В твоих глазах (ЛП) - Джусти Амабиле
Начался дождь. Лёгкий, рассеянный дождь, такой, под которым промокаешь до костей. Окутанные этим холодным дождём, они добежали до машины. Когда оказались внутри пикапа, Маркус неподвижно замер перед рулём, как мокрая статуя, вглядываясь в темноту за стеклом.
— Сообщество гиен, маскирующихся под оленей, — пробормотал он почти про себя.
Пенни положила руку ему на плечо.
— Не больше, чем любое другое сообщество. Старушки любят поговорить о браке, более или менее вежливо. Мэнселл такая… провокаторша, но она делает это со всеми. Не принимай близко к сердцу, сможешь? А потом…
— Что потом?
— То, что я сказала о вкусе свободы, было правдой. Ты… Маркус… Если тебе что-то не нравится в этой жизни, в этой глуши, даже во мне, помни, что ты не в клетке, ты можешь улететь, когда захочешь.
— Ты что, выставляешь меня?
— Нет! — воскликнула она, качая головой и крепко сжимая его руку. — Я люблю тебя! Просто… Иногда я говорю себе, что это моя мечта, а не твоя. Ты приспособился быть рядом со мной, но если однажды поймёшь, что этого недостаточно, если что-то позовёт тебя в другое место, я бы хотела, чтобы у тебя не было никаких сомнений на мой счёт. Я справлюсь.
— Возможно, с помощью Джейкоба?
— Мне плевать на Джейкоба, он просто друг, и манит меня не меньше, чем настойка ревеня. В одиночку я бы справилась.
— Это вежливый способ сказать мне, что, если я уйду, этот соскользнёт на тебя?
— Ай, какой ты упрямый, мой дорогой бурый медведь. Это способ сказать тебе, чтобы ты не слушал старых ведьм, когда они говорят о браке. Чего ты боишься? Что я попрошу тебя надеть галстук, стать примерным гражданином и купить мне кольцо с бриллиантом? Ни в коем случае! У меня нет никакого желания выходить замуж, наряжаться кремовым тортом и слушать, как ABBA поёт Love Isn't Easy. Мы будем вместе до тех пор, пока нам хочется быть вместе, без необходимости давать объяснения.
При этих проникновенных словах Маркус молча включил передачу. Единственной его реакцией было какое-то слабое рычание, которое тем не менее прозвучало в тишине, как зловещее рычание волка.
* * *По правде говоря, одна только мысль о том, что она может его потерять, разрывала ей сердце. Пенни любила Маркуса больше, чем можно было любить кого-либо. Она любила его больше, чем прежде, и порой это абсолютное чувство, высмеивавшее её собственные заявления о независимости, по-настоящему пугало. Она любила его хмурость, взгляды, готовые к войне, грубые манеры, голодные и властные любовные ласки. Пенни любила в Маркусе всё, и каждый день вселял в неё уверенность, что она больше не может без него обходиться.
Но в последнее время Пенни не ощущала себя безмятежно.
По какой-то загадочной причине в памяти часто всплывали слова Франчески.
«Если любишь его, ты не сделаешь из него заключённого. Его главной мечтой всегда была свобода. Хочешь убить его мечту? У него подошвы горят. Он хочет, чтобы всегда было широко открытое окно, через которое можно будет сбежать».
Хотя тогда Франческа говорила с ней так, чтобы напугать, Пенни считала, что в её словах было много правды. Пенни была уверена в одном: ей нужно быть осторожной, чтобы Маркус не почувствовал себя загнанным в клетку, осуждённым, угнетённым внутренними оковами. Она не сомневалась, что ему нравится такая жизнь — земля, деревья, ветер, — но надолго ли?
Пенни знала, что её любят, пусть и неромантичным, нетрадиционным способом. Но она снова и снова возвращалась к этим словам.
А потом… потом был тот сон. В течение нескольких недель, почти каждую ночь, ей снилась одна и та же сцена, с незначительными вариациями. Во сне Франческа возвращалась, разъярённая и прекрасная, и забирала Маркуса. Они уходили вместе, без угрызений совести, такие одинаковые и такие совершенные, что, казалось, были рождены, чтобы обменяться рёбрами. Во сне у Пенни снова были короткие волосы и обнадёживающий зелёный локон, который вмиг тускнел и становился чёрным, как крыло ворона. Она смотрела, как они удаляются, не в силах пошевелиться, и удивлялась, как ей вообще удалось поверить, что монотонность мира может нравиться Маркусу больше, чем захватывающая непредсказуемость войны.
