С утра шёл снег (СИ) - Моро Лолита
— Он пришел три недели назад и сказал, что встретил другую девушку и полюбил, — рассказала ровным голосом Наташа. Свежая история, ничего не скажешь. Не понимает, дурочка, как ей повезло. Он мог вообще тянуть до последнего. Тупо не явиться сегодня в ЗАГС. Реально повезло. Деньги за банкет, наверняка, удалось вернуть. И платье.
— Потом я узнала, что это моя лучшая подруга. Худенькая блондинка. Такая, как ты, — барышня оторвала глаза от пива и посмотрела на меня. Слез я не увидела. То ли они закончились, то ли таблетки держали ее на краю. История светила новизной чем дальше, тем резвей.
— Банально это и скучно, — с неприятной трезвостью согласилась Наталья с моим молчанием. — Мама права. Мне повезло, что он заранее рассказал. Мы не потратились. Не так сильно, как могли бы, если бы Сережа сбежал сегодня. Просто на свадьбу не пришел, — закончила девушка, лишив меня любых слов. Слезы выступили, не смотря на заслоны химии, из голубых глаз. Катились по круглым щекам. Крупные. Прозрачные. Полные плечи не тряслись. Опустились вниз, заставив руки безвольно упасть вдоль большого, рыхлого тела. Пустой стакан с глухим звуком стукнулся о линолеум.
— Не реви, подруга. В жизни бывают вещи и похуже, — я присела перед ней на корточки. Стала белым вафельным полотенцем стирать воду с побледневших щек. Всучила стакан с минералкой для успокоения.
— Какие? — бледная искра интереса проскочила за стеной ее горя.
— Смерть, к примеру, — улыбнулась я открыто и несообразно случаю. — ее нельзя отменить или переделать. Нельзя ничего доказать. Ибо некому. Тупо тот, к кому ты обращаешься, больше не существует. Ноль. Стена. Хоть всю голову разбей. Ты остался один на один со своей глупой злостью и детской обидой. Твой Сережа хотя бы жив. Есть, кому мстить. Похудей, перекрась волосы, купи черный мазерати и езди перед его носом. Туда-сюда. Что бы сдох от отчаяния, от того, как он страшно пробросался. А лучше наплюй и забудь. Не трать свою жизнь на это. В мире столько красивых мужиков с во-от такими членами, — тут я наглядно показала с какими.
Наташа посмеялась одними губами. Взгляд ее снова уполз внутрь. Я не надеялась слишком на свои слова. Предательство. Чтобы пережить его, нужно время. Я — в курсе.
Пять лет назад.
— Не засыпай, детка, иди к себе, — против логики мужские руки обнимают меня сильнее. Влажное горячее тело, слегка липкое местами. Простыни сбились в комки. Все подушки на полу, кроме одной, самой маленькой под нашими щеками. В воздухе душный запах роз, французской смазки и сигарет. Я заключаю пальцы мужчины в замок на себе. Прижимаюсь плотно спиной к нему. Никуда я не пойду. Ни в какую свою детскую. Я выросла. Надоело.
— Я прошу, иди, — Олег улыбается и целует меня в макушку. Обнимает для верности левой ногой. Я благодарно трусь скользкой попой по его уже спящему члену. Устал, наработался сегодня, бедняжка.
— Скандал утром будет, — притворно вздыхает Олег. — Я маркиз де Сад. Ждет меня Бастилия. Или костер.
— Ничего не будет, — небрежно говорю. Спать.
Слышу сквозь сон, как открылась утром дверь в спальню. Пауза. Закрылась. И все. Я выбралась из-под просыпающегося Олега. Семь утра. Пора. Школу я прогуливать не собираюсь.
— Перестань курить на кухне. Существует для этого курительная, — раздраженно заявила Аля, входя в дверь. Моя мать.
Ей всегда нравилось, когда я называла ее по имени. Вроде как мы сестры. Или подруги. Она старшая, я младшая. Хотя не тем, ни другим мы никогда не были. Даже не начинали. Высокая, стройная. Почти натурально красивая. Я похожа на нее, как чертов клон. Двадцать лет в минусе. Отсюда: никаких забульбенистых причесок, километровых каблуков и чудесных платьиц. Стрижка. Вечные джинсы. Кеды, в пиковом случае — балетки. Я даже пыталась есть побольше пирожных, что бы растолстеть. Не походить на нее так сильно. Одно роднит нас абсолютно. Слабы мы обе на передок. Так говаривала когда-то моя бабушка. Мама отца. Я ее почти не помню.
