Маркиз де Сад - Жюстина, или Несчастья добродетели
Эта мольба вызвала громкий хохот, и утехи продолжились.
Д'Эстерваль, выбравшись из зада мадам де Верней, в котором он недолго орудовал, подошел к ее супругу и поинтересовался, почему тот не присоединил жену к свояченице.
— Ах, вот как! — рассмеялся Верней, прочищая зад жене того, кто задал ему вопрос. — Стало быть, эта мысль возбуждает тебя всерьез?
— Ты же сам видишь, — проворчал Д'Эстерваль, показывая свое копье, взметнувшееся в небо с грозным видом, — уверяю тебя, что страдания этой твари безумно меня воспламеняют. Она так обольстительна, когда рыдает, и я хотел бы, — продолжал распутник, усиленно мастурбируя, — заставить ее помучиться по-настоящему.
— Ладно, дружище, — сказал Верней, — я согласен, но только на следующих условиях. Первое: убивая мою жену, ты уступишь мне свою, которая мне очень нравится.
— Идет! — воскликнули одновременно Д'Эстерваль и Доротея.
— Второе условие заключается в том, что смерть, которую ты приготовил для моей любезной половины, должна быть ужасной… Пусть это произойдет в комнате по соседству с той, где я буду совокупляться с твоей женой и извергаться под вопли твоей жертвы.
— Я согласен на все, — объявил Д'Эстерваль, — но также при одном условий. Мне нужна жена, и я хочу заполучить Сесилию: так приятно жениться на девушке, чьи руки запятнаны кровью матери.
— Отец — заплакала Сесилия, содрогаясь от этой ужасной перспективы. — Неужели вы принесете меня в жертву?
— Несомненно, — сказал Верней, — а твой ужас только сильнее укрепляет меня в этом решении. Я уже подписал договор. Я вам дал честное благородное слово, Д'Эстерваль, и прошу вас воспитать эту девицу как следует.
— Ах, черт возьми, — умилился Брессак, — где она лучше узнает, что такое убийство, как не в доме, где каждый день кого-нибудь убивают! Ну а я со своей стороны, — прибавил он, — требую комиссионные с этой сделки.
— Что именно?
— Я прошу вас, дядя, отдать мне Виктора, вашего сына; я без ума от этого юноши, доверьте мне его года на два-три, чтобы я мог завершить его образование.
— В лучшие руки ему не попасть, — сказал Верней, — он похож на тебя, друг мой, и я желаю сыну всего самого лучшего. Главное — обрати внимание на его слабые места, внуши ему наши принципы, закали его душу и заставь его презирать женщин.
— Да, лучшего места ему не найти, — печально заметила Жюстина. — Несчастный мальчик! Как мне его жаль…
— А я другого мнения, — сердито оборвала ее Доротея, — господин де Брессак, может быть, самый лучший наставник, какого я знаю; я хотела бы иметь десять детей, чтобы всех их доверить его попечению.
— Признаться, друзья мои, — сказал Жернанд, — я очень рад, что все вы получили, что хотели, только я один остался с носом.
— Нисколько, — возразил Верней, — я хотел отобрать у тебя Жюстину, — но теперь оставляю ее тебе; не печалься — этот предмет стоит всех наших вместе взятых: на свете нет девицы более красивой, более кроткой и добродетельной, чем она. Ты говорил мне о новом браке, и в этом деле тебе будет очень полезна Жюстина, я же отказываюсь от своих намерений в отношении нее, так что, брат, и тебя не обидели.
— Но все-таки вы все покидаете меня? — спросил Жернанд.
— Да, завтра утром, — ответил Д'Эстерваль.
— Ну что ж, — сказал Жернанд, — а я постараюсь поскорее найти новую жену, чтобы мы могли собраться для новых развлечений.
На этом они разошлись. Д'Эстерваль с помощью Джона и одной из старух отвел мадам де Верней в комнату, которую отделяла от дортуара Вернея тоненькая перегородка. Но прежде жестокий муж некоторое время шуровал своим членом в ее потрохах, она плакала, а Д'Эстерваль, не имевший никакого желания щадить ее, поглаживал свой твердый, как железо, орган. Верней захватил с собой Марселину и Доротею; Сесилия, Роза, Жюстина и двое ганимедов составили компанию Жернанду.
Тщательно подготовленная сцена была ужасна, Брессак и Виктор незаметно пробрались к д'Эстервалю, и к его несказанному удовольствию мать погибла от руки сына. Нам достаточно известен характер этого юного чудовища, чтобы представить себе, с каким рвением и наслаждением он исполнил свою роль. Брессак и Д'Эстерваль по очереди насаживали его на кол, пока он творил чудовищные дела, к которым его поощряли. Несколько часов Вернею не говорили, какое участие принял в этом жестоком убийстве его сын, и скоро мы увидим, как он воспринял это известие. Но сначала расскажем о необычном колпаке, который надели на жертву. Читатель помнит, что похоть Вернея разгоралась от криков несчастной жены, поэтому на ее череп водрузили нечто вроде каски с раструбом, благодаря которой ее вопли, исторгнутые нечеловеческой болью, напоминали предсмертный рев быка.
— Черт! Что это такое? — удивился Верней, услышав такую музыку и бросаясь на мадам д'Эстерваль. — Никогда не слышал более сладостных звуков… Какого дьявола они с ней вытворяют, что она так верещит?
Наконец крики утихли, их сменили ругательства, свидетельствующие об оргазме д'Эстерваля, не менее громкие и выразительные.
— Он кончил, — пробормотал Верней, извергая свое семя в задницу Доротеи, — вот я и вдовец…
— Надеюсь, — заметила очаровательная супруга д'Эстерваля, которую, не переставая, ласкала Марселина, — и нам остается горько жалеть о том, что мы не присутствовали при ее кончине.
— Возможно, я получил бы меньше удовольствия, — сказал Верней, — потому что наизусть знаю такие вещи… А так я дал волю своему воображению, и оно меня не подвело…
— Ах, друг мой, — произнесла новая подруга Вернея, — то, что ты говоришь, мне очень нравится: я без ума от твоего воображения и надеюсь, что мы вдвоем будем творить большие дела.
— Да, — откликнулся Верней, — но только с условием, что я буду вам платить… я осыплю вас золотом; может быть, без этого я не испытывал бы к вам никаких чувств. Кстати, помните, дорогая, что эти деньги должны употребляться на распутство, вы будете распалять меня рассказами о злодействах, которые оплатили моими деньгами, чем ужаснее они будут, тем больше новых подарков вы будете получать.
— Клянусь своим клитором, — отвечала Доротея, — из всего, что ты от меня требуешь, это условие нравится мне больше всего, и отказаться от этого я не в силах. Деньги для того и существуют, чтобы покупать на них удовольствия.
— Я ценю их только как орудие для преступлений и удовлетворения страстей; если бы, к моему несчастью, у меня их не хватало, признаюсь, что я бы пошел на все, чтобы раздобыть их.
— Что я слышу! Ты стал бы воровать?
— О, я стал бы делать еще худшие вещи.
— Как я тебя понимаю, Верней! Я чувствую, как пылают твои чресла; ты снова должен излить сперму.