Что именно вызвало эти кошмары, Пенни понять не могла.
«А может, ты прекрасно понимаешь, но делаешь вид, что нет, потому что боишься».
Часто случалось, что звонил Монтгомери Малкович. Маркус всегда спрашивал его о Франческе. Пенни умом и сердцем понимала, что это нормально, правильно, человечно. Она не стала бы уважать Маркуса, если бы он сумел набросить жестокую вуаль на столь важную в его жизни персону. Однако в последнее время, узнав, что Франческа покинула Коннектикут и переехала в Массачусетс, чтобы учиться в университете, Маркус начал проявлять повышенный интерес ко всему, что касалось её. Он задавал Монти тысячу вопросов, Маркус был расстроен и нервничал, и вдруг у Пенни сложилось впечатление, что он хочет с ней связаться.
В некоторые дни Пенни почти испытывала искушение сказать ему: «Возьми её номер, поговори с ней, она была частью тебя, а когда кто-то становится такой частью тебя, он будет частью тебя всегда». Но Пенни была в ужасе от этого, сон разжигал её панику, в сердце разгорелась война между страхом и гневом, и в конце концов эгоизм победил, и она ничего ему не сказала.
Пенни часто называла себя глупой провидицей и говорила себе, что Маркус любит её и показывает это каждый день, даже не используя классические слова любви. Но практичная сторона злобно напоминала ей, что они вместе всего шесть месяцев. Шести месяцев недостаточно, чтобы создать прошлое, достойное этого имени. Шесть месяцев — ничто по сравнению с годами, что он провёл с Франческой.
«Что, если он понял, что скучает по ней больше, чем по другу, бывшей любви, воспоминанию?
Если снова её хочет?
Что, если сон, не просто страх, а предзнаменование?»
И всё же Пенни слишком любила Маркуса, чтобы лишить свободы. Она любила его слишком сильно, чтобы пугать. Поэтому и сказала ему эти слова.
У меня нет желания выходить замуж. Да здравствует свобода. Ты можешь уйти, когда захочешь.
«Но не делай этого, прошутебяпрошутебяпрошутебя».
* * *Как только вернулись домой, Маркус пробормотал:
— Пойду проверю, всё ли в порядке. — Он вышел, едва не хлопнув дверью. Пенни села на диван и принялась гладить кота.
— Наверное, слова той ведьмы разозлили его до чёртиков, — сказала она вслух Тигру, который мурлыкал. — Ну и дурак. Мне этого вполне достаточно. — Пенни поцеловала кольцо в форме крокодила и вздохнула. Кот потёрся о её бок, а затем уставился на неё своими глазами цвета корицы, в которых, казалось, таилась насмешка. — Окей, хорошо, это не совсем так, я бы вышла за него замуж хоть завтра, хоть через секунду, но это знаем только мы с тобой. И ты ведь не выдашь меня, правда, малыш?
В этот момент зазвонил домашний телефон. Кто мог звонить в такой час?
На дисплее не появилось имя, только НЕИЗВЕСТНЫЙ НОМЕР. Пенни ответила, предчувствуя недоброе.
— Алло?
Наступила тишина, смутное человеческое дыхание, и сразу после этого связь прервалась.
Кто бы это мог быть?
Кто-то ошибся номером?
Кто-то, кто искал Маркуса и не ожидал услышать её голос?
«Франческа, это была ты?»
Маркус ещё не вернулся, когда Пенни легла спать. Она быстро переоделась и забралась под одеяло. На мгновение у неё возникло ощущение, что звонила она, Франческа, и это дыхание скрывает её голос. Но это убеждение было иррациональным, продиктованное лишь паникой, подозрениями, теми последними двумя неделями, когда Маркус, более нервный, чем обычно, расспрашивал Монти о Франческе, понижая голос больше, чем когда-либо, и временами казался погруженным в собственные мысли.
Конечно, это была не она.
Но что, если Франческа?
Что, если они оба ищут друг друга?
«Что это значит? Должна ли я увидеть в этом знак? Стоит ли мне начать беспокоиться всерьёз?»
