Измена по контракту (СИ) - Володина Таня
— Засосы? — вырывается у меня помимо воли.
— Почему «засосы»? — удивляется Сергей Петрович. — Нет, просто синяки, как будто его душили. Потом синяк под глазом. Потом царапины на груди.
Неожиданно мне становится больно от этих слов. Я представляю нежную алебастровую кожу юноши, тонкую шею и безупречных очертаний скулу — и всё это покрыто отвратительными ссадинами и кровоподтёками. Каким садистом надо быть, чтобы осквернить такую красоту?
— Сначала Юра подумал, что у ребёнка проблемы в группе. Он же был самым младшим, на два года младше остальных ребят, и при этом — самым талантливым. У него в голове не обычный человеческий мозг, а суперкомпьютер, способный построить любое сооружение в любой проекции. Ему даже чертёж не нужен, чтобы построить дом, все чертежи у него в голове. Никогда такого не встречал. Уникальная способность!
— И что дальше?
— Разумеется, он поговорил с Владом. Тот упирался, доказывал, что всё в порядке, но Юра всё-таки докопался до правды. Сопоставил косвенные улики. Оказывается, Влада избивала Кира.
Вот тварь! Неужели она и есть первая неудачная любовь Влада?
— За что?
— Да кто ж его знает? Влад молчал и просил отца оставить его в покое. Грозился убежать из дома. Тогда Юра взялся за Киру. Та тоже ничего толком не рассказала, сказала лишь, что Влад плохо себя вёл. В чём заключалось плохое поведение, она не пояснила. Разумеется, Юра её выгнал. А Влада отвёл к психологу, потому что мальчику становилось всё хуже и хуже. Его мучила бессонница, он начал курить, забросил учёбу, закатывал истерики по любому поводу, грубил отцу. Полный набор подростковых проблем.
Я вздыхаю. Он и сейчас грубит и закатывает истерики. Психологи не помогли.
— Сколько лет было Кире?
— Около тридцати, может, чуть больше.
Выходит, она была гораздо старше Влада. Сейчас ей за сорок.
— Она была красивой?
Сергей Петрович смотрит на меня:
— Красивая, да. Тёмные волосы, кудрявая, невысокого роста. На тебя чем-то похожа. Но если ты думаешь, что она была его первой любовью, то…
— Что? — переспрашиваю я.
— Да ну нет, — говорит Сергей Петрович уверенно. — Он же был совсем ещё мальчишкой. Первокурсник. Птенец желторотый. А она такая зрелая, такая настырная деловая дамочка. Она мечтала выйти замуж за профессора, а не вытирать сопли его сыночку.
Что ты вообще знаешь о мечтах тридцатилетних женщин? Особенно когда она встречает такое существо, как Влад Дроздов, — талантливое, прекрасное и беззащитное.
— А у вас случайно нет её телефона?
— Случайно есть, — отвечает он. — Она у меня пару раз убиралась, когда моя постоянная домработница болела. Сейчас найду её телефон.
— Спасибо, вы мне очень помогли.
— Надеюсь, ты тоже поможешь моей дочери.
Ага, пересплю с её мужем. Завтра же.
На этой благожелательной ноте мы и расстаёмся.
***По её голосу я понимаю, что она пьяна в хлам. Всего три часа дня, а она уже лыка не вяжет.
— Вы Кира Платонова? — спрашиваю я вежливо. — Меня зовут Яна, я хотела предложить вам…
— Да в жопу засунь свои предложения! Как же вы все достали! Ну нет у меня денег, нет, и не звони сюда больше!
— Стой-стой! Я не телефонный мошенник, мне правда нужно с тобой поговорить! Лучше лично.
— Кто ты такая?
Хороший вопрос. Как ответить-то?
Я нахожу самую обтекаемую формулировку:
— Я занимаюсь некоторыми делами семьи Дроздовых. Ты в курсе, что Юрий Дроздов умер год назад?
— Юра умер? Нет, я не знала. Туда ему и дорога! А тебе-то чего надо?
— Поговорить о его сыне.
Она надолго замолкает. Мне даже кажется, что связь прервалась.
Потом глухо отвечает:
— Я не хочу о нём разговаривать.
— Почему?
— Потому что Славик — больной ублюдок. Из-за него у меня всё пошло наперекосяк.
Славик? Настолько пьяна, что не помнит имя парня, которого избивала десять лет назад? Или путает с кем-то другим?
Я уточняю:
— Сына покойного Юрия Дроздова зовут Влад.
Она хихикает:
— Его зовут Владислав, дамочка!
— Он всем представляется как Влад.
— Да похрен, как он представляется! Для меня он как был Славиком, так и останется до самой моей смерти. Всё, разговор окончен.
— Стой! — снова прошу я. — Я дам тебе десять тысяч, если ты расскажешь, почему била Славика, когда работала у Дроздова.
— А-а-а, так вот что тебя интересует.
Я не знаю, что она имеет в виду, но твёрдо отвечаю:
— Да, именно это меня и интересует.
— Пошла ты к чёрту!
— Пятьдесят тысяч.
Она затыкается. Тяжело дышит и выдаёт:
— Сто!
Вот же гадина!
— Плачу пятьдесят за рассказ о Славике и ещё пятьдесят, если это будет интересный, подробный и максимально откровенный рассказ с рейтингом «восемнадцать плюс». Ты меня понимаешь?
— Понимаю, чего ж не понять? Дамочку интересуют пошлые подробности. Приезжай. И захвати бутылку коньяка. Без коньяка я про грёбаного Славика рассказывать не буду.
***Она и правда красивая. Была когда-то давно. Лет двадцать назад. А сейчас располнела, черты лица оплыли, волосы с проседью повисли вдоль лица грязными паклями. Выглядит не на сорок с небольшим, а на все шестьдесят.
Она проводит меня в дальнюю комнату в неухоженной коммуналке, где пахнет варёной капустой. Этот запах ещё мерзее, чем запах перегара от Киры.
В комнате она кивает на диван:
— Садись.
Я не рискую садиться на несвежее бельё, которое валяется на диване, и присаживаюсь на деревянный стул.
— Что, брезгуешь? — усмехается она. — Коньяк принесла?
Я ставлю на стол бутылку. Кира берёт её, читает название и довольно кивает:
— Молодец, не пожалела денег. Пить будешь?
— Нет.
— Ну а я выпью.
Она наливает себе в стакан и залпом выпивает половину. Закусывает пряником.
— Ну и что ты хотела узнать про Славика?
— Всё, — отвечаю я. — Всё, что ты о нём знаешь.
— А кто тебя послал?
— Я же сказала, семья Дроздовых.
— Чё ты гонишь, какая ещё семья? Если Юра умер, то кто там остался? Его чокнутый сыночек из Тулы? Это он тебя послал?
— Есть ещё старший сын из Израиля, — напоминаю я.
Я не собираюсь выкладывать, что действую по поручению жены Влада. И уже жалею, что назвала своё настоящее имя.
— А, тот жадный хмырь, который постоянно клянчил у отца деньги? Это нормально, по-твоему, в сорок пять лет звонить отцу и требовать у него денег? А устроиться на работу в своём Израиле религия не позволяет?
— Кира, я пришла по другому поводу. Расскажи мне о Владе. Что между вами произошло? Почему ты его била?
Она вздыхает и переводит взгляд в окно. Нервно качает ногой с облупившимся розовым лаком. Ей не хочется вспоминать про парня, над которым она издевалась, но ей очень нужны деньги. В этом я её понимаю. Нам всем нужны деньги.
— Он за мной подсматривал.
— Где?
— Да везде! В основном, в душе, когда я мылась.
— Каким образом? Заглядывал в окно?
— Какое ещё окно? Не было там окна. Он заглядывал в дверь, которую я оставляла открытой. Пялился на меня всё время. Мне это надоело и я треснула его расчёской.
— Расчёской? — удивляюсь я.
— Массажкой. Большая такая деревянная расчёска. Тяжёлая, как сковородка.
— Куда ты его ударила?
— По лицу.
Она резко выдыхает и опрокидывает в себя ещё полстакана коньяка.
Крякает и продолжает:
— Я думала, он заплачет и уйдёт, пожалуется отцу или хотя бы отстанет от меня. Но нет, ему это понравилось. Он больной на всю голову.
— Что ты имеешь в виду?
Она таращит на меня глаза:
— Он мазохист. Его возбуждает боль. И не только боль. Его возбуждает, когда его унижают, пинают, обзывают — короче, всё, что нормальные люди не выносят. А ему нравится! Он кончает от этого.
Сердце пропускает удар. Я бы тоже хлебнула коньяку, если бы приехала не на машине.
— У вас был секс?
