Озабоченный (СИ) - Митрич Влад
Глотнул он едва ли дважды, большинство воды выкашлял. Но тут количество не важно, главное – сам факт глотка. Я понял, что заклятие получилось, когда ощутил извлекание из меня, из самой глубинной глубины моей сути, из души и тела, жёсткого стержня, который крепил там что-то важное. Хотя нет. Сейчас не массивную основу вытянули, на которой держусь я сам, как личность, как это случилось в прошлый раз, а так, единичную арматуру, малозначащую проволоку. Но гордости, радости, ликования от успешного совершения первого осмысленного приворота-заговора я лишился.
Боря, как только сделал пару глотков, затих и задышал размеренно. Тело его расслабилось. А должен был от пытки водой очнуться, как любой уважающий себя коматозник. Люба, распластавшись как сытая кошка, спала на полу практически голова к голове с любовником. Она, кстати, кончая, не изгибалась дугой, ни судорог не показала, ни воплей не издавала, но, тем не менее, на лице её явно проглядывалась печать блаженства. Я действительно забрал энергию – мой котёнок превратился не в простого тигра, а, пожалуй, в саблезубого. Выл и рычал так, что впервые его колебания передались на физическое тело – стакан в руках предательски дрожал.
Я поднялся, пошатываясь, выключил свет и лёг на кровать, краем глаза отметив страшный бардак, царивший в комнате, и ужаснулся. Мне всё стало представляться уродливым. Мир потерял краски, из него стёрлась радость.
- Люба! – позвал я через силу – ничего не хотелось. – Люба! – дождался, когда она пошевелится и зевнёт.
- А? Что? Не квартира, а Мамай прошёл! Кровищи, как на скотобойне. Ой, блин, измазалась, фу. Боря спит, что ли? Спокойно так дышит… волосы не отмоет. Петя, ты… решил вопрос? А то проснётся… это же сколько уборки… в перчатках обязательно… - мысли её, подстёгнутые эйфорией, летали.
- Решил. Он с тебя теперь пылинки сдувать будет, в измене не заподозрит даже если поймает меня на тебе. Не буди его пока. Люба, сделай мне минет, ну, пожалуйста.
Чего сейчас мне точно не хотелось, так это секса. Но, помня опыт выхода из прошлой депрессии, пересилил себя – как это ни странно для мужика звучит. Позавчера я просто возбудился, разглядев в Любови Михайловне женщину и вылечился, и сейчас подумал, что оральное удовлетворение тоже поможет. Сеансы гипноза тогда только дополнили, а не запустили выздоровление. Главное сделало влечение, желание обладать женщиной.
С пола учительница забралась на кровать с непередаваемой грацией. Практически перетекла, снизу вверх, даже халатик как бы волнами примялся. Глаза её блестели масляной поволокой.
- Ох! Ну и рожа у тебя, Шарапов, - сказала, нежно проведя пальчиком по моему разбухшему лицу. – Я, конечно, удовлетворена, но надо и тебя отблагодарить, колдунчика малолетнего.
Я промолчал. Но её это ни капли не расстроило. Она взялась расстёгивать ремень. – Сейчас я тебя, маленького, порадую… нектар твой изопью… а Боря внизу… близко, но не видит. Это так заводит! Хоть бы не проснулся придурок, давай быстрее…
Люба старалась долго, мне показалось полчаса. На самом деле, конечно же, меньше. Мой стручок долго не хотел приходить в готовность, но после… настроение поднималось вместе с возбуждением и в момент извержения совсем, кстати, малого количества жидкости, мир снова окрасился в яркие весёлые цвета. Боря проснулся и заворочался на полу аккурат за несколько секунду до этого, что процедуру ускорило – кольнуло острое чувство, выбросился адреналин, готово. Ощущение опасности реально заводит, понимаю теперь экстремалов. Люба тоже не удержалась и использовала, по-моему, большой палец – разок охнула, не выпуская изо рта член, и всё. На единичку сработала, просто напряжение снять. И меня немножко энергией заправить – мой котёнок, после наведения порчи притихший, удовлетворённо мявкнул.
«Хорошее лекарство, главное, вкусное, - подумалось мне с иронией. – Как для Карлсона варенье, от всех болезней лекарство…».
