Палач и Черная птичка (ЛП) - Уивер Бринн
Пятка. Носок. Пятка. Носок.
Останавливаюсь у выступа стены и прижимаюсь ухом к медной раме картины.
Мужской шепот доносится до меня сквозь ритмичный звук дрочки.
— Да, детка… вот так…
Ярость разливается по венам.
Я отступаю назад и осматриваю комнату в поисках, чем разрушить эту гребаную стену, или буду долбить голыми руками. Мой взгляд падает на прикроватную тумбочку и застывает там. Если бы неодушевленные предметы обладали чувствами, латунная лампа рядом с кроватью обделалась бы.
Подхожу к ней и выдергиваю шнур из розетки, сжимая подножку, как бейсбольную биту, и поворачиваюсь к той части стены, где спрятался извращенец. Я как раз собираюсь сделать первый замах, когда глаза на картине резко открываются. Настоящая пара человеческих глаз смотрит на меня в ответ и расширяется от тревоги.
— О черт, — шепчет мужской голос.
Мой мгновенный шок сменяется яростью, когда глаза исчезают, оставляя после себя темные и пустые дыры.
— Ублюдок.
Я бросаюсь к стене и разбиваю картину своим оружием, открывая крошечное, скрытое пространство, когда тонкий холст поддается, а за ним ничего нет. Я даже не замечаю другого мужчину — я только слышу, как он удирает прочь, как гребаная крыса.
Вопль Слоан перекрывает хаос, череда ее ругательств сливается в неразбериху.
— Роуэн Кейн, ты долбанный ирландский извращенец, ЧТО, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ты делаешь, я ТЕБЯ УРОЮ…
— Нет, нет, нет, — протестую я, хотя она не слышит меня из-за продолжающейся череды ругательств, а теперь и звуков удара. Должно быть, она швыряет свои вещи в стену. Мое воображение мгновенно представляет как в меня летит вибратор, когда тяжелый удар обрушивается на гипсокартон. Я, спотыкаясь, выхожу в коридор, все еще сжимая лампу в руке, мчусь к ее комнате и колочу в дверь. Она распахивается еще до того, как я успеваю постучать в третий раз.
Слоан чертовски зла.
— В стене был человек, — выпаливаю я.
— Я знаю, — рычит она, толкая меня обеими руками. — Его зовут Роуэн Кейн, и у него нет гребаных границ, потому что он чмошный извращенец…
— Нет, я клянусь…
— Ты подглядывал, как я кончаю?
— Нет, — протестую я, но она смотрит на меня так, словно совершенно не убеждена в моей правде. Моему делу не помогает то, что на ней крошечные шортики и маечка на бретельках, и она, вероятно, слышит, как в моей голове на повторе звучит сигнал тревоги «без лифчика». — Ладно, я слышал тебя, но я отошел от стены…
— Роуэн…
— А потом я услышал кое-что еще, — говорю я, хватая ее за запястье свободной рукой. Тащу ее за собой. Она извивается и протестует, но я отказываюсь отпускать ее. — Ты права, кто-то наблюдал за тобой через стену. И он убежал прежде, чем я успел разглядеть его лицо, даже не успел лампой по башке дать.
Мы останавливаемся у зияющей дыры, где криво висит разрушенная картина, и я отпускаю запястье Слоан, чтобы она могла заглянуть в узкое пространство между двумя нашими номерами. Она наклоняется, разглядывая потайной коридор.
— Мразь, — шепчет она.
— Видишь? Я же говорил.
Слоан поворачивается ко мне, скрестив руки на груди. Я ожидаю увидеть гнев или подозрение, но не блестящие глаза, танцующие в тусклом свете, и убийственную ухмылку, которая скользит по ее губам.
— Я так и знала, черт возьми.
Мгновение спустя Слоан проходит мимо меня.
— Подожди… что происходит? — я следую за ней и останавливаюсь у ее двери, пока она натягивает клетчатую рубашку, не застегивая пуговицы. Она натягивает кроссовки и поднимает с пола свой охотничий нож, а затем снова проталкивается мимо меня, направляясь по коридору к лестнице. Я швыряю лампу в ее комнату, та разбивается, и бегу за ней, догоняя, пока она торопливо спускается по лестнице.
— Что ты делаешь?
— Трясу сиськами, Роуэн. На что это похоже?
— Ты…что?
— Преследую этого ублюдка, вот что.
— Кого?
— Фрэнсиса, — говорит она, врываясь в вестибюль. — Фрэнсиса Росса.
