Евгений Кабанов - МИССИОНЕР

"Ага, вот он, офис… Это я, оказывается, подошёл к нему с другой стороны".

Действительно, рядом с конторой и ещё одним въездом на территорию завода – с большими автомобильными весами – находились уже знакомая проходная и синие парадные ворота. На этом Аполлон закончил свой обход. Впрочем, он всего лишь обогнул по периметру своё новое жильё.

Ещё раз окинув окрестности взглядом, задержав его на утопающих в зелени дальних усадьбах, новый обитатель заводского посёлка пошёл готовиться к поступлению на работу на советский спиртзавод.

Глава VI

– А-пол-лон… Фле-го-гон-то-вич, – прочитал с видимым усилием директор – плотный, лысоватый, добродушного вида, лет пятидесяти, мужчина с маленькими роговыми очками на круглом носу – и облегчённо закончил, – ИванСв.

– ИвАнов, – с улыбкой поправил его Аполлон.

Директор оторвал взгляд от паспорта и поверх мощных толстых линз с нескрываемым любопытством посмотрел на Аполлона.

Аполлон, конечно, по случаю такого торжественного момента – поступления на работу, да ещё куда: на советское предприятие – выглядел подобающим образом. Серый модный костюм с иголочки, моднейший галстук, белоснежная рубашка – всё, естественно, сшитое где-то в Мексике, но с советскими лейблами… Ну и, конечно, всё это дополняли уже знакомые нам мексиканско-советские зеркальные очки – в подобных ситуациях синяки отнюдь не украшают мужчин, даже самых настоящих. Хоть Аполлон и догадался припудрить свой фингал под глазом побелкой со стены, но полного эффекта невинности добиться всё же не удалось.

Директор остался доволен внешним видом претендента на баранку освобождающегося спиртовоза, но, тем не менее, удивлённо-наивным тоном спросил:

– Почему это – ИвАнов? Все ИванСвы, каких я знаю, – ИванСвы.

– На самом деле, товарищ директор, все ИвАновы – ИвАновы, а не ИванСвы.

– Это почему же? – набычился директор, глядя поверх очков.

– Ну, возьмём, к примеру, фамилию Семёнов, – пустился в объяснение Аполлон. – Заметьте, не СеменСв, а Семёнов. Здесь всё правильно. Откуда это пошло? А с тех времён, когда ещё и фамилий не было. Вот, скажем, у какого-то Семёна был сын. Его, этого сына, спрашивают: "Мальчик, чей ты будешь?". А он отвечает: "Семёнов сын". Со временем "сын" отпало, остался просто Семёнов… То же самое и с моей фамилией. Вот, допустим, у меня отец – Иван. Теперь, товарищ директор, спросЗте меня, чей я сын.

Директор, с интересом следивший за этим увлекательным экскурсом в историю происхождения фамилий, послушно, с самым серьёзным видом спросил:

– Мальчик, чей ты сын?

– ИвАнов сын я, товарищ директор, – так же серьёзно ответил Аполлон, и добавил, – вот видите, ИвАнов, а не ИванСв. Ну никак тут не скажешь – ИванСв сын.

– Ишь ты! И правда! – удивлённо вскинул брови директор. – И откуда только вы всё это знаете, товарищ ИванСв?.. То есть, ИвАнов, я хотел сказать…

– Да книжку одну про русские фамилии читал.

– А у вас эта книжка есть? – с надеждой в голосе спросил директор.

– Нет, к сожалению. Дома осталась.

– Жалко. А то мне вот интересно, откуда моя фамилия произошла – Пуритин?

– Наверное, от purity, – поразмыслив, предположил Аполлон. – В переводе с английского это означает "чистота".

Директор, было очевидно, остался очень доволен таким объяснением – оживился:

– Да?! А вы английский знаете? Аполлон Фле-го-го…

– Фле-гон-то-вич, – помог по слогам Аполлон.

– Ишь ты, – засмеялся директор, – редкое отчество. Мне, так первый раз встречается. И имя у вас редкое. Прямо, как американская ракета.

При этих словах Аполлону сразу вспомнилось небесное видение Таня и "козёл!".

– Ну, когда я родился, американцы ещё не успели ракеты запустить, – поспешил объяснить Аполлон, дабы поскорее увести разговор подальше от ломовского ангелочка, а заодно и от своей родины – всё от греха подальше. – Тогда ещё два месяца оставалось до запуска даже вашего…

Аполлон осёкся. Ну вот, увёл подальше, называется!

– То есть, я хотел сказать, до запуска нашего спутника.

Хорошо, что за зеркальными очками директору не было видно, как у Аполлона испуганно забегали глаза.

– Просто отец назвал меня в честь русских поэтов Майкова и Григорьева, – нашёлся, наконец, он.

– Что-то не слышал о таких, – пропустил, к счастью, мимо ушей информацию о вашем-нашем спутнике директор. – Пушкина знаю, Лермонтова… А про этих не…

– Они в прошлом веке жили, – торопливо прервал его Аполлон. – Хорошие стихи писали.

