Не дразни меня (СИ) - Рузанова Ольга
Смотрю на раскрасневшееся лицо Турчанки, яркие губы и блестящие глаза и чувствую, как бурлящий в крови адреналин разбавляется убойным ядом. К ненависти и брезгливости примешивается похоть.
Боюсь, процесс необратимый. Зацепила чернявка.
- Мне похуй, на кого ты течешь, но.... - беру её руку и кладу на зажатый брюками и бельем стояк, - ты мне должна.
Вздрогнув, она ее выдергивает и спрыгивает с кровати. Я тоже поднимаюсь.
- Для этих целей у тебя есть твоя... горничная.
- Точно.
Развернувшись, направляюсь к выходу, на ходу расстегивая ремень и ширинку. Сунув ладонь в трусы, обмазываю член успевшими подсохнуть ее выделениями и толкаю дверь в комнату Карины.
- Адам?...
Увидев меня, откладывает телефон и поднимается на локте. На лице воодушевленная улыбка.
- Иди сюда. Быстро.
Она переворачивается на четвереньки, быстро ползет по кровати и, соскользнув вниз, встает на колени. Я наматываю ее волосы на кулак и загоняю в глотку по самые яйца.
Захрипев, она начинает кашлять и колотить меня по бёдрам.
- Заткнись!... Дыши, блядь!...
Долблю до потекшей туши и бегущей густым ручьем слюны изо рта. Перед мысленным взором бесовские темные глазищи стоят. Её запах врубает все тумблеры.
С-сука!
Кончаю, заставляя захлебываться спермой и, обернувшись на посторонний звук, вижу Турчатову в двери.
- Пошла отсюда! - рявкаю глухо.
Полоснув полным ненависти взглядом по моему лицу, она срывается с места и исчезает уже в следующее мгновение.
Карина, упав на ягодицы, ошеломленно смотрит снизу вверх. По щекам бордовые пятна расползаются.
Догадалась, что ли?
- Ты после неё?... Это как так, Адам?...
Я укладываю член в трусы и застегиваю брюки. Мышцы живота и ног всё ещё мелко подрагивают. Колени как желе.
- Собирай монатки, завтра возвращаешься в клуб.
- Нет! - вскрикивает она, - Нет, Адам, я не хочу! Мне здесь нравится!...
- Я всё сказал.
Выхожу за порог, но слышу брошенное вдогонку:
- Я тогда совсем уволюсь!
Мать твою, напугала!...
Скидываю одежду, принимаю душ и заваливаюсь на кровать. Под кожей все ещё свербит и жжет, в паху отчетливая пульсация. Нет удовлетворения, и не будет, пока раком ее не поставлю. Так-то имею полное право на первую брачную ночь. От неё точно не убудет.
Зажав пальцами переносицу, делаю три полных вдоха и лезу в телефон в поисках отчета, что предоставили нам наши безопасники и который я так и не нашел время прочесть.
В нем детские фото, краткая информация об успеваемости в школе, копии отличного аттестата и дипломов из художественной школы. О годах, проведенных в Европе, тоже не много, но кое-что интересное я нахожу.
Лукаш Лутрин, двадцать четыре года. Неоднократно был замечен в компании с Турчатовой, предположительно их связывали романтические отношения.
Романтические, значит?...
Открываю файл с его фото и вижу смазливого пацана с длинными, собранными в хвост, волосами. В ухе серьга, в руках гитара.
Вот на ком она практиковалась в изучении брендов мужских трусов? Может, и бежать к нему собралась?... Ну, пусть помечтает.
Глава 13
Ярослава
Сгустившиеся за окном сумерки погружают комнату в темноту. Молодой месяц на небе становится ярче, вокруг него загораются звезды - сначала самые крупные, а затем россыпь мелких.
Лежа на кровати на боку с прижатым к уху телефоном, я слушаю монотонный голос мамы.
- Там так хорошо, свежо, птицы поют.... А Маратик на памятнике такой молодой, красивый, - всхлипывает она, - на отца похож.
- Мам, он на тебя же походил?
- Нет-нет!... Взгляд отца и улыбка.
Я не спорю. Если маме так кажется, то пусть так и будет. Мое дело выслушать, поддержать и успокоить ее.
- И цвет волос, - добавляю тихо.
- Я была с ним всего полчаса, такое было распоряжение отца.
- Почему?
- Говорит, это опасно.