Все кусочки встают на свои места, и в поле зрения появляется картинка. Машина в реке. Нью-Йоркские номера. Когда жертвы терялись и оказывались в «Каннингем Инн», он наблюдал за ними. И иногда убивал.
Он наблюдал за Слоан. Может быть, он бы попытался убить ее.
Ярость окрашивает мое зрение в красный цвет, когда мы вырываемся из вестибюля в ночь.
Мысль о том, что он мог причинить ей боль, сталкивается с другим осознанием, останавливая меня как вкопанного на парковке, когда Слоан несется вперед по мощеной дорожке, которая огибает отель и ведет к домику сторожа.
— Этот эмо-подражатель-долбоящер в розовом галстуке и есть убийца? И ты ходила на свидание с этим придурком?
Слоан фыркает от смеха, но не останавливается.
— Отвратительно.
— Слоан…
— Это соревнование, Палач, — говорит она, дойдя до угла отеля. Она даже не оглядывается через плечо, показывает мне средний палец и уходит, сказав на прощание два слова: — Иди нахуй.
Слоан заворачивает за угол с дьявольским смехом, ее бегущие шаги поглощаются тенью.
— Черта с два, — шиплю я.
А потом убегаю вслед за ней в ночь.
7
ЭПОХА КУБИЗМА
РОУЭН
Фигура Слоан — не более чем силуэт, когда она взбегает на холм к старому черному дому, крутые пики крыши которого торчат к луне, как копья. Полосы желтого света льются из окон вниз по крутому склону сада и пересекающей его тропинке, давая мне ровно столько освещения, чтобы разглядеть свою добычу.
Моя ухмылка становится дикой, когда я сокращаю расстояние между нами.
Я со всей силы врезаюсь в Слоан и сбиваю ее с ног, как в регби. Мы крутимся в воздухе, так что основная тяжесть удара приходится на меня. Трава и гравий впиваются в предплечья, когда я резко переворачиваю нас, прижимая девушку к себе.
Тяжелое дыхание Слоан наполняет мои чувства ароматом имбиря и ванили. Она сдувает прядь волос с глаз и свирепо смотрит на меня, дергаясь под моим тяжелым весом.
— Отвали на хрен. Он мой.
— Ничего не поделаешь, Персик.
— Назовешь меня так еще раз, и, клянусь богом, я отрежу тебе яйца.
— Как скажешь, Черная птичка, — улыбаюсь и быстро целую ее в щеку, ощущение ее мягкой кожи врезается в память в тот момент, когда я ее касаюсь. — Увидимся.
Я отталкиваюсь и бегу, восхитительный звук ее разочарованного протеста звучит самой прекрасной мелодией позади меня.
Сердце бешено колотится, а ноги горят, когда я взбегаю по крутому склону. Почти добираюсь до низкой ограды из кованого железа, окружающей дом, когда ночь прорезает звук двигателя.
Фрэнсис сбегает.
Я сворачиваю и иду вдоль линии забора к подъездной дорожке, где на асфальт падает свет от машины в гараже. Добегаю до края тротуара и подбираю камень с бордюра как раз в тот момент, когда дверь гаража открывается до конца и машина выезжает изнутри.
Поэтому я делаю то, что сделал бы любой здравомыслящий человек.
Я запрыгиваю на гребаный капот.
Слоан выкрикивает мое имя. Визжат шины. Я встречаюсь взглядом с водителем, его паника сталкивается с моей решимостью.
Прижавшись всем телом к капоту, я хватаюсь за его край одной рукой, а другой разбиваю лобовое стекло камнем. И не останавливаюсь, даже когда мы набираем скорость, даже когда машина сворачивает, водитель пытается меня сбросить. Я бью и бью. Стекло крошится от многократных ударов. Впивается в костяшки пальцев. Врезается в кожу, пока я пробиваюсь внутрь и роняю камень, чтобы дотянуться до руля.
Над хаосом разносится панический крик.
— Роуэн, дерево!
Я отрываю руку от лобового стекла и отпускаю капот, соскальзывая с машины и тяжело приземляюсь на бок. Мой стон боли заглушается симфонией металла, когда передний бампер встречает дуб.
Мгновенно вскакиваю на ноги. Тяжелое дыхание вырывается из груди. Ярость опускается подобно красному занавесу, когда я наблюдаю за медленным, затрудненным движением дезориентированного водителя внутри дымящегося куска металла.
