Как стать счастливой! - Мария Казакова
— Зиро ко мне, — попятилась я к лестнице, слабо веря в то, что мне все же удастся улизнуть наверх. Трое на одного. Какие же они ничтожества.
Но зверь не желал отступать. Его шерсть вдруг…стала белеть! Медленно, но верно, зверь становился белоснежным, а дощатый пол под его лапами превращался в лед. Ни за что бы не поверила, если бы не увидела, но сейчас он очень напоминал Дариана!
— Что за…, - грязно выругался молодой парень и выхватил нож из сапога.
— Кия, бегом, я сказал! — прикрикнул на меня Алек, одним движением срывая с пояса цепь, что, оказывается, он использовал вместо ремня. И стал наматывать один конец себе на руку.
Однако пусть браслет на мне горел огнем, а тройка агрессивно настроенных мужиков напирали на нас с Алеком, я понимала, что одно мое движение, и меня схватят. Я не успею даже коснуться первой ступени.
И, словно подслушивая мои мысли, третий мужик ухмыльнулся, похотливо глядя на то, как я сбрасываю на пол мешавшую простыню.
К такому же выводу пришел и Алек, а потому быстро сделал несколько шагов назад и оказался прямо передо мной, прикрывая своей спиной.
Еще одна вспышка молнии озарила шесть напряженно замерших фигур в таверне и, казалось, своим оглушающим ревом, вынесла приговор.
— Оставь нас сегодня, Хорт. Вернись завтра хоть со всей своей командой. Но уйди сейчас, — до мольбы Алек просто не позволил себе опуститься, но слова звучали спокойно, не выдавая ни страха, ни готовности перерезать глотку, как только представится такая возможность.
А я позабыла про страх. Совсем. Стояла за ним тоже готовая биться. Как? Не знала. Чем собиралась отбиваться? Смешно сказать, ведь повсюду были только столы и стулья. Но что-то горело у меня в груди, что не касалось Зиро. Это было мое сердце, которое жаждало справедливости и одновременно мщения. Какое жестокое и горячее сердце.
— Прости, Алек. Я отпустил тебя в тот раз, хотя не должен был. Тебе давно следовало бы драить трюмы на моем корабле или же гнить в своей могиле. Но я смиловался. Позволил тебе открыть таверну и оставил тебя жить мирной жизнью.
— Лживая тварь! — сплюнул Алек и взмахнул цепью. — Ты разгромил мою таверну в первый же день со своими дружками и приходишь сюда снова и снова, как бы я ее не отстраивал. Ты не знаешь, что такое мирная жизнь, адово ты отродье. Хочешь заставить меня подыхать от желания вернуться к разбойной жизни? Так знай, это мой выбор. Я больше не в вашей своре и да прогниет к чертям ваша посудина, которою ты гордо зовешь кораблем!
О, Творец! Алек был пиратом! Он был вместе с ними! И они не простили ему измены. Измены жизни и принципам пиратов. И каждый раз мстят ему за его выбор, лишая его счастливой, беззаботной жизни. Того, ради чего он бросил свою команду.
— Пожалуй, ты прав. Пора кончать играть с тобой, Алек, — медленно снимая с ремня кинжалы, произнес смуглый головорез Хорит.
— А о девчонке не волнуйся. Ей у нас понравится, и она быстро найдет себе подружек, — облизнулся верзила с татуировками.
— Пора размять мышцы, — весело хохотнул молодой парень и стянул через голову рубашку.
А я вдруг поняла, почему Алек спрашивал, не везли ли меня на продажу. Они продают девушек. От такого открытия я пошатнулась и вцепилась рукой в край стола, потому что увидела у раздевшегося пирата на груди, ровно над сердцем, татуировку орла. Такую же, какую видела на запястье Милы. Она была их товаром! Когда я отдавала ей камень, она, обливаясь слезами, говорила что-то о сестре, которой нужна помощь. Ей нужны были деньги, чтобы выкупить сестру!
— Ну, что, скажешь что-нибудь своей красотке напоследок? — засмеялся Хорт, играясь с кинжалом на пальцах, развлекаясь и наслаждаясь своей скорой победой.
— Своей?! — земля содрогнулась, словно молния ударила совсем близко, а в таверну тяжелой поступью вошел господин, что моментально приковал к себе все взгляды.
Кажется кто-то поперхнулся воздухом от неожиданности. И даже дождь прекратил ожесточенно стучать по крыше, погружая нас в гнетущую тишину.
Я широко распахнутыми глазами наблюдала, как свет свечей освещает благородное лицо и как хищно сверкают его глаза. А потом незаметно для всех перевела дух и раслабилась. До такой степени, что могла спокойно расположиться за одним из столиком и допить свой остывший чай.
— Жаль, ты не успел попрощаться со своей, — осмотрев таверну, кинул он Хорту и прислонился к ближайшей стене, проводя рукой по вьющимся после дождя волосам, с которых стекала вода по оголенной, стальной груди.
— Что ты мелешь? — нахмурился Хорт, перестав вертеть лезвия в руках, и настороженно уставился на незнакомца. — Баб у меня полно. Неужели подобрал после меня какую-то цыпочку?
Черты лица господина заострились, челюсти сжались, но более он не выдал своего «дурного настроения».
— Как там твоя рухлядь называлась? — задумчиво произнес он и усмехнулся себе под нос. — Ах, да: «Сирена».
Хорт резко побледнел и замер, позабыв обо всем на свете.
А в этот момент дверь еще раз аккуратно передвинули, и в таверне появился другой господин с огромным, гнилым и гремящим бутылками ящиком на руках.
— Должен признать, вино у тебя отменное. Не должно оно пропадать, согласен? — подмигнул золотоволосый у стены, а Хорт побагровел от гнева.
— Какого дьявола морского ты сделал с моим кораблем?! — проревел Хорт.
— Если кратко, то разобрал по досточкам, — пожал плечами господин и замолчал, считая, что вопрос исчерпан.
Но, наконец, отмерли двое других пиратов и в возмущении так же накинулись на него с одним единственным вопросом, который хотел задать здесь каждый:
— Зачем?!
— Ничего личного, парни, — шутливо поднял он руки вверх. — Просто врезался ваш кораблик мне в самую…кхем, — посмотрев на меня, прервался он. — Поплавать мы решили с моими ребятами. А тут ваше корыто на нас пошло. Нехорошо вышло. Считайте, кораблик о нас разбился.
Тут даже я, представляя себе эту картину, замерла с открытым ртом, а Алек изумленно прошептал: «Еще один утопленник?!»
Дверь опять кто-то дернул, и шум ливня перекрыл все посторонние звуки.
— Дамы, не стесняйтесь, проходите.
Я решила, что мне лучше сесть, а так как стояла я как раз рядом со стулом, с чистой совестью присела и пораженно стала наблюдать за идущей процессией девяти промокших до нитки девушек в худых одеждах, что, озираясь по
