MarInk - Жизнь в зеленом цвете - 4

Не было его. Не было никакого значения. Вот хоть режьте - не было!

Шляпа, старательно подпрыгивая в начале каждого куплета, пела свою песню:

- Лет тыщу, а то и поболе назад,

Меня тогда только пошили,

Четыре - о них и теперь говорят -

Великих волшебника жили.

Отважен сын диких болот Гриффиндор,

Добра Хаффлпафф, дочь равнины,

Умна Рэйвенкло, родом с горных озер,

Хитёр Слизерин - порожденье трясины.

И маги задумали школу открыть,

В которой могли б, как мечтали,

Младых колдунов чародейству учить,

Так Хогвартс они основали.

Но каждый свой колледж в той школе создал,

Поскольку в питомцах своих

Искали задатки тех главных начал,

Что были важнее для них.

Так, Гриффиндор отвагу

В учениках ценил,

У Рэйвенкло пытливый ум

Всему мерилом был.

Для Хаффлпафф упорный труд -

Начало всех начал.

Властолюбивый Слизерин

Тщеславных привечал.

Питомцев по нраву мог выбрать всегда

Без промаха каждый мудрец.

Но кто же займётся набором, когда

Их веку настанет конец?

Решенье бесстрашный нашел Гриффиндор,

Меня лихо сняв с головы,

Он молвил: «Поручим мы шляпе набор,

Вложив в нее знанья свои!»

Надень же меня, натянув до ушей,

Я в мысли твои погляжу,

Скажу без ошибки, не бойся, поверь,

Путь верный тебе укажу.

«Указала мне тут однажды, до сих пор расхлёбываю…». Гарри зябко обхватил себя за плечи и пожелал Шляпе максимально близкого знакомства с молью.

Первым в Слизерин сегодня попал некий Малькольм Бэддок - хрупкий синеглазый черноволосый малыш с таким забитым видом, что Гарри невольно стало его жаль. Впрочем, жалость сразу испарилась, когда Бэддок, кинув на него самого испуганный взгляд, поспешил сесть рядом с прочими слизеринцами - подальше от Поттера, подальше.

Первокурсникам Гарри не аплодировал и мечтал только о том, чтобы сегодняшняя ночь прошла спокойно, а не как обычная первая сентябрьская ночь. Речь Дамблдора о Турнире он пропустил мимо ушей - всё это он уже знал от Билла. Единственной полезной информацией было то, что делегации из Дурмстранга и Шармбатона прибудут в Хэллоуин, ну и то, что квиддич в этом году отменяется. Ну вот и хорошо, а то не слишком ли жирно Слизерину будет получать кубок столько лет подряд? Перерыв тоже полезно иногда делать. Скривившись, Гарри решил, что эта мысль была очень уж самонадеянной, но до сих пор среди ловцов прочих команд не бывало никого, кто мог бы поймать снитч раньше Гарри - разве что среди младшекурсников отыщется какой-нибудь самородок…

А вот что было действительно забавным - так это явление Грозного Глаза Грюма народу. Это было эффектно: дверь распахнулась со стуком, обе створки сразу, и на пороге возник человек в чёрном плаще с капюшоном, неприятно напомнив Гарри о чемпионате мира по квиддичу. Молния высветила, как он сбросил капюшон одним движением головы, и ясно была видна проседь в гриве тёмно-серых волос - оттенок, скорее, не мышиный, а волчий.

Человек в плаще этаким ходячим собирательным образом постаревшего супергероя прошёл к учительскому столу - каждый второй его шаг сопровождал странный стук. Вся школа, насторожённо притихнув, наблюдала за этим процессом. Ещё одна молния услужливо осветила его лицо, когда он обернулся к залу, и девочки слитно ахнули. Его лицо напоминало неумело сделанную деревянную маску; впечатление было тем более отталкивающим, что маска из дерева - не самая популярная и целесообразная вещь в этом мире. Грубые черты были испещрены шрамами, словно кто-то когда-то задался целью искрошить это лицо до состояния кусочков для «бефстроганов», рот был косой прямой линией, нос присутствовал лишь частично. Но интереснее всего были глаза: один маленький и чёрный, другой - светящийся голубоватым электрическим светом, размером с сикль; голубой глаз непрерывно вращался во все стороны - так, как порядочным человеческим глазам и вовсе не свойственно.

