Евгений Кабанов - МИССИОНЕР
Хома оседлал велосипед, который под ним жалобно скрипнул, и закрутил педали, направляясь вниз по дороге, в сторону плотины.
Аполлон лежал на железной койке с пружинным матрацем и страдал. Он смутно помнил, как вслед за его воплем, тогда, в лесу, машина остановилась, из-за переднего борта возникло перепуганное лицо Бочонка, какие-то его вопросы, своё мычание вместо ответов. Всё заглушала адская боль, начинавшаяся между ног и отдававшаяся в самой глубине мозгов. До этого Аполлон знал два типа самой страшной боли: зубную и яичную – это, когда тебя стукнут по яйцам. Теперь он был более просвещённым в этом вопросе: знал ещё одну разновидность боли. Наверное, редко кому доводится её испытать. Зубы и яйца – известно каждому уважающему себя мужчине, но вот попадать в такой переплёт, чтобы тебя дёргали за член, да ещё к тому же предварительно укушенный, не каждому дано. Такое случается только в силу рокового стечения обстоятельств. И надо же было в фокусе этого, прямо сказать, паршивого, стечения оказаться именно ему, Аполлону Иванову!
Тогда, когда минут пять спустя после буквального членовредительства машина остановилась в Ломовке, вылезли из кабины женщины, слез с кузова его, Аполлона, ангел-мучитель, жизнь казалась какой-то гадостью. Аполлон видел и слышал, как Таня, уже спустившись на землю и отряхнув юбчонку, уничтожающепосмотрела на него и сначала ехидно протянула: "Аполло-о-он…", а затем презрительно бросила: "Козёл!", но ему было глубоко наплевать, что она там говорит, он даже не врубился тогда в смысл сказанного.
И вот теперь он лежал в комнате для приезжих и страдал.
Входную дверь от комнаты отделял небольшой коридорчик. Сама эта КДП представляла собой маленькое, с побеленными стенами, помещение, рядом с входной дверью в которое покоилась небольшая облупленная кирпичная печка. Печка вместе с системой дымохода, заключённого в кирпичную толстую стену, являлась как бы перегородкой, подразделявшей комнату на две части: прихожую-кухню и зал-спальню.
Обстановка этой КДП соответствовала назначению: что приезжим надо? – в прихожей-кухне: один стол, со стоящими на нём графином, стаканами и утюгом; три стула; в углу, на ещё одном стуле, бак с водой; рядом с баком к стене прибит умывальник; под ним видавшее виды замызганное ведро; над столом, на стене, зеркало и радио, играющее какую-то тоскливую музыку; в зале-спальне: три кровати и три тумбочки у изголовья каждой из них.
Настроение у Аполлона было прескверное. Чёрт его дёрнул согласиться на эту добровольную ссылку в Россию! Если дело и дальше пойдёт таким же образом, то недолго, наверное, ему осталось… И это ж надо так опозориться… Ему, от которого женщины всегда были без ума… Козёл он, козёл…
И вот с такими-то, прямо скажем, нерадостными мыслями, так ни разу не встав и не раздевшись, вконец измученный, Аполлон уснул ещё до темноты.
Проснулся он рано, хорошо выспавшийся и посвежевший. Только покалеченное место ныло и саднило. Но боль была уже не такой острой и нестерпимой. Терпеть можно было. Уже одно это прибавляло духу.
Аполлон встал, сделал гимнастику, разделся до трусов, сполоснулся под умывальником, в котором, к счастью, оказалась вода. Заглянул в трусы и ужаснулся: его красавец, его гордость, первоисточник самых сладких наслаждений имел весьма и весьма жалкий вид – распухший почти до габаритов батона варёной колбасы, с багрово-синими кровоподтёками вперемешку с сетью ссадин, царапин и даже трещин. На ближайшее время он был окончательно выведен из строя, мог служить лишь шлангом для выпускания мочи из организма. Как раз это-то и не мешало бы сделать…
Аполлон оделся со всеми предосторожностями, надел очки и вышел наружу.
Перед домом, который теперь на неизвестное время становился его родным домом, был небольшой палисадник, где виднелись яркие головки цветов вперемешку с бурьяном и крапивой.
Утро выдалось чудесное – тепло, солнечно. Настроение у Аполлона улучшилось. Выйдя на безлюдную в такой ранний час улицу, он увидел приближающуюся старушку с коромыслом на плече.
– Доброе утро. Вы не подскажете, где здесь туалет?
Старушка посмотрела на него с любопытством, смешанным с удивлением.
– А вон там, за домами должон быть, – она указала куда-то за спину Аполлона.
