Та, что меня спасла (СИ) - Ночь Ева
– Это скорее грязный лист. С тёмными расплывчатыми пятнами. Или небо перед грозой. Место, где клубятся тучи.
– Тебе неприятно, когда спрашивают об этом?
– Скорее да. Не могу объяснить. Дискомфорт. Хочется спрятаться. Залезть под стол или в шкаф. Зажмуриться. Не видеть и не слышать. Я бы хотела их помнить – маму и папу. А вместо этого – неясные образы. Словно в дыму. Ты что-то узнал, да? – догадываюсь внезапно. В голове словно вспышка. И боль в висках от напряжения. И в затылке – ломота, будто кто-то приложился туда тяжёлым предметом.
Эдгар молчит. И пауза его красноречива.
– Кое-что. Совсем мало. И… это нетелефонный разговор. Расскажу при встрече. Я бы не хотел, чтобы ты сейчас осталась один на один с прошлым. Без меня. Мне нужно быть рядом. Только тогда смогу быть спокоен.
Забросать бы его вопросами. Но он прав: я не хочу оставаться одна с призраками. Не сейчас. Я не очень сильная, когда дело касается минувшего.
Я мало спала в эту ночь. Больше ворочалась, думала, забывалась в нестойком сне, куда пробирались мои страхи. Нет, ничего такого не снилось, но рано утром я всё же встала с камнем в груди. Тяжестью во всём теле, будто заболевала. Душ. Завтрак. Неразговорчивый и какой-то хмурый Аль. Я ни о чём не спрашивала его. Может, он тоже не выспался. По утрам творцов лучше не тревожить.
А потом я вновь пробралась сюда, в мансарду, и вот – дождалась наконец-то, когда в студию начали собираться любительницы высокого искусства, а попросту – скучающие дамочки.
Мелькают знакомые лица. Ада с втянутым ртом и узкими губами. Неожиданно – Ульяна. Она решила вернуться к старой жизни? Светским раутам и сплетням? А на кого же она бросила своих подопечных в лесу? Последней из знакомых лиц приходит Елена Варшавина. Вот чьему появлению я не удивлена. Она как раз очень гармонично вписывается в эту огромную гулкую комнату. Ей как будто здесь место. На неё кидают любопытные взгляды, но она словно не замечает. А может, и в самом деле равнодушна к тому пристальному вниманию, что аккумулирует вокруг себя, как силовое поле.
Они обсуждают последние новости. Сплетничают. Мода. Собаки. Позор какой-то Ратищевой, что явилась на премьеру спектакля пьяной и опозорила своего отца. Где лучше всего отдохнуть летом. Куда поехать и устроить грандиозный шопинг.
– Какая у тебя прелестная причёска, дорогая. Новый мастер? Гей и душка? Надо будет попробовать.
– Хорошие няни на вес золота…
– Пластическая хирургия творит чудеса…
У меня челюсти сводит от зевоты. Скука смертная. Как они могут бесконечно говорить об этом?
Появление Аля – глоток свежего воздуха. У него красивый глубокий голос. И смех удивительный. И они готовы танцевать на задних лапах перед ним, как цирковые собачки. Вилять хвостиками, хлопать ресничками.
По-настоящему его слушают всего несколько человек. Ульяна и Елена – из их числа. Эти пришли учиться. Остальные – показать себя и развеяться от скуки. Уроки от Ланского – это стиль и шик. Об этом можно говорить небрежно. Его услуги стоят достаточно дорого. Не каждый может себе позволить. Они могут. И без разницы, что не способны правильно карандаш в руках держать. Они не для этого сюда пришли.
Аль терпелив как бог. Обольстителен как дьявол. О, у меня сжимается сердце, когда я вижу его почерк в ведении занятия. Стремительный. Лёгкий. Искромётный. Я заворожено слежу за его движениями, руками. Гибкие кисти и пальцы. И дрожь от того, как он придерживает чужие конечности, помогая проводить линии. Это сродни гипнозу. От этого сложно оторваться. Постепенно он увлекает всех, даже тех, кто пришёл сюда развлечься скуки ради.
Когда он исчезает, замечают не все – увлечены. Но его отсутствие – это повод и расслабиться, и снова приняться за сплетни.
– Говорят, Гинц попал в больницу, – это Ада подаёт голос. По губам её змеится улыбка. Недобрая, как и она сама. – Что-то ему крайне не везёт с тех пор, как он женился.
Я во все глаза смотрю за дамочками. Вглядываюсь в лица. Кому-то эта тема не интересна. Зато у Елены губы чуть вздрагивают, а ноздри раздуваются, будто она почуяла кровь.
– Да полноте, – закатывает глаза дама в сиреневом. Она здесь, наверное, постарше всех. Ей до пятидесяти визуально. А может, и больше – с таким уходом и макияжем не разобрать. – Я бы на вашем месте не брала этот случай в голову. У каждого мужчины наступает период, когда седина в бороду – бес в ребро. Абсолютно ничего не значащий эпизод. Эдгар славный мальчик. Он уже её бросил. И – попомните мои слова – найдёт вскоре хорошую партию, женится по-настоящему на девушке из хорошей семьи. Молодые нищие побирушки – это хорошо, конечно, но недолговечно А он всё же знает правила общества. Иначе не выжить и хороший бизнес не сделать.
– Когда это Гинц следовал правилам? – подаёт голос Ульяна и улыбается мягко. Глаза только у неё остаются холодными, как далёкие тёмные звёзды. Или куски обсидиана. – Он как раз тот, кого принято называть законодателями моды. Он тот, кто переворачивает мир, а не прогибается под него.
– Вас, милочка, тоже терпят. Исключительно из-за хороших корней, – квакает Лиловая, и я понимаю, что готова ей нос подрихтовать. Или глаз. Испробовать силу естественного макияжа. Столько спеси и снобизма. Но многие если не поддакивают, то кивают – однозначно. – Гинц крут, конечно, в некоторых вопросах, но не сможет продержаться на плаву, если перестанет следовать простым правилам. Поэтому он прогнётся, поверьте.
И столько уверенности в её голосе, что мне становится страшно. Может, она знает что-то такое, о чём я не догадываюсь?.. Может, в её словах – часть той тайны, что скрывает от меня Эдгар?.. Как мало надо, чтобы усомниться. Как мучительно жить в пустоте. Так недолго и панике поддаться.
24. Эдгар
– Может, ты всё же поделишься? – спрашивает Жора. – Ты третий день не то, чтобы сам не свой, но слишком напряжённый и задумчивый.
Я колеблюсь. Слишком мало исходных данных. Я заставил детектива копнуть поглубже. Что-то мне не нравилось в его неоспоримых фактов, против которых трудно возразить. И всё же решаюсь. Я не могу рассказать пока что Тае. Не намерен делиться с матерью. Севе сейчас не до меня. Да и ему не очень-то хотелось загружать голову собственными проблемами и сомнениями. Жора – другое дело. У него ум стратега. Можно, конечно, и Журавлёва ещё попросить оценить ситуацию, но пока я не хочу спешить. Жду ещё одного отчёта.
– Что ты скажешь об этом? – подвигаю к Жоре ноутбук с отчётом. Мой эскулап читает скупые строчки долго, словно прожёвывает манную кашу тридцать три раза.
– А что тебя смущает? – отвечает вопросом на вопрос. – Обычное дело. Или тебе неприемлемо само понимание, что родители Таи – обычные алкоголики? Ну, жизнь, знаешь ли, не только розы. Не всем удаётся родиться в благополучных семьях.
– Дело не в этом, – ерошу волосы. – Она… не похожа, не находишь?
Жора усаживается поудобнее, складывает руки на груди. Белый халат натягивается на его могучих плечах и бицепсах – как не треснет. Любимая Жорина поза: он покачивается на ножках стула, рискуя грохнуться. Или развалить несчастный многострадальный табурет, который с трудом выдержал Севин напор. Но, судя по всему, Жора знает толк в хорошей добротной мебели: стул скрипит, но всё же терпит издевательства.
– Что в ней непохожего? Внешность? Судьба? Особые какие-то приметы? Что позволяет сказать, что вот этот человек – из интеллигентной семьи, а этот – из неблагополучной? Следы вырождения на лице? Особенности поведения? Так её родители могли быть вполне нормальными до определённого момента. Не пойму, что тебя настораживает и заставляет сопротивляться очевидным вещам. Имена-фамилии сходятся?
– Да.
– Тогда что?
– Она ничего не помнит из детства. Только какие-то фрагменты. Знает, что случилась трагедия. Что родители погибли. А ещё – мать её мечтала, что Тая вырастет и поступит в университет или институт. Потому что высшее образование – это важно.