– А у вас есть их книжки?

– К сожалению, нет.

– Жалко, я люблю хорошие стихи, – по тону, каким было произнесено это признание в любви, было заметно, что директор уже и сам хотел произвести хорошее впечатление на претендента.

– Я кое-что помню, – обрадовался такому повороту разговора – подальше, подальше от спутников и американских ракет – Аполлон. – Вот, например, Григорьев:

О, говори хоть ты со мной,

Подруга семиструнная!

Душа полна такой тоской,

А ночь такая лунная!..

– А-а-а, – радостно перебил директор, – так это ж Сличенко поёт! Ишь ты, а я и не знал, что это Аполлон Григорьев написал. Ишь ты!.. Моя любимая песня!.. И ещё вот эта…

Директор неторопливо снял очки и, предельно сосредоточившись, затянул:

– Две гитары, зазвенев,

Жалобно заныли…

– Это тоже стихи Аполлона Григорьева, – улыбнулся Аполлон.

Директор чуть ли не запрыгал от радостного возбуждения:

– Иди ты!.. Ну ты смотри! Ну кто бы мог подумать, что это Аполлон Григорьев для Сличенки песни писал?! Ишь ты!

В это время дверь в кабинет приоткрылась, в проёме показалась голова секретарши и молвила:

– Никита Николаич, тут к вам Тенькова пришла.

– Пусть подождёт, я занят.

Но тут, видимо, директору в голову пришла какая-то счастливая мысль, и его новое решение ещё успело влететь в ухо исчезающей за дверью головы секретарши:

– А вообще-то, пусть зайдёт.

Через секунду дверь открылась и вошла объявленная Тенькова. Аполлон обернулся и оторопел: вот это girl! Вот это красавица – ни в сказке сказать, ни пером описать! Белокурая фея в белоснежном халате, туго стянутом поясом на осиной талии! Молодость и свежесть, красота и обаяние! Короче – супергёрл!

– Здравствуйте, – сказала фея волшебным голосом, и как бы ненароком бросила беглый взгляд на Аполлона.

– Здравствуй, Катюша, – ласково промурлыкал директор, и указал на один из стульев, – присядь пока.

Катюша сделала несколько шагов, в которых было столько! грации, и села, а директор повернулся к обеспокоенно заёрзавшему Аполлону и сказал таким серьёзно-деловым тоном, как будто перед ним сидел не кандидат в шофёры, а, по крайней мере, кандидат наук:

– Так вы говорите, Аполлон… – директор поднёс к носу паспорт Аполлона, – Флегонтович, фамилия моя произошла от английского слова "чистота"?

– Мне кажется, это вероятнее всего – "purity". Звучит по-английски немного по другому, но пишется – буква в букву, только "н" на конце приставить…

– А как вы полагаете, Аполлон Флегонтович, наверное, мои предки, так сказать, пра-пра-пра-, были англичанами?

– Вполне возможно, – Аполлон уже вошёл в роль профессора филологии. – Во времена Екатерины Второй в Россию понаехало много всяких переселенцев из Западной Европы: немцев, голландцев, шведов… Уверен, что были и англичане.

– Ну что ж. Я так и думал. Вы меня окончательно убедили.

Тут директор как бы вспомнил о сидящей в стороне Теньковой:

– Что у тебя, Катюша?

Катюша, до этого с видимым интересом следившая за диалогом директора и незнакомца, причём от самого незнакомца не ускользнули её особо любопытствующие взгляды в его сторону, слегка смущённая, своим приятным чистым голосом, в котором слышались нотки обиды, сказала:

– Никита Николаевич, я уже вторую неделю не могу собрать комсомольцев на собрание. Уже все сроки проходят. Попробуй их собери, когда одному некогда, к другому родственники приехали, третий говорит, что заболел, у четвёртого – корова отелилась… Да знаю я, как они болеют! У некоторых уже по полгода взносы не уплачены. Никита Николаевич, разрешите провести собрание в рабочее время. В четыре часа было бы удобнее всего: как раз пересменка, и кто днём работает, ещё на месте…

– Безобразие, – директор сделал недовольный вид. – Что ж они взносы-то не платят? Надо их хорошенько пропесочить.

– Вот и я говорю, никак не могу собрать и половины…

Директор взял зачем-то со стола ручку, повертел её, подумал, или сделал вид, что думает, выдерживая необходимую для солидности паузу.

– Ладно, Катюша. Знаю я этих обормотов. Проводи собрание, когда тебе будет угодно. Только без ущерба для производства. Да спуску никому не давай, – уже прямо по-отечески наставлял он. – Ишь, взяли моду взносы не платить!

– Спасибо, Никита Николаевич.

Тенькова встала, демонстрируя даже таким простым и обычным актом многообещающие возможности своих великолепных физических данных. У Аполлона сладко защемило в груди и подкатило к горлу, а в диаметрально противоположной части тела заныло – тоже бы сладко, не будь там тяжких телесных повреждений.