Телохранитель. Моя чужая женщина

Роман

Охрана детского дома уже хорошо меня знает. Мужик жмёт руку и пропускает на территорию. От входа набираю номер воспитательницы.

— Сейчас Никитка покушает, выведу, — отвечает она.

Устроившись прямо на ступеньках, продолжаю обдумывать ситуацию, включая в свою схему сразу несколько новых переменных. Самое низкое, что смог придумать Магомед — это манипулировать своей женщиной через жизнь ребёнка. Я вообще не пойму, в чём кайф таких отношений? Ну, блядь, вот не любит же она тебя! Очевидно — не любит. И не хочет. На хрена это всё?

— Папа! — уцепившись за шею, Ник запрыгивает верхом мне на спину.

Всё остальное сразу уходит на второй план. Сердце ликующе пританцовывает в груди.

— Иди сюда, — аккуратно спускаю его.

Удерживая за руку, обвожу сбоку от себя, расставляю ноги, чтобы сын мог подойти как можно ближе. Никита тут же снова обнимает, трётся щекой о щетину, прикладывает голову к плечу.

— Папа, а когда ты меня уже заберёшь? — шепчет он.

— Скоро, родной. Скоро, — глажу его по затылку. — Я нашёл тебе нового друга. Точнее подругу. Будем знакомиться? — спустив одну ногу на ступеньку ниже, усаживаю сына на колено.

— Девчонка? — фыркает Никита.

— Ага. Ей нужно сильное мужское плечо. Ты как? Справишься с этой сложной задачей?

— Я не знаю, — немного смущается он.

Набираю Маришку сразу по видеосвязи. На экране появляется бледная детская мордашка, а рядом с ней Катя. Машут нам с Ником ладошками.

— Мариш, как и обещал. Знакомься. Никита, —представляю сына.

— Привет, — улыбается девочка.

Ник немного теряется и молчит. Смешной такой. То важно фыркал, а теперь девочку застеснялся.

— Ты чего молчишь? — Марина берёт инициативу на себя. — Никита, сколько тебе лет?

— Пять, — он всё же решается ответить.

— Такой маленький, — хихикает Маришка. — А мне девять.

— Я не маленький, — Ник тут же расправляет плечи и задирает нос.

Отдаю ему трубку. Между ними завязывается диалог. Я не влезаю. Мне так офигенно просто быть с ним, смотреть, как он улыбается. У Никиты такие же ямочки на щеках, как у меня. Волосы вечно растрёпаны. Надо бы отвести его в барбер, немного подстричь. Забирать только отсюда нельзя. Опека не дала разрешение на прогулки вне детского дома.

Никита с упоением рассказывает Маришке про свою любимую игрушечную машинку. Она в ответ делится с ним впечатлениями о последнем просмотренном мультфильме. Прощаются, обещая друг другу позвонить ещё.

— А почему она в больнице? — спрашивает Никита, снова забираясь ко мне на колено.

— Болеет сильно потому что.

— Ей там болючие уколы делают?

— Делают. Ник, расскажи мне, чем вчера занимался.

Он задумчиво стучит пальчиками по подбородку и начинает перечислять: проснулся, почистил зубки, сделал зарядку, покушал кашу и хлебушек с маслом… Я жадно слушаю и тихо ненавижу всех, кто нас разлучил.

—… а когда ты меня заберёшь, можно я больше не буду есть кашу с комочками? Она бе какая невкусная.

— Можно, — улыбаюсь ему. — Сам терпеть не могу кашу с комочками.

К нам выходит воспитательница. Это означает, что время свидания подошло к концу. Никита тут же снова бросается мне на шею, прижимается всем тельцем, носом тычется в шею.

— Не уходи, — шепчет он.

— Я ещё приеду, Ник. И буду звонить, — пытаюсь его отцепить, а он ни в какую. Ещё и ногами умудряется как-то цепляться.

— Нет, нет, я не хочу. Не уходи!

Это обратная сторона наших свиданий и созвонов. Его слёзы и страх. Каждый раз мой сын боится, что я больше не вернусь.

— Папочка, пожалуйста, — хнычет он. — Не уходи.

— Ник… — закрыв глаза, глубоко вдыхаю, собираясь с силами. Напрягаю руки и отстраняю сына от себя. — Никит, посмотри на меня, — сам вытираю ему слёзы. — Я прямо сейчас работаю над тем, чтобы тебя забрать.

— Давайте мне, Роман, — к нам подходит воспитательница и тянет руки к Нику.

— Я не хочу! Не хочу! Не хочу! — малой качает головой.

— Никит, ты же мужчина. Соберись, — так себе аргумент, но ничего другого мне в голову сейчас не приходит.

— Нет. Я маленький! Не уходи! Па-па, — плачет он, пытаясь оттолкнуться от воспитателя.

Она уносит его на руках, а я так и сижу на ступеньках, чувствуя себя предателем. И не приезжать не могу. Тогда Никита точно станет думать, что я его бросил.

Тяжело поднявшись, отряхиваю штаны, опускаю тёмные очки с головы на переносицу. В ушах всё ещё стоит его плачь. Даже долбящий по всем фронтам пульс не заглушает.

Иду к выходу и, как дурак, повторяю про себя одну и ту же фразу:

«Я заберу тебя, Ник. Обязательно заберу»

В такси фоном слушаю радио, настраиваясь на беседу с бывшим начальством.

В конторе меня ждёт временный пропуск. Знакомые парни жмут руки, задают вопросы и понятливо кивают, не получая ответов.

Мне теперь не нужны никакие лишние телодвижения, чтобы попасть в этот кабинет. Захожу. Оказываюсь в узкой, но светлой секретарской.

— Добрый день. Проходите, Роман Максимович, вас ожидают, — дежурным тоном говорит секретарь.

Толкаю деревянную дверь. У подпола тоже тут ничего не поменялось. Да и он сам с нашей последней встречи совсем не изменился. Хороший мужик. У меня лично к нему особых претензий нет. Над ним стоят те, кто принимал решения. Если бы не подчинился, слетел с должности, а меня бы всё равно заюзали в этой истории. Так что пусть лучше будет он. Относительно свой.

— У сына был? — считав моё настроение, Матвей Степанович тянет руку через стол.

— Был, — пожимаю шершавую ладонь. — Что там с моим разрешением?

— На вот, почитай пока, — протягивает мне лист бумаги с чуть растянутыми, убегающими вверх строчками. Генеральским почерком написано всё, что я требовал.

«Гарантийное письмо…» — и далее по тексту про сына, про снятие обвинений. В конце подпись, дата, печать.