Та, что меня спасла (СИ) - Ночь Ева
– В чём проблема? – щурю глаза и прячу улыбку. Он такой забавный, как плюшевый мишка, которого забыли постирать. Обиженный на весь мир. – У тебя в телефоне – толпы курочек, овечек, милых простушек. Один звонок – и расслабишься.
– Не хочу, – бурчит он. – Не желаю. А кого желаю – не хочет меня.
– И давно это с тобой? – приподнимаю бровь. Грешно смеяться над убогим, но я сейчас почти в том же положении: рядом со мной нет желанной женщины. К тому же предстоит разлука. Смешная для кого-то – всего на пару дней, но для меня сейчас это равносильно годам или столетьям. Поэтому я очень хорошо его понимаю. И жалею по-своему: Тая, хоть и на расстоянии – со мной. А у Севы – тяжёлая ситуация. Неужели наш ловелас наконец-то влюбился и всё серьёзно? Не очень верится, но почему-то верить хочется.
Его телефон неожиданно тоскует голосом Сэм Браун. Я вижу, как Сева меняется в лице, неловко достаёт телефон, держит его в раскрытой ладони, как бомбу замедленного действия. «Птица Счастья» – высвечивается на экране. Серьёзно? Кажется, дело зашло куда глубже, чем я мог подумать.
– Ты бы ответил, – киваю на гаджет, и Сева, очнувшись, лихорадочно пытается принять звонок.
Из динамика слышен тарахтящий взволнованный голос Синицы:
– Сева, Севушка! С тобой всё в порядке? Ответь мне, пожалуйста, не молчи! У тебя там всё хорошо?
– Нет, – громко чеканит Мелехов. – Я умираю.
Вот же идиот! Я хочу вырвать смартфон из его лапы и успокоить Лину, но Сева шустрее меня. Вскакивает, прижимает свою «лопату» к уху и под бесконечные причитания Синицы, снова громко и чётко добавляет:
– Я умираю без тебя, Лин. Приезжай.
Кажется, она обещает. Сева задумчиво жмёт на «отбой», постукивает телефоном по бедру, смотрит куда-то в стену, кивает, словно решившись, и снова падает на жалобно скрипнувший стул.
– Всё, Гинц, – смотрит он на меня слишком серьёзным и решительным взглядом, – назад отступления нет.
– Ты точно не передумаешь? – включаю режим запугивания. – Линка – подруга моей жены. И не дай бог ты девочку обидишь… Или фортель какой выкинешь – с тебя станется.
– Не передумаю и не выкину, – мотает он башкой, и на губах его расцветает счастливая улыбка. Кажется, кое-кто сбросил с души огромный камень. – Эд, она сама позвонила, представляешь? Беспокоится обо мне. Любит. Я надеюсь.
– А ты? – не переключаюсь и продолжаю допрашивать в духе плохого полицейского.
– А что я? Что я?.. Жизнь и продолжается, и только начинается. Новая жизнь. С Линкой. С ребёнком.
У него совершенно шальные глаза, словно он выпил лишку.
– Сев, а Сев. Это ж не игрушки, когда наигрался, сломал и выкинул. У тебя ж семь пятниц на неделе. Завтра ты решишь, что всё это не твоё, что тебе нужны курочки, овечки, пастушки…
– На хер всех! – Сева вдруг начинает лихорадочно ковыряться в телефоне. Я вижу, как он яростно и с каким-то торжеством удаляет контакты. Видимо, чистит пространство, освобождается от беззаботного прошлого. – У меня сын скоро родится, Гинц, какие, к чёрту, пастушки? Да хоть королевишны с королевствами и коронами. Я свою империю создам. И короную единственную, кто смог мне наследника зачать, когда эти чмыри руками разводили да квакали, что я бесплодный.
– Веришь? – почему-то на душе и у меня становится спокойно. Может, вот так это всё и происходит? Перелом. Революция. Верхи не могут, а низы не хотят…
– Да, – бормочет он, продолжая трудиться единственной здоровой рукой. Судя по всему, очистка авгиевых конюшен происходит успешно. – Я много думал. Не лжёт она, Эд. Точнее, смысла нет. Она, конечно, кокетка и всё такое. Но искренняя. Ей соврать не так-то легко на самом деле. Так что ерунда всё. Не способна она подставить. Это мой ребёнок.
Ну, и хорошо. Тая, конечно, Севу недолюбливает. А после его выходки на балу – вряд ли быстро примет, но подругу пристроить – святое дело.
– Раз решил, собака, женись. Дай своему ребёнку своё имя.