Если бы Боря заметил наше паскудство, то скорей всего навыдумывал бы себе кучу объяснений, но Любу ни в чём не обвинил бы и меня не прибил. Однако, повезло, сомнительная проверка силы приворота не состоялась. Когда незадачливый Отелло, кряхтя, принял на полу сидячее положение и застонал, обхватив голову, я, отвернувшись, застёгивал ремень, а Люба отодвигалась от меня, одновременно затягивая на запахнутом халате пояс. На её лице аршинными буквами было написано удовлетворение, сквозь которое, однако, проглядывали строки тревожности. А ну как начнётся? Боря совсем не мальчик. Она даже зажмурила глаза, от возможной опасности отгораживаясь.
- Как башка болит, млять! – простонал Боря. – Ох, мля, кровь! Откуда?.. Млять, башка разбита. Это я что, у Любы?! - пришло, наконец, узнавание среды и обалдевание от окружающей разрухи. – Это всё я?! – поразился, когда его взор упёрся в Любу. И заранее попросил прощения. – Прости меня, Любаня, я ничерта не помню!
- Угу, - почти неслышно согласилась испуганная Люба.
- А кто это с тобой? – спросил Боря с подозрением. Ноздри его раздулись, глаза сузились.
Вообще-то, мы с Любой сидели на кровати на пионерском расстоянии друг от друга.
- Я всё объясню! – воскликнул я, подняв руки в жесте беспомощности - Я – ученик Любови Михайловны, меня в эту ночь выгнали родители, и я не знал, где ночевать. Позвонил учительнице, она согласилась меня приютить. – Видя глаза Бори, наполняющиеся кровью, вспомнил и быстро произнёс, - меня зовут Пётр. Петя, - уточнил, вспомнив собственный наговор. Услышав имя, Боря успокоился. Снова взялся за голову.
- А кто тебя отметелил? Я, что ли? Или отец? —последнее спросил с надеждой.
- Ты, конечно! – встряла Люба, гордо задирая подбородок, почувствовав, что любовник плывёт. – Приревновал меня, придурок, и давай мальчишку бить. Ещё и меня прихлопнуть грозился. Пришлось тебя настольной лампой успокоить. Видишь осколки? И кровь на полу с твоей головы… а как ты, кстати, ко мне попал? Я тебе ключи не давала. Мы же совместно вопрос поднимали, помнишь?
- Любонька! – возопил Боря, готовый встать на колени, если любимая скажет. – Я ничего не помню, поверь мне! А ключи… казни меня, Люба, но снял слепок… ничего такого не думал, просто хотел… иногда… - замялся, не зная, как сформулировать мысль. - Ты сказала, что к маме поехала, а я напился с пацанами, думал, зайду, посплю… и не помню…
- Так ты ключ украл?! – упёрлась Люба, из желания скрыть собственную неверность давя на факт обмана. – Своровал, вломился, и я виновата?!
- У-у-у, - Боря завыл, сильнее сжав голову, - Любонька, прости меня! всё, что угодно для тебя сделаю! Не хотел я, как-то само собой! Ключи будто сами к руке прилипли, я их в пластилин… не думал тебя обидеть, прости… ты сказала у мамы будешь…
- Самолёт полный ушёл, - правильно среагировала Люба, - а после мама позвонила, сказала, что не так всё страшно, можно не ехать. А вот ты меня огорчил.
Боря бросился целовать Любе колени.
- Прости, прости, любимая, всё, что угодно для тебя сделаю, только прости! Не помню ничего, прости… а ключи я тебе отдаю, забирай! Больше никогда, ничего без твоего разрешения!.. и ты меня извини, братан, бес попутал…
У неё глаза на лоб полезли. Опомнилась лишь через минуту и остановила безобразие. Но было видно, что новое Борино поведение ей понравилось.
Я, списанный «общим собранием» по болезни, пролежал на софе в большой комнате, чтобы не мешать, - они вдвоём прибирались в спальне, - холодил лицо замороженной курицей и уснуть не мог.
Так и провалялся до восьми утра, нисколько не ревнуя Любу, когда та легла с Борей, причём только спать, о чём зачем-то предупредила сама Люба, и с рассветом поехал домой.
Боря в ходе уборки признался, что никакой он не ВОХРовец, а вор-домушник. Частые командировки объяснялись гастролями, а вовсе не сопровождением ценных грузов, как пел до этого Любе. Жена в курсе его занятий, дети нет.
День рождения получился скомканным. Мама заохала, запричитала, увидев моё раздувшееся личико с глазами – щёлками, и не могла успокоиться. Пришлось применить гипноз, на который она, разумеется, легко согласилась.