- Позвольте представить вам, - с энтузиазмом провозгласил Дамблдор, - нового преподавателя Защиты От Тёмных Сил - профессора Грюма.

Зал молча взирал на нового профессора; тот отвечал залу частичной взаимностью - нормальный его глаз смотрел на подцепленную на вилку сосиску, волшебный же крутился, как на горячей сковородке, осматривая учеников и словно бы просвечивая каждого насквозь. Впрочем, холодный приём Грюма не смутил; ну так он сюда и не за аплодисментами пришёл, в конце концов.

В спальне четвёртого курса Слизерина было холодно; Гарри отчаянно пожалел, что у него нет с собой ещё десятка свитеров, чтобы надеть их все разом. Малфой был мрачен и изволил наорать на Кребба с Гойлом, когда те осмелились окликнуть своего царя и бога; зачем они его окликнули, его не интересовало (кого, в самом деле, могут заинтересовать столь незначительные детали). Гарри про себя порадовался плохому настроению блондина; уж такую-то малость он мог себе позволить. Лицо Забини было каменным, но Гарри чувствовал чудовищный раздрай, царивший у того на душе; там были и злость, и растерянность, и жалость, и радость, и светлая грусть, и отчаянное желание получить что-то (Гарри так и не понял, что), и возмущение, и что-то ещё, что Гарри не было доступно; он чувствовал, но не мог даже для себя сформулировать, что же это такое.

Гарри задёрнул за собой полог; рука сама по привычке потянулась за палочкой, чтобы наложить Меус Локус Арканус и Нолите Иррептаре. Малфой выкрикнул ему вслед:

- Эй, Поттер!..

Гарри молча показал Малфою оттопыренный средний палец - правда, через полог кровати, так что адресат не мог этого видеть, но на душе всё равно стало немного теплее.

«Мотать отсюда надо, пока жив».

Спальня затихла через десять минут. Гарри натянул мантию-невидимку и выскользнул из кровати; спать хотелось ужасно, но опыт прошлых лет укоризненно качал головой и поучительно говорил, что спать в своей постели - верный путь заработать Аваду в лоб, ножом по горлу или ещё что-нибудь, столь же радикально пресекающее любую жизнедеятельность.

Глаза у Гарри слипались, и он выпадал в сон на ходу; побродив по коридорам и понатыкавшись на стены - во сне он терял равновесие, и неизбежный удар о стены его гарантированно будил - он не выдержал и сжал феникса на груди.

У библиотеки было пусто и тихо; где бы ни охотился Филч в эту ночь, но явно не на третьем этаже… Гарри потянул на себя ручку двери, намереваясь забиться в какой-нибудь угол подальше от библиотекарского стола и там прикорнуть на сложенных руках вместо подушки. Резкий запах библиотечной пыли ударил в нос; Гарри, поспешно захлопнув за собой дверь, прислонился к косяку и начал долго, с некоторым удовлетворением от процесса, чихать. Дурслевская пыль, которую он вычищал всё лето, была совсем другой, какой-то мягкой и липкой, аморфной. Эта же резала ноздри, проникала в лёгкие, раздражала гортань, как комариное жужжание раздражает барабанные перепонки, и чихание скоро перешло в надсадный кашель. Библиотека узнавала и принимала его, недовольная его долгим отсутствием. «Ну, хорошо хоть, не при мадам Пинс обчихал эту полку с драгоценным трактатом Ульриха Гамбургского об анимагии - кажется, кто-то в прошлом году загнул в нём угол одной страницы, и шуму было на весь этаж…». Стеллаж с книгами по трансфигурации стоял у самой двери, и Гарри редко подходил к нему, предпочитая копаться в глубине помещения, где никто не мог его видеть.