Будь моей нежностью
Прожигающий взгляд чёрных глаз нервирует меня. Богдан странный. Очень. Его настроение меняется так часто, что я за ним не поспеваю.
Вот и сейчас его напряжённый вид никак не вяжется с вопросом, летящим в меня.
– Итак, Ася. Ты поступала на социальную педагогику потому, что хочешь работать со сложными детьми?
Я ошарашена. Сбита с толку. Но на вопрос отвечаю правдиво:
– Куда был ниже проходной балл, туда и поступала. На бюджет нужно было сдать русский и обществознание плюсом к результатам ЕГЭ. По обществу не добрала несколько баллов.
– А кем ты хочешь стать, когда вырастешь, Ася? – с усмешкой спрашивает Богдан.
– Если бы я могла выбрать то, что хочу? – уточняю у него. – Или есть какие-то ограничения?
– Допустим, то, что хочешь. Без ограничений.
– Тогда это просто, – киваю ему. – Я бы хотела пойти на журфак. Но это слишком дорого. У нас с бабушкой никогда бы не хватило на это денег.
Он смотрит в мои глаза. Снова решает? Что ещё, Господи? Я не хочу думать, что он сидит и решает моё будущее.
– Ну, журфак – так журфак, – подтверждает он мои догадки. – Будет тебе подарком на свадьбу. Но хоть одна глупость, вольность, единожды проявишь непослушание, попробуешь рога наставить, и я запру тебя дома без единого шанса на реабилитацию. Усекла?
Я с готовностью киваю. Часто, возможно, как дурочка какая-то, но я усекла. Если этот неандерталец собирается в самом деле оплатить столь желанное мне образование, то…
– Никаких вечеринок, гостей, ночёвок у подружек не будет, – выговаривает он, и я снова киваю. – Ничего, порочащего честь моей жены. Хоть один промах, и ты…
– Никогда не выйду из дома! – заканчиваю вместо него, перебивая, и тут же прикусываю язык.
– Не дерзи, – мягко журит меня мужчина, но внезапно улыбается.
Да так, что снова дух захватывает! Если бы он делал это почаще, наверно, я смогла бы привыкнуть. Вот зачем пугать меня? Грубить? Вести себя как дикарь? Если можно проявить чуточку нежности и дать мне возможность немножко свыкнуться с новой жизнью?
Сама я, незнамо отчего, переполнена нежностью. Ну, возможно, и не нежностью вовсе. Благодарностью? Сажусь ближе к мужчине, делаю всё с осторожностью, по наитию, наугад, но интуиция подсказывает мне, как правильно поступить, чтобы усмирить этого неандертальца.
Провожу пальцами по огромной кисти, оглаживая вздутые вены, скользя по крупным, толстым пальцам до самых кончиков ногтей и возвращаясь обратно к манжетам рубашки. Упираюсь головой в крепкое мужское плечо и тихо говорю:
– Спасибо, Богдан. Я очень постараюсь не подвести вашего доверия. Я буду очень благодарна вам за такой подарок.
– Я же сказал: будешь послушной женой, стану тебе щедрым мужем. Ничего для тебя не пожалею. – в его голосе угадываются нотки удивления, и он припечатывает твёрже: – Ничего.
На одно короткое мгновение я чувствую, что его лицо склоняется ниже к моей макушке. Если бы не сидела, тихо замерев, словно мышка, даже и не поняла бы, что он вдыхает запах моих волос. Чувствую мимолётное движение воздуха, слышу скрип сжатой челюсти, ощущаю, как литые мышцы приходят в движение, и мужчина встаёт.
– Мне пора, – бросает на меня быстрый взгляд Тихонов. – Дела… Будь послушной девочкой, Ася, ешь и не думай о глупостях.
Его проницательный взгляд скользит по моему румянцу, и я краснею ещё больше.
Если у меня вправду нет другого выбора, я привыкну. И я найду способ сделать этого чёрствого мужчину нежным со мной.
В этот же день меня навещает бабушка. Она не причитает, не вздыхает. Просто садится рядом и гладит мои волосы.
– Как ты себя чувствуешь, бабушка?
– За меня не переживай, дочка, – улыбается она. – Поправляйся скорее сама. Богдан сказал, что тебя выпишут через неделю, если всё будет хорошо.
– Это замечательно, – выдыхаю шумно, не решаясь задать вопрос, – в больнице лежать совсем невесело, хоть я и только пришла в себя.
– Тебе никогда не нравились больницы, – вздыхает бабушка. – Что-то привезти из дома?
– У меня всё есть, не волнуйся. А чего нет, то Богдан привезёт.
Опрометчивая фраза заставляет бабушку поморщиться, и мне кажется, что сейчас она расплачется, но вместо этого она тяжело вздыхает.
– Кто бы что бы тебе не наговаривал на него, ты должна знать, что Богдан… – бабушка подбирает слова, и я замираю. Мне хочется, чтобы она рассказала всё, что ей известно. – Богдан хороший человек. Правда, хороший. Но он озлоблен на весь белый свет настолько, что за этой пеленой злобы и ненависти ему тяжело пробраться к свету.
– А что же с ним случилось, бабушка? – решившись, всё-таки спрашиваю у неё.
– Понятно, что, – вздыхает она с грустью. – Он любил, а его предали. Пока он разобрался, что к чему, много воды утекло, а осадок остался на всю жизнь. Вот он и пообещал в сердцах отомстить твоему отцу...
– И забрать меня, да? – Бабушка лишь кивает в ответ. – Но почему..?
Я не понимаю, что это за месть такая, когда забирают в счёт оплаты этих мифических долгов живого человека. Меня!