- Нет, мам. У Литовских с папой перемирие. Если за последние несколько недель он не нажил новых врагов, то никакой опасности нет.
- И ты им веришь? - восклицает приглушенно, - Думаешь, они не способны на подлость?! Они убили твоего брата, Яра!
- Я знаю!... Знаю!
- Или ты теперь на их стороне?
- Нет, что ты?!
Мама начинает плакать, я же, слушая её рыдания, растираю рукой центр груди. Там давят горечь и чувство вины.
- Ох, Ясенька! Я знаю, что Марат никогда не любил меня, но....
- Любил, мам!...
- Нет, отец ему всегда ближе был, а я так... - громко шмыгает носом, - но... как мне его не хватает, дочка! Как я скучаю!...
- Да, мам, я тоже.
На самом деле, Марат и меня никогда не любил. Я для него была кем-то вроде комнатной собачки, путавшейся под ногами. Родственной близости не было, разговоров по душам не помню и убийственной тоски, к своему огромному стыду, я не испытываю.
Но мама... Мне кажется, она тоже любила Марата больше, чем меня. Наверное, матери сыновей больше любят.
- Никогда их не прощу! Всю жизнь проклинать буду!
- Мам, не надо...
- И ты там осторожнее, дочка. Сиди тихонько в комнате и не выходи, - дает наставления шепотом, - С... этим вообще старайся не пересекаться. Не разговаривай, не смотри ему в глаза - целее будешь!
- Хорошо.
- Сейчас отец немного успокоится и обязательно придумает, как вернуть тебя домой. Держись, дочь!
- Да, мам... да.
Она отключается, я кладу телефон около подушки и зажимаю ладони коленями. Разговор с ней, как отрезвляющая оплеуха. Я стала забывать, что имею дело с преступником и убийцей.
Я слишком расслабилась.
Воспоминания из его запаха, голоса, жара тела и прикосновений придавливают к матрасу и перекрывают дыхание. По коже разбегаются мурашки.
Чёрт!...
Бесовщина какая-то! Мерзкий оборотень!...
Соскочив с кровати, обхожу её, возвращаюсь и встаю у окна. На улице темно, тихо и, наверняка, тепло.
Вынув из шкафа теплый костюм, быстро переодеваюсь и выбегаю из комнаты. По привычке затормозив у комнаты Карины, снова ничего не слышу, и бесшумно спускаюсь вниз.
- Куда собралась? - спрашивает Иван, выглядывая из кухни с бутербродом в руке.
- В магазин за хлебом. А то кое-кто его весь слопал!
- Кто? - удивленно хлопает глазами, - Я?!
- Гулять! - цежу сквозь зубы недоумку.
Напяливаю шапку, куртку и ботинки и, демонстративно хлопнув дверью, выхожу из дома.
На улице действительно тепло и свежо. Спустившись с террасы по ступеням, я останавливаюсь, чтобы набрать полную грудь воздуха. Успокоиться не помогает, поэтому, спрятав ладони в карманы, я медленно бреду вдоль дома до его угла и, помешкав немного, сворачиваю влево, шагая мимо выстроенных в ряд одинаковых гаражей в сторону будки охраны.
С заднего двора доносится лай собак. Волосы на затылке встают дыбом.
Направляясь в обратную от них сторону, я дохожу до небольшой лавки, на которой обычно курят охранники и, усевшись на неё, обнимаю себя руками.
Как я мечтаю выбраться отсюда! Боже мой, если бы кто-нибудь знал, как я хочу сбежать!...
Мама очень наивна, полагая, что отец станет рисковать хрупким миром с Литовскими и нарушать обещания, данные вышестоящим, ради меня. Он чётко дал понять, что ему моя судьба не интересна.
Поежившись, дую в застывшие ладошки и вдруг слышу, как высокие металлические ворота приходят в движение. Медленно откатываясь в сторону, они открывают проезд для двух черных внедорожников.
Ксеноновый свет бьет в глаза и между рёбер. По коже живота проходит нервная вибрация.
Явился.
Закусив обе губы, я быстро пересаживаюсь на край скамейки и поворачиваюсь так, чтобы быть к въезжающим джипам спиной.
Слышу короткий сигнал клаксона, приветственные выкрики охранников и шелест гравия под их ботинками. Машины, проехав мимо меня, останавливаются у въезда в гаражи, и я по-детски снова отворачиваюсь в противоположную сторону.