Аполлон обогнул палисадник. За его домиком был ещё один дом, побольше и подобротней, с полутораметровым забором перед ним. Невдалеке виднелся ещё один дом, ещё больший, без всяких заборов и палисадников. Ничего похожего на туалет поблизости не было видно.
На крыльцо соседнего дома вышел, кто бы вы думали? Перепелиное Яечко в трусах и в майке.
– ЗдорСво, Американец – широко заулыбался он, глядя на уже пританцовывающего Аполлона. – Выходит, мы с тобой теперь соседи. Ну, как устроился?
Обрадованный Аполлон вприпрыжку поспешил к нему и ответил вопросом на вопрос:
– Привет. Слушай, где здесь у вас туалет?
Перепелиное Яечко хмыкнул и заулыбался ещё шире.
– Там, за сараями, – указал он на видневшиеся за домом глухие постройки, – как повернёшь за угол, в конце сараев и увидишь.
Аполлон, строго следуя полученной инструкции, повернул за угол, дошёл до конца тянувшихся метров двадцать построек, стараясь не наступить на слегка подсохшие коровьи лепёшки.
Метрах в трёх от дальнего торца сарая стояла деревянная будка высотой в человеческий рост и шириной метра в полтора – ровно настолько, чтобы как раз уместилось две узких двери. Двери висели: одна на нижней, другая – на верхней, петлях, так что скособочены они были в разные стороны и плотно закрываться ну никак не могли. Но самое интересное в этом сооружении было то, что оно имело такой наклон назад, которому позавидовала бы Пизанская башня.
Аполлон отодвинул одну из дверок и растерялся – ни на полу у входа, ни на постаменте с прорубленной посередине дыркой не было места, куда можно было бы ступить ногой: всё было завалено горами использованных газетных обрывков вперемешку с засохшими отходами процесса пищеварения. Даже на всех трёх стенах на полметра от пола виднелись подозрительные коричневые пятна. Аполлон с тоской вспомнил привокзальный туалет, который в данной ситуации показался ему царскими хоромами.
За другой дверью была та же картина, только вдобавок из дырки возвышался порядочный пик всё из тех же отходов пищеварительного производства.
Аполлон сплюнул на вершину пика – попал на самую маковку, отпустил дверцу, которая со скрипом встала на привычное место, и, оглядевшись по сторонам, облегчился на лопухи между сараем и туалетом.
Перепелиное Яечко в своём дворе возился с заляпанными какой-то коричневой бурдой вёдрами. Увидев возвращающегося Аполлона, он заулыбался своей открытой, почти настоящей американской, улыбкой.
– Вот, скотину надо накормить, – ответствовал он на вопрошающий взгляд Аполлона.
Действительно, во дворе, у сараев, слышались хрюканье, повизгивание, гоготание, кряканье, кудахтанье…
– А где тут у вас человеку можно покормиться?
Перепелиное Яечко распрямился и указал испачканной в каком-то месиве рукой на дом без всяких палисадников и заборов:
– Так вот же столовая. Совхозная, правда, да пожрать дадут… Где-то через полчаса откроется.
До открытия столовой Аполлон решил немного прогуляться, ознакомиться с окрестностями своей кадепы, КДП, то есть.
С оборотной стороны его домика, за низеньким заборчиком, был ещё один вход. На низеньком крылечке, состоящем из двух ступенек, какая- то пожилая тётенька скликала на кормёжку разбежавшихся цыплят:
– Цыпа-цыпа-цыпа…
Насыпая цыплятам пшено, она с любопытством поглядывала на бродившего по окрестностям её дома незнакомого парня в зеркальных очках.
Аполлон приблизился к её палисаднику, улыбнулся.
– Здравствуйте. Я ваш сосед.
– Здравствуйте. Вот хорошо – теперь веселей будет, – женщина тоже приветливо улыбнулась Аполлону.
Аполлон прошёл дальше, между своим домом и столовой, и оказался на широком открытом пространстве, представляющем собой сильнопересечённую – в смысле рельефа – пыльную площадь. Прямо впереди, метрах в тридцати, стоял на высоком фундаменте магазин, о чём извещала уже подвыгоревшая на солнце вывеска. Справа, на противоположной стороне площади, стояло красивое двухэтажное здание, единственная двухэтажка во всех этих окрестностях. Подойдя к ней поближе, из вывесок Аполлон усвоил, что в этом здании находятся сельсовет, почта, сберкасса и контора совхоза.
Редкие прохожие, пересекавшие площадь, по большей части с заляпанными чем-то коричневым вёдрами на коромыслах, с откровенным любопытством рассматривали нового, столь примечательного зеркальными очками, человека в посёлке.
Рядом с двухэтажкой была ещё одна, судя по виду, тоже административная постройка. Приблизившись к ней, Аполлон прочитал вывеску над дверью: "Контора Синельского спиртзавода".
