Шахразада - Хасиб и Царица змей
– Ты права, уважаемая. Откуда мне, деревенщине, такое знать? – с показной покорностью проговорил Хасиб.
Дом хозяйки стоял неподалеку от статуи, ибо не прошло и дюжины минут, как Хасиб, сопровождаемый молчаливой служанкой, вошел в ворота.
О да, даже в темноте, которую не в силах были рассеять немногочисленные факелы, дом поражал воображение. Должно быть, в нем было несколько этажей, но они тонули в темноте, а свет от масляных ламп горел лишь в нижнем. Но массивные стены, вычурные колонны и высокие окна яснее ясного говорили о давнем и привычно огромном богатстве хозяев.
– О Аллах всесильный и всемилостивый! – пробормотал Хасиб, любуясь, сколь это возможно в темноте, необыкновенным домом.
– То-то же, серость! – фыркнула служанка и удалилась внутрь дома, не сказав более ни слова. Недоумевающий Хасиб так и остался перед высокими ступенями.
– Ну что ж, – проговорил он скорее для себя, – меня провели по городу и показали удивительной красоты строение. Теперь, должно быть, пришла пора мне самому искать дорогу обратно.
– О нет, юноша, – раздался из темноты мелодичный женский голос. – Не стоит судить о намерениях хозяев по скверному поведению слуг. Входи и будь моим желанным гостем.
Давешняя красавица с удивительными глазами вышла из темноты. Она двигалась столь плавно, что поневоле возникала мысль, что она не ступает по грешной земле, а плывет над ней словно облако.
– Благодарю тебя, уважаемая! – Хасиб низко поклонился красавице. – И за немалые деньги, и за эти добрые слова.
– Ну что ты, юноша. Деньги – тлен, а вот твое искусство прекрасно.
– Это высокая оценка моего скромного дара, достойнейшая. Тем более высокая, что вряд ли я, балаганный фокусник, мог и в самом деле заслужить ее. Но прежде чем я войду под твой гостеприимный свод, позволь мне узнать твое имя.
О, Хасиб прекрасно помнил, что невежественная служанка назвала свою госпожу по имени. Но юноша не верил ни одному слову той глупой курицы, и потому позволил себе задать этот вопрос. О, он ожидал чего угодно! Гнева, что служанка не потрудилась рассказать о госпоже, негодования, что он, червь, позволил себе спросить об этом, и даже, Аллах всесильный, ярости, что вообще он, шут, посмел без разрешения открыть рот. Увы, все это Хасиб уже видел на своем недолгом веку фокусника.
Необыкновенная же хозяйка невидимого дома просто усмехнулась.
– Анаис, юноша. Меня зовут Анаис. Я – одна из дочерей очень влиятельного, очень древнего и очень богатого рода. А теперь, юноша, придется назваться и тебе.
– Я Хасиб из рода Асадов. Мой отец кузнец. Он и не влиятелен и не богат, а род наш совсем не древен. Но я люблю и уважаю своих родителей, ибо им я обязан всем, что знаю и умею в этой жизни.
Удивительно, но красавица не скривила губы в презрительной усмешке, дескать, что же может знать и уметь балаганный шут. Она лишь кивнула и плавным движением пригласила юношу войти.
Покои были не просто роскошны, не просто уютны и не просто прекрасны. Они были совершенны во всех смыслах этого слова. Курительные палочки распространяли нежный, чуть горьковатый аромат, светильники дарили мягкий полумрак, а ковры и подушки приглашали отдохнуть в той неге, которой достойны лишь небожители.
– Аллах всесильный! – проговорил Хасиб. – Какая красота!
– Да, – кивнула Анаис. – Я люблю, когда меня окружают уют и красота. Это позволяет мне быть к этому миру чуть терпимее и чуть добрее.
– Добрее и терпимее, прекраснейшая?
– О да, мой удивленный гость. Я не очень люблю людей. И не очень уважаю их надменность и глупость. И потому здесь могу прятаться от назойливых воздыхателей и глупых свах, напыщенных соседей и самоуверенных святош. От всех, кто почитает за необходимое пытаться устроить мою судьбу с наибольшей выгодой для себя.
– Твою судьбу, волшебница?
– О да, мою судьбу.
– Но почему этим не обеспокоены твои уважаемые родственники? Матушка и отец?
– Думаю, мой уважаемый гость, более всего потому, что они уже довольно много лет позволяют мне жить, опираясь на собственный вкус и разум, доверяя и моей осторожности, и моему знанию этого удивительного, но порой совсем уж нестерпимого мира.
– Прости меня за эти слова, прекраснейшая, но… Но ты же еще совсем юна, ты, должно быть, куда младше меня. Откуда, о, сто тысяч раз я прошу прощения за свое невежество, откуда же взяться в столь юном разуме осторожности и верной оценке поступков и суждений людей?
Девушка улыбнулась. И была в этой улыбке некая тайна, которая не то чтобы испугала, но определенно насторожила Хасиба. Да, от одного созерцания удивительной красоты Анаис голова шла кругом, да, желания вовсе не высокие, а более чем плотские терзали душу юноши, но эти странные, оценивающие, чуть заметно холодноватые глаза удерживали от поспешных движений и решений.
– Расскажи о себе, мой гость, – проговорила Анаис, устраиваясь среди ярких подушек и жестом приглашая Хасиба последовать ее примеру.
Юноша опустился рядом с черным лаковым столиком, украшенным огромным подносом с фруктами, и стал рассказывать о себе. Сам не понимая, почему он сделал это, Хасиб умолчал о годах, проведенных за книгами в жилище почтенного Саддама, упомянув, что учен и грамоте, и счету, и тайнам кипящего металла, ибо его отец мечтал сделать из него сначала подмастерье, а потом и мастера-кузнеца.
– Должно быть, – лениво промолвила Анаис, – ты видел уже целый мир?
– О нет, прекрасная греза. Я не так давно присоединился к балагану. И потому видел не столь и много. Но успел заметить, что удивительнее тебя, прекраснее и желаннее, нет женщин в этом мире.
– Ты мне льстишь, – нежно, но и чуть насмешливо проговорила девушка. Однако Хасиб видел, что эти слова ей приятны.
И в этом не было ничего удивительного, ибо лесть, пусть и самая ничтожная, приятна всегда и всем. А сказанная от чистого сердца, она превращается в откровение. Что еще более приятно любому, кто этому откровению внимает.
– О нет, прекрасная девушка. Я просто говорю то, что мне велят мое сердце и мой разум.
– И что же еще тебе велит твой разум?
– О, прекрасная Анаис, боюсь, что странствия сделали меня скверным собеседником. Ибо мои желания столь мало похожи на желания благовоспитанных юношей.
– О, маг Хасиб! Я столь устала и от благовоспитанных юношей, и от их понятий о рамках приличий, и от того, сколь эти рамки иногда широки. Мне по сердцу простые люди и их откровенные желания…
«Так вот в чем дело!.. – с некоторым разочарование подумал Хасиб. – Тебе, избалованная и изнеженная красавица, захотелось насладиться простотой… Утонченность, оказывается, тебе неинтересна! И потому ты решила, что я, балаганный шут, смогу порадовать тебя незамысловатыми и грубыми ласками…»
