Бог смерти не любит яблоки - Алиса Чернышова
Она медленно кивнула, не зная, что ещё сказать. Взгляд блуждал по коридору, отчаянно пытаясь за что-то зацепиться. Получалось откровенно так себе. Что именно в такой ситуации можно сказать? Что вообще принято говорить? Эту конкретную часть стандартного образования она, признаться, как-то упустила.
— Так вот, — начала она, — по поводу субординации…
По его губам проскользнула улыбка.
— Проходи, пожалуйста, — заметил он мягко. — Я вполне уверен, что субординацию намного удобнее обсуждать внутри. Что скажешь?
— Определённо.
Она наконец-то нашла в себе силы посмотреть прямо на него. И отметила нечто довольно интересное.
— Я… признаться, не подумала о парадной одежде.
Она могла бы поклясться, что он смутился — насколько нечто подобное вообще может отразиться на лице бога новой эры.
— Мой рабочий комбез безнадёжно испорчен, — пробормотал он. — Из вариантов осталось несколько опций на тему боевых костюмов и парадного облачения. Предполагается, что в этом конкретном мы выглядим более человечными, так что…
Она окинула его пристально-скептическим взглядом.
— Не знаю насчёт человечности, если честно, но выглядит отлично, — признала она. — Тебе идёт. Смотришься, как самое настоящее олимпийское божество.
Тут она, к слову, не соврала ни единым словом: роскошная современная вариация на тему не то тоги, не то какого-то другого старинного одеяния смотрелась на Танатосе просто потрясающе, подчёркивая его красоту. Она почувствовала себя на его фоне довольно убого. Но не парадную же форму, право, ей было надевать? И всё же, возможно, в будущем следует озаботиться одеждой не только для официальных приёмов и рабочих будней. Раньше ей это не особенно нужно было, но теперь…
Танатоса, кажется, комплимент не особенно порадовал.
— Меня никогда не вдохновляли сравнения с олимпийским божеством, — заметил он. — Плохие ассоциации.
Что же, вполне возможно, ей не помешало бы отрастить ещё немного мозгового вещества, прежде чем открывать рот. Почему она становится такой идиоткой — и всегда именно с ним?
— Прости. Я не имела в виду ничего плохого. Ты просто отлично выглядишь.
— Знаю. Это ты прости. Наши пиарщики работают над тем, чтобы добавить нам величественности и прочего. Мы должны выглядеть, как подлинные боги… В этом идея.
— Но ты это ненавидишь, — закончила она понимающе. — Поэтому ты всегда выбирал в вирте “стандартный человеческий фенотип номер тридцать один” и практически никак его не дорабатывал.
Он медленно кивнул, будто преодолевая сопротивление воды.
— Да. Мне тогда казалось, что человеком быть намного проще. И я хотел… очень хотел быть одним из вас. Потому что вы свободны.
Ли горько улыбнулась и покачала головой.
— Мы не свободны, Танатос. Никто из нас.
Он шагнул к ней и скользнул пальцами по лицу, погладил по голове, бережно перебирая волосы.
— Теперь я это знаю, — ответил он мягко. — Но однажды кое-кто сказал мне, что свобода в головах. И я верю в это до сих пор. Истово. Можешь считать это сродни моей личной религии, своего рода спасательной капсулой. Я никогда не откажусь от веры в эти слова.
Ли прикрыла глаза и прижалась к нему, наслаждаясь ощущением тепла.
— Тот “кое-кто”, кто сказал тебе это, был непростительно наивен и излишне молод.
— Возможно, — он осторожно погладил её шею. — Мы оба были молоды тогда.
— И в чём-то глупы, — она повернулась, касаясь губами его ладони. — Но в чём-то я была умнее, возможно... Или просто менее усталой.
Он наклонился и поцеловал её в висок. Ли почувствовала, как от этой нежности на глазах вскипают слёзы.
— Нет ничего зазорного в усталости, любовь моя, — шепнул он. — Особенно после всего, через что тебе пришлось пройти. Но ты жива, а остальное… Теперь моя очередь верить в эти слова за нас двоих, Ли. И я надеюсь, что однажды ты поверишь тоже. Снова.
Она обняла его и сжала руки так, что заныли пальцы.
— Я не хочу ничего обещать тебе, Танатос.
— И не нужно, — он осторожно помассировал ей затылок. — Это был длинный день. Ты голодна? Мы могли бы посидеть на террасе. Или, возможно, у бассейна? Я ещё не опробовал всё самое комфортное, что здесь есть.
Она улыбнулась, внезапно почувