Маркиз де Сад - Жюстина, или Несчастья добродетели

— Но не надо ограничиваться этим, — сказал д'Эстерваль, — необходимо бороться с ними открыто, каждый наш поступок должен служить разрушению морали и подрыву религии. Только на их обломках можно, построить счастье в этом мире.

— Да, сказал Брессак, — но мне не известно ни одно злодеяние, которое могло бы утолить мою ненависть к морали, могло бы стереть с лица земли все религиозные предрассудки. Чем, например, мы занимаемся? Да ничем особенным: все наши мелкие бесстыдные делишки сводятся к немногим актам содомии, насилия, инцеста, убийства, наши атаки на деизм — к богохульствам и к безобидному осквернению религиозных святынь. Есть ли хоть один среди нас, кто может честно сказать что удовлетворен такой малостью?

— Разумеется, нет, — незамедлительно ответила пылкая супруга д'Эстерваля, — может быть, я больше всех вас страдаю от посредственности преступлений, которые природа дает мне возможность Совершать. Во всем, что мы делаем, я вижу лишь оскорбление идолов и живых существ, но как добраться до природы, которую я так жажду оскорбить? Я хотела бы разрушить ее планы, прекратить ее движение, остановить бег звезд, сокрушить светила, плавающие в пространстве, уничтожить все, что ей служит, защитить все, что ей вредит, одним словом, вмешаться во все ее дела, но, увы, это выше моих сил.

— Вот это-то и доказывает, что злодейство не существует в нашем мире, — глубокомысленно сказал Брессак, — это слово применимо только к деяниям, которые назвала Доротея, а вы сами понимаете, что они невозможны, так давайте утешимся тем, что нам подвластно, и умножим наши ужасы, раз не дано нам сделать их по-настоящему великими.

Философская беседа была в самом разгаре, когда все заметили, что в мертвом теле мадам де Жернанд произошло какое-то конвульсивное движение. Виктора обуял такой страх, что он наделал под себя, а Брессак обратился к нему с такими словами:

— Разве ты не видишь, глупец, что происходящее лишний раз доказывает мои слова о необходимости движения в природе? Теперь вы видите, друзья, что никакой души не требуется для того, чтобы привести какую-то массу в движение. Именно благодаря таким движениям этот труп будет разлагаться и порождать при этом другие тела, в которых души будет не более, чем было в нем[60]. Давайте сношаться, друзья! — продолжал Брессак, вторгаясь в задний проход Виктора, испачканный испражнениями. — Да, будем сношаться! Пусть этот феномен природы, одно из простейших проявлений ее движущей силы, не испортит нам удовольствие. Чем больше эта потаскуха открывается перед нами, тем сильнее надо оскорблять ее: только так мы разоблачим ее секреты.

Д'Эстерваль овладел мадам де Верней, которая, судя по всему, давно волновала его; Верней в ответ тоже наставил д'Эстервалю рога, которыми тот украсил его раньше.

— Одну минуту, — громко произнес Жернанд, — прежде чем продемонстрировать вам способ неземного наслаждения, о котором все вы, как будто, позабыли, я должен опорожнить свой кишечник.

— Для этого не стоит покидать нас, дядюшка, — заметил Брессак, продолжая совокупляться, — я слышал, что вы страстно любите испражняться, так позвольте нам увидеть эту вашу страсть.

— Вы действительно хотите это увидеть? — спросил Жернанд.

— Да, да, — поспешил ответить Брессак, — любое извращение — это приятное и поучительное зрелище, и мы не хотим лишаться его.

— Тогда я удовлетворю ваше любопытство, — важно сказал Жернанд, поворачиваясь к зрителям своим громадным седалищем.

Вот каким образом развратник приступил к омерзительной операции. Его окружили четверо ганимедов: один держал наготове большой ночной горшок, второй взял зажженную свечу и подставил ее поближе к анусу, чтобы было лучше видно происходящее, третий сосал ему член, четвертый, перекинув через руку белоснежное полотенце, целовал Жернанда в губы. Тот, опершись еще на двоих педерастов, поднатужился, и как только появилось невероятное количество дерьма, которое обыкновенно и регулярно выдавал хозяин замка, учитывая страшное количество поглощаемой им пищи, тот юноша, что держал вазу, принялся восхвалять экскременты. «Какое прекрасное дерьмо! — восклицал он. — Ах, господин мой, какое превосходное говно! Как красиво вы испражняетесь». Когда дифирамбы закончились, педераст, вооруженный салфеткой, языком очистил преддверие ануса, а горшечник подставил содержимое горшка под нос Жернанду и опять громогласно восхвалял его. После этого мощная струя мочи ударила в рот сосателю, который тут же проглотил всю жидкость, полотенце завершило то, что не мог сделать язык, и четверо ганимедов, оставшись без дела, долго сосали поочередно язык, фаллос и задний проход распутника.

— О черт побери! — восхитился Брессак, усердно содомируя Виктора, который в это время теребил ягодицы своей очаровательной сестрицы Сесилии. — Гром и молния! Я ни разу не видел такой сладострастной процедуры. Честное слово, я возьму это себе за привычку. А теперь выкладывай, дорогой дядя, о каком таком наслаждении ты начал говорить.

— Сейчас сами увидите, — ответил Жернанд, схватил Жюстину и заставил Джона и Константа привязать ее, живот к животу, к трупу своей жены. — Вот в таком положении я буду сношать в задницу эту девку. — Затем, приступив к обещанной операции, добавил: — Согласитесь, что про этот способ вы совсем позабыли.

Каждый из компании шумным восторгом встретил это предложение, каждый захотел испытать его, когда Жернанд закончил. Но несчастную Жюстину охватило такое отвращение, что ее лицо исказилось, и она потеряла сознание.

— Прекрасно! — крикнул Брессак, который как раз сношал ее. — Вместо одного у нас будет два трупа — только и всего.

— Надо бы отстегать ее, — предложил Верней, — и хорошенько пощипать, вот увидите, как хорошо поднимает тонус это средство.

— А лучше всего добраться до нервов и поколоть их, если только это возможно, — заметил Д'Эстерваль, лаская ягодицы Сесилии и поручив свой орган ласкам одного из юных служителей.

— Так давайте попробуем все средства, начиная с самого простого, — проговорил Верней и тут же принялся хлестать жертву, не покидая заднего прохода Доротеи, которой малышка Роза сосала клитор. — Если первое не даст результатов, перейдем к следующему.

К счастью, в этом не было необходимости: после жесточайшей порки Жюстина открыла глаза, но увы, только для того, чтобы с ужасом обнаружить, что с нее ручьями льется кровь.

— О Господи! — простонала она, окропляя слезами безжизненное лицо своей госпожи, почти прижатое к ее лицу. — О праведное небо! Итак, мне всегда суждено быть жертвой страданий и ужасов! Забери поскорее мою душу, великий Боже: лучше быть сто раз мертвой, нежели влачить такую жуткую жизнь.