Телохранитель. Моя чужая женщина
Катерина
Вздрогнув, открываю глаза. На подушке Магомеда лежит очень нежный букет орхидей. Если бы я не знала, как всё будет, могла бы подумать, что цветы не от него. Слишком они ему несвойственны.
Муж сидит ко мне полубоком. Исследует своими чёрными глазами покалеченное бедро.
Боль распространилась по всей ноге. Кожу саднит и тянет. Я еле нашла положение, в котором удалось заснуть. Как ночью дошла до беседки помню смутно. Всё смазалось за пеленой слёз и очередной лавиной безысходности, накрывшей меня после срыва Шалиева.
Если бы не Рома…
Боже!
Щёки вспыхивают, а живот поджимается до боли в мышцах.
Мы целовались вчера!
Так целовались, как будто у меня это было впервые. Невероятные, настойчивые, мягкие губы стали моим спасением. Сильные руки удерживали от падения в бездну.
Я ведь почти достигла пика отчаяния. Мне такие мысли в голову лезли. Его стихийные глаза забрали всё себе. Немыслимый шторм, разбушевавшийся в них, вытягивал из меня страх.
Рома ведь действительно спас меня. И Малинку. Если бы я решилась шагнуть в темноту, чтобы больше никогда не вернуться и не терпеть издевательства над своим телом, Мага вряд ли бы продолжил платить за клинику сестры.
«Ты зачем мне так глубоко в голову залезла?» — так искренне, так по-настоящему звучат в памяти Ромкины слова.
Я не знаю! Не знаю, как так вышло. Мы ведь едва знакомы. Что между нами? Несколько коротких, брошенных друг другу фраз. Его внимательные взгляды, дерзкие улыбочки и поцелуй, от которого до сих пор приятно покалывает губы.
Мне нельзя, но я цепляюсь за эти простые человеческие чувства. Они помогают мне не разреветься снова.
Мага встаёт на колени, продавливая своей массой матрас. Поддевает край короткой сорочки, поднимает её до талии. Пальцами ведёт вдоль воспалённой полосы. Мне хочется сжаться в комок и уползти подальше от его прикосновения. Колени подтягиваются к животу. Шиплю от боли.
— Башка раскалывается, — хрипло жалуется Шалиев. — Вот это, — касается кожи в месте рассечения, — уже помню очень смутно. Извини, любимая, — наклоняется, чтобы поцеловать. Закрыв глаза, не сопротивляюсь, стараясь удерживать в памяти совсем другой поцелуй. — С тобой сложно не потерять голову. Ты всё равно прекрасна, Катерина. Даже со шрамами.
— Это обнадёживает, — вырывается с горечью.
— Ни одна баба меня так не возбуждает, — муж продолжает сыпать сомнительными комплиментами. — Самолёт на завтра заказал. Полетим в столицу, увидишь сестру и мать.
А вот и сахарная косточка. Я всё же заслужила эту поездку. Приходится выжать из себя «спасибо», ведь это милость с его стороны — позволение увидеть семью.
Мага уходит лечиться от похмелья, а я заставляю себя встать. Сопя, давясь стонами, поднимаюсь с кровати и храмая брожу по комнате. Надо расходиться и собрать вещи. Ещё обязательно съездить в магазин, накупить Малинке подарков.
Переодеваюсь. Иду к мужу в кабинет. Сидит, откинувшись на спинку кресла, прижимает к виску запотевшую бутылку с водой.
— Я съезжу в торговый центр с Алёной и Диной? — отпрашиваюсь у него.
— Заодно прикупи себе новых трусиков, — его рот кривится в ухмылке.
— Как скажешь.
Ухожу к себе. Созваниваюсь с девочками. Дина до вечера занята, а вот у Алёнки как раз выходной.
Наношу макияж, скрывающий следы вчерашних слёз. Открываю гардероб и с тоской смотрю на многочисленные туфли и босоножки на каблуках.
— Нет, — качаю головой, — это выше моих сил.
Я на них сейчас просто не встану.
Достаю спортивные кеды. К ним подбираю обтягивающие ногу чёрные лосины, топ, а сверху надеваю лёгкую белую тунику без рукавов, длиной до середины икры и высокими разрезами по бокам. Вместо привычной сумки беру с собой удобный маленький рюкзачок. Растираю несколько капель духов по запястьям, а волосы собираю в самый обычный низкий хвост.
Ещё раз со всех сторон рассматриваю себя в зеркале. Красивая картинка для общественности готова. Можно ехать.
Ходить уже легче, но лестница становится испытанием. На каждой ступеньке в бедро стреляет, а ткань штанов трётся о ссадины.
Выхожу на улицу. Ромы нигде не видно. Меня встречает Фин.
— Сейчас вызову, — снимает с пояса рацию. — Они с Васей на заднем дворе, камерами занимаются. Вы бы сказали, что надо ехать, Екатерина Евгеньевна. А так ведь ждать придётся.
Ничего. Я лучше тут подожду, на половине пути из дома, чем в комнате. Не хочу там находиться.
Улыбнувшись Фину, слушаю, как Рома отвечает ему по рации.
Сейчас придёт, и надо будет смотреть ему в глаза после вчерашнего. Начинаю глупо смущаться. Как школьница, ей-богу!
Мой охранник появляется из-за угла с бессовестно голым торсом, в очень низко сползших камуфляжных штанах. Поправляет их, но я всё равно успеваю рассмотреть, какого цвета на нём трусы.
На загорелом теле блестят капли пота, а глаз опять не видно за очками-авиаторами.
Вася тоже обнажён по пояс. Раскачанный, гибкий, светловолосый, очень симпатичный парень, но Рома перетягивает на себя всё внимание. Я ведь теперь знаю, какие на вкус поцелуи таких мужчин. Васе даже по энергетике до него далеко.
— Пять минут и поедем, — сообщают мне.
Парни уходят во флигель, а я достаю телефон и засекаю время.
Через пять минут и две секунды переодевшийся Роман выходит ко мне. Влажные тёмные волосы выдают то, что он успел принять душ.
Выгоняет из гаража машину. Галантно открывает мне дверь.
Выезжаем за ворота. Потом за территорию посёлка.
— Ну твою мать, опять барахлит! — вздыхает он, вырубая видеорегистратор. — Ты как? — перехватив руль одной рукой, оглядывается на меня.
— Уже лучше. Спасибо тебе. Ты вчера меня спас.
— Я примерно так и понял. Не дури. Этот мудак не стоит твоей жертвы. Цветы понравились? — улыбается.
Чёрт. Мне очень! Очень-очень нравятся его тёплые, солнечные улыбки, не сочетающиеся с суровым видом, а цветы теперь всё равно будут ассоциироваться с причинённой Магомедом болью.
