифига!

Никакого другого мужика у нее уже не будет. Я об этом позабочусь.

Она оглядывается, рвет запястье из моих рук, но бесполезно!

Я резко дергаю ее в уголок, как паук муху. И с теми же намерениями. Сожрать.

Вера, видно, не до конца осознает свое положение, или, может, чувствует себя в достаточной безопасности (и вот зря!), потому что не начинает вопить, а просто пытается выкрутиться.

Мне ее копошение доставляет дополнительный кайф, голова дурная и тяжелая, взгляд, опять же, узконаправленный. И сейчас снаряд ищет подходящее местечко, чтоб жахнуть без свидетелей.

Нам, вернее, мне, везет. Мы стоим практически у выхода, у двери.

И Злючка не успевает позвать на помощь. Выталкиваю из помещения. Коридор. Широкий. Народу — никого. Только работники кейтеринга, что готовят фуршетный стол, удивленно смотрят на нас.

Улыбаюсь им так, что все спешно отворачиваются.

— Отпусти меня! Дурак! С ума сошел? — ругается Злючка и дергается в моих руках еще сильнее.

Я не отвечаю. Смысла нет.

Наугад толкаю соседнюю дверь. Туалетная комната. Отлично.

Защелкиваю замок и разворачиваю шипящую по-кошачьи Злючку к двери. Спиной. Грудью, конечно, удобней.

Но я хочу видеть ее глаза, когда буду трахать.

— Отпусти! — она дергает руки, злобно смотрит на меня, а я… Торможу. Потому что не могу от нее глаз оторвать. От ее блестящих, с расширенными зрачками, жадных глаз.

Жадных, я не обманываюсь. Огромных. Красивых до охерения.

Я скучал, сука! Я так скучал! Я на стену лез! Там! А ты… Ты!

Прижимаю всем телом к двери и вжираюсь в раскрытые губы. Она, кажется, все же решает кричать.

Спасаться от зверя.

Зря.

Вот это зря.

Нет у меня сил на растанцовки, Злючка. Нет. Я слишком долго скучал.

И слишком долго голодал.

Она кусается, лупит меня по лицу и плечам, когда я отпускаю руки, чтоб провести по телу, задрать платье. Забраться сразу между ног. И нащупать влажные трусики. Мокрые. Осознание простреливает так, что я даже целовать ее прекращаю. Опять отрываюсь, смотрю. Молча. Разговаривая. Спрашивая.

Когда ты стала мокрой, Злючка?

Когда увидела меня?

Когда ругалась?

Когда тащил?

Когда прижимал?

А это важно? Мне важно?

Она стоит, красная, с блестящими глазами, растерянная и возбужденная одновременно. Пальчиками вцепилась в мои плечи. Сжимает. Молит.

И нет. Мне не важно.

Подхватываю под попку, дергаю молнию на джинсах. Сдвигаю в сторону влажное белье.

И, сука, дааааа…

Это — самый крутой момент в моей жизни! Самый охренительный. И дело даже не в том, что в ней узко и влажно настолько, что можно уже сейчас кончить. Нет. Дело в том, что…

Ну вот как бывает, когда возвращаешься из тяжелой, нудной командировки домой. Садишься на табуретку в прихожей. Выдыхаешь. И тебя обволакивает ощущение счастья. Потому что ты — там где должен быть. Всегда.

Вот, примерно так же.

Моя Злючка — это мой, личный уголок счастья. Бесконечного, теплого, обнимающего своего усталого путника.

Это — оно. Мое. Только мое.

Вера ахает тихо-тихо, зарывает глаза, из уголков льются слезы.

Я не знаю, по какой причине она плачет. Но, в любом случае, хочу, чтоб ей было хорошо. Сейчас. Чтоб она тоже ощутила то же, что и я. Это невероятное единение, это родство.

— Злючка моя… Злючкаааааа… — шепчу и двигаюсь, медленно, нарочито неторопливо, но так, чтоб каждый сантиметр, каждое нервное окончание, каждое, каждое, каждое…

— Коля… Гад… Сволочь… Как ты мог? Что мне теперь?.. Что?.. — сбивчиво шепчет она и плачет, опять плачет, и жмется сильнее, сильнее, сильнее, в противовес своим словам.

Я не понимаю ее, но разделяю ее эмоции. Чувствую их.

Мы потом поговорим, Злючка, потом. Слышишь?

Я так рад.

Я так рад, Злючка, что я тебя все же нашел!

И плевать, что ты шла к другому мужику! Плевать! Пришла-то ко мне.

И теперь никуда не уйдешь.

Я дурак, Злючка, правда. Дурак. Но не идиот. И второй раз… Не будет уже этого. Не будет у тебя никакого шанса от меня уйти. Понятно?

— Понятно? — рычу ей в ухо, двигаясь все сильнее, кайфуя от ее тонких жалобных вскриков, от беспорядочного скольжения мягких губ по моей шее, от царапок ногтей на затылке. Не знаю, чего я ей там говорю, в чем убеждаю, пока вколачиваю всем телом в дверь так, что, того и гляди, с петель ее снесу. И не вспомню никогда, наверно. Но вот это последнее слово… — Поняла? Да? Никогда. Ты. От меня. Не сбежишь. Больше!!!

— Да, да, да!

Это она соглашается с моими словами, или кончает, просит ускориться?

Неважно.

Ускоряюсь и одновременно фиксирую в голове показания. Не отвертишься теперь, Злючка. И да, я применяю физическое воздействие к свидетелю. И еще буду применять.

И еще. Много, очень много раз.

Умение пользоваться всеми благами служебного положения — мое коронное.

Все, Злючка, попалась.

Эпилог

— Жениха кормить не забывайте, — хлюпает носом Ленка.

— Не волнуйся ты за это животное, оно само себе жратву найдет, — бубню я с досадой.

Надо же, в такой момент про эту скотину вспомнила. Баба, что с нее возьмешь? Даже в тринадцать лет херней любит пострадать.

— Не переживай, Лен, все хорошо будет. Будем по виберу перезваниваться, — утешает Злючка, — и соскучиться не успеешь.

Ленка на это только еще громче хлюпает носом.

Мы стоим неподалеку от терминала, скоро уже на посадку позовут.

Я смотрю на красный нос племяхи и неожиданно чувствую ком в горле. Удивляюсь себе. Вот это нихера себе, Колян! Вот это тебя пробило!

Не, все же бабы имеют надо мной дикую власть. По крайней мере, две из них. И отлично, что одна пока еще маленькая и не соображает, что может вертеть серьезным дядей Колей, как ей заблагорассудится.

А вторая… Тут я кошусь на Злючку, что-то втирающую с серьёзным лицом племяхе.

Вторая — слишком правильная, чтоб пользоваться всеми преимуществами поводка.

То, что я на поводке, я признал уже давно. Еще месяц назад, наверно.

Когда мы со Злючкой выползли из мэрского кабинета, примерно в середине ночи и, взявшись за руки, тихонько свалили с места преступления. Многократного.

Очень тогда все удачно сложилось.

Как раз в тот момент, когда я, приведя себя и мало что соображающую Веру в относительный порядок, выглянул из туалета, раздался крик, громкий такой… А затем все забегали.

Мы ломанулись обратно, я отчего-то, сдуру исключительно, решил, что это нас застукали. Может, камеры в туалете стояли? Мало ли, какой Зверев изврат?