Никак не реагируя на замечание, я вытащила из холодильника батон докторской колбасы. Лично вчера притащила эту вредную еду в дом. И буду есть. С хлебом. Пусть она сдохнет от зависти на своей вечной диете. Зажав сигарету в зубах, я отрезала толстые куски. Дым плыл по воздуху, утекая в приоткрытую щель окна. Аля скривила идеальные губы, забыв на секунду о морщинах. Терпела. Сели на противоположных концах дубового стола. Моя разделочная доска с бутербродами. Сладкий честный кофе в аляповатой китайской кружке. Пепельница с дымящей сигаретой. Ее мюсли тонут в обезжиренном кефире и зеленый чай, почти невидимый в костяном фарфоре.
— Доброе утро, девочки! — Олег вошел в гробовую тишину нашего завтрака. Свежий, подтянутый, энергичный. Глаза блестят. Губы припухли красно. Какие сорок пять? Тридцатник, не старше. Модная щетина, костюм, галстук, часы, туфли, парфюм. Безупречен. Эспрессо в белом императорском фарфоре подан ухоженными руками прелестной супруги, как финальная точка идеального утра. — Спасибо, дорогая, — он как бы коснулся губами нежной щеки.
— Ты готова? — повернулся ко мне. Мой лицей торчит по дороге в его министерство. Восемь раз сказали «до-о-нн!» часы в гостиной. Пора.
Целовал меня в машине, как дурной восьмиклассник. Еле вырвалась. Чуть на первый урок не опоздала. Литература. Моя любимая. У единственной из всего класса. Это физмат школа.
— Ты не можешь продать квартиру. Она принадлежит твоей дочери.
— Только половина. Старая дура завещала ее нам обеим. Но я все уже сделала. Дала денег, кому полагается, и квартира теперь полностью моя, продам в конце месяца.
Муж и жена говорили громко, не стесняясь. Я аккуратно прикрыла за собой входную дверь. Слишком рано вернулась сегодня домой. Неожиданно. Здесь это опасное дело. Можно вляпаться в любое дерьмо. Проверено неоднократно. Я осталась стоять у большого зеркала в темноте прихожей. Не люблю подслушивать. Гниль какую-нибудь запросто можно узнать. Но входить еще противнее. Подожду.
— Ты не продашь квартиру, я возьму адвоката и не позволю, — резкий звук отодвигаемого кресла. Мужчина встал.
— Ты не успеешь. И не посмеешь, — довольный женский смех. — Вальтер сделал мне наконец-то предложение. Смотри. Три с половиной карата. Не Тиффани, как ты в свое время, но тоже не плохо. Мы уезжаем в Женеву. Я не могу жить там без собственных средств. Мало ли…
— Сколько отдашь дочери? — тихая злость.
— Нисколько. Зачем? У нее же есть ты, — насмешка. Щелчок зажигалки. Курит. Это редкость. Неужели нервничает?
— Возьмешь с собой в Европу?
— Ну, уж нет! Она ужасно не слушается, грубит всегда. Одевается хуже мальчишки. И потом. Взять с собой эту малолетку, чтобы она залезла к Вальтеру в постель? Так же, как в твою? Слава богу, я еще в своем уме.
— Совести у тебя нет, — выдох обивки кресла под тяжелым задом.
— Совести? У меня?! Ты мне говоришь про совесть! Ты трахаешь девчонку третий месяц чуть ли не у меня на глазах! В нашей спальне! Ей только пятнадцать вот-вот исполнится! — заорала Аля, как обворованная тетка с Сенного рынка.
— Так ты знала? С самого начала знала и молчала? — оторопь.
— А что я должна была сказать? Бедная девочка… — притворное вздыхание.
— Девочка? Ну, девицей она не была. Совсем, даже наоборот. Кто-то из твоих бесконечных дружков постарался! Или все по очереди?!
Они заорали хором. Всякую гадость. Одна, задыхаясь от ревности и обиды. Другой — от облегчения и возможности тупо поорать. Выговориться. Я заткнула уши, села на пол между дверями и шкафом. Я нищая, бездомная сирота. Никого у меня нет. Даже собаки. Плевать. Равнодушно разглядывала трещины в темном лаке старинного дерева. Сквозь них проглядывала тонкая роспись. Цветы. Кто их замазал, когда?
— Я хочу тебя усыновить. По всем правилам, — решительно заявил Олег, выковыривая меня из-за шкафа. Его супруга громко треснула дверью, скрываясь в своей спальне. Будуаре, как она выражалась. Забавно.