– А то я без тебя не знаю, что делать, Гинц! – в сердцах Сева неловко машет загипсованной рукой, выбивает сам у себя телефон, чертыхается и поднимает его с пола. – Ты такой правильный стал – убиться можно. Давно ли сам по всяким бабам шлялся. Тошнит от тебя, такого правильного. Так вот запомни: я тоже человек. Не без недостатков, не спорю. Но всё, что положено, и мне в комплект прилагается. И голова, и сердце, и чувства. А Линка – моя, ясно? И хватит уже её против меня настраивать! Дайте я сам разберусь в своих отношениях. Сам всё решу.
– Ладно-ладно! – сдаюсь и прикрываю глаза рукой. – Иди уже, Ромео. Устал я от твоей экспрессии. Линке привет передавай.
– Обойдёшься, – бурчит он уже на выходе. – После долгой разлуки нам будет чем заняться. И уж поверь, это будут не разговоры о тебе и твоей драгоценной Таисии.
Смеюсь ему вслед. Настроение резко поднимается. Чудесный день. И то ли ещё будет, судя по всему.
А вечером приходит первый отчёт от частного детектива, которого я отправил во вторую столицу, чтобы он раскопал прошлое моей жены. Странно. Обычные буквы складываются в слова, но я им не верю. Как-то не вяжется эта информация с моей Таей. Или я идеализирую её образ и всё именно так и есть, как написано на экране ноутбука?..
23. Тая
На следующий день я переселилась в мансарду. Не навсегда – ночевать всё же решила в бабушкиной комнате: большое пространство пугало, к тому же здесь могли жить мыши. Не то, чтобы я боялась, но вряд ли смогла бы уснуть. Когда прислушиваешься к каждому шороху, воображение рисует уродливых монстров.
Зато днём мне здесь всё нравилось. У мансарды – два входа. Один из кухни, второй – из мастерской Аля, где он рисует. Сегодня в роли мыши – я. Сижу тихо, навострив уши. В студию прибывает народ – женщины и девушки. Аль занимается и с парнями, но сегодня нет ни одного представителя сильного пола. А те дамы, что приходят, – не люди с улицы. Это мини-состав благотворительного бала, и мне стоит большого труда не бегать в раздражении по потолку.
Во-первых, для меня это скучно. Во-вторых, я насмотрелась на них, пока бродила по большой зале с колоннами. Сегодня масштабы помельче, официантов с шампанским и бутербродами нет. Зато, как ни странно, эти снобки хотят учиться живописи или риторике – я пока не определилась, в какие дебри их потянет Аль. Мысленно делаю ставку на рисунок.
У меня была очень одинокая ночь. Вечером Аль сказал, что Эдгар не придёт. Парламентёр с драконом на заднице. Я промолчала и не выдала своего разочарования. Я понимала: ему тяжело. К тому же, он болен. И, наверное, в глубине души радовалась, что наконец-то Эдгар позаботился о своём здоровье. И всё же мне его не хватало.
Он позвонил мне почти ночью. Мы болтали обо всём подряд, словно не могли надышаться. Наверное, после разлуки встреча будет слаще, и я предвкушала – ничего не могла поделать.
– Не приезжай столько, сколько нужно, Эдгар, – просила я его. – Вылечись, пожалуйста. Ты нужен мне здоровым.
– И оставить тебя на съедение твоему безумному художнику? – ворчал мой любимый муж, впрочем, беззлобно. Мне чудилось: он тоскует, как и я. И ему невыносимо одиноко.
– Я придумаю тебе наказание, ревнивый мой.
– Зацелуешь? – мечтал он. – Это была бы самая изощрённая месть. Кстати, Сева, кажется, собрался жениться на твоей пернатой подруге.
– Он не нравится мне, – вздыхаю, – ты же знаешь. Но если он сделает её счастливой, я готова примириться и поискать в нём положительные качества, за которые смогла бы зацепиться и принять.
– Я всегда знал, что ты невероятно справедлива и добра.
Он говорит это серьёзно, без подвоха и сарказма. Я представляю его лицо. Веки с прямыми ресницами, упрямо сжатый рот. А может, он улыбается – как знать?..
– Жаль, нельзя проверить, в кого ты такая уродилась: в маму или папу.
– Уже не проверишь. А я… ничего не помню, Эдгар. Почти никаких воспоминаний не осталось.
– Совсем чистый лист?
Мне понятен его интерес. Но я снова обнимаю себя за плечи, как только разговор заходит о моём прошлом.
