Шахразада - Грехи царя Омара
– … но в один холодный день, ибо стояла холодная пора года, Георгий нашел в библиотеке книгу в толстом переплете. Это была знаменитая книга Марко Поло из Венеции о его странствиях в далекую страну, что лежит у подножия великих гор. Рассказ венецианца, записанный его соплеменником, почтенным Рустичиано, так захватил моего друга, что он начал бредить далекими странами и неизвестными, заповедными землями. Быть может, мой мудрый друг хотел узнать, правду ли рассказал купец из Венеции, или, быть может, со страниц этой книги на Георгия повеяло ветром странствий. Важно лишь, что мой однокашник более не мог усидеть на месте.
Царь Омар благосклонно кивал. Теперь он уже понимал, почему Назир так подробно повествует о каком-то неизвестном Георгии. Царице было просто очень интересно, и она позволила себе несколько минут побыть маленькой девочкой у ног сказочника.
– Едва закончилась весна, Георгий собрался в дорогу. Учебники были позабыты, ученики плакали навзрыд, ибо никто не мог выдержать их проделки столь долго и терпеливо, как Георгий. Но мой друг был непреклонен. И вот с караваном, что отправлялся по Великому шелковому пути, он двинулся в путь. Одному Аллаху ведомо, сколько тяжелых испытаний пришлось преодолеть молодому Георгию. В дороге он изучил горное дело по рассказам золотодобытчиков, что каким-то чудом пристали к каравану. Изучал он и наречия тех мест, в которых останавливался на ночлег. И так в этом преуспел, что к тому мигу, когда великая страна Син раскинулась перед ним, он мог уже совершенно спокойно объясняться с ее жителями. Скажу честно, о долгих годах, что провел мой друг в стране Син, или Чин по-персидски, я знаю не очень много. Известно мне лишь, что из писца при дворе императора Георгий превратился в одного из уважаемых сановников.
Благодушие на лице царя сменилось удивлением и даже неким почтением. Сановник – это звучало куда лучше, чем наставник или студиоз.
– Но радоваться спокойной и сытой жизни, регламентированной бесчисленными предписаниями, было не в характере Георгия. Его другом стал не начальник стражи и не тамошний визирь, а один из тех странных монахов, которые учили стражников приемам защиты. Так узнал мой далекий друг о монастыре, что прячется в горах, у самой кромки вечных снегов. И вновь неугомонный нрав позвал Георгия в дорогу.
– О Аллах, а я думала, что мой сын – самое непоседливое существо под этими звездами!
– О нет, царица, таких людей много. Но не все они столь сосредоточенны и целеустремленны. И вот Георгий, в третий раз начав все сначала, стал послушником в монастыре и долгих семь лет проходил посвящение, поднимаясь все выше по лестнице признания.
Наконец наступил тот день, когда учитель призвал его к себе. Никогда мне не рассказывал Георгий о тех откровениях, что поведал ему наставник. Я знаю лишь, что через год после этого вернулся друг моей юности на родину и… открыл школу.
– Школу?
– О да, мой царь, школу. Туда он отбирает детей сам. У него учатся и совсем маленькие, и совершенно взрослые. Знания Георгия, его терпение и мудрость, в четвертый раз вознесли его, и он снова стал сановником. Его советами не гнушается властелин маленькой гордой страны Аштарат, что зовет Георгий своей родиной, с ним советуется и духовный наставник державы, которого они величают католикосом. Мудрость и самые разнообразные знания Георгий дарит каждому, у кого возникнет в них нужда. Но все свободное время мой благородный друг уделяет школе, своим ученикам.
Царь Омар кивал все благосклоннее и благосклоннее. Дважды сановник, учитель, мудрец…
– Правильно ли мы поняли тебя, мудрый Назир? Ты хочешь нам сказать, что в твоем друге сосредоточились все достоинства человека?
– О да, мой царь, это так. Мой благородный друг сочетает знания, не сравнимые с теми, что может дать даже самый блестящий университет, жизненный опыт и мудрость. И, кроме того, он любит людей. Я бы в свои годы счел для себя за честь вновь учиться у него. И потому думаю, что лучшего наставника для царских детей не найти.
– Да будет так, мудрый Назир! Нам с каждой минутой все больше нравится твое предложение. Настоящий мудрый наставник нашим детям просто необходим.
– Благодарю тебя, о великий, да хранит тебя Аллах тысячу тысяч лет!
– О нет, звездочет. Тысяча тысяч – это слишком много!
Царь Омар благодарно улыбнулся и склонил голову, давая понять Назиру, что аудиенция окончена. Но звездочет, и прежде немного чуждый всех положенных церемоний, сейчас повел себя и вовсе бесцеремонно. Царь еще заканчивал фразу, а звездочет уже был у двери. И очень куда-то торопился. Подобной невоспитанности в другое время царь бы не потерпел. Но сейчас его мысли были так далеко отсюда… Похоже, что и царица тоже мечтала остаться наедине со своим венценосным супругом. Потому и явное пренебрежение положенным ритуалом сошло Назиру с рук.
Едва царские покои остались позади, Назир простонал:
– О Аллах милосердный, что же я наделал! Старый безмозглый осел, вот я кто!
Стражники посмотрели на мудрого звездочета с недоумением, и это немного привело Назира в себя. Во всяком случае, разговаривать с самим собой вслух он перестал.
Но как только звездочет закрыл за собой двери своего «приюта мудрости», как тут же дал себе волю.
Несколько раз он повторил «Старый осел!», потом назвал себя безмозглым хвастуном, потом… Потом успокоился и понял, что ничего страшного не произошло. Ведь он-то всегда может связаться с Георгием! Неизвестно еще, когда в далекую страну отправится караван, но сказать несколько слов своему далекому другу звездочет мог уже прямо сейчас.
Привычным движением Назир простер пальцы над хрустальным шаром. Почти сразу клочья мрака заклубились в его магических недрах. Не прошло и минуты, как звездочет увидел лицо своего давнего друга.
– Аллах милосердный, как же я рад тебя видеть, о Георгий!
– И я рад тебя видеть, друг мой! Сказать по правде, я жду твоего зова с полудня. Предчувствия овладели мною именно в этот час, и хотя я проводил тренировку, я поневоле отвлекся, не в силах сосредоточиться. Что случилось у тебя, Назир?
– Как же силен твой дар! – с изрядной долей зависти проговорил звездочет. – Да, да, я знаю, я бы тоже мог легко беседовать с тобой одной только силой мысли, если бы больше упражнялся.
– Ты так волновался, излучал такую необыкновенно сильную тревогу, что, полагаю, в округе выли все собаки. Не услышать тебя мог бы только тот, кто не имеет ни разума, ни чувств.
– Увы, друг мой. Ты прав, я действительно в сильнейшем беспокойстве. И сознаю, что сам навлек и на себя, и на тебя, быть может, многие бедствия!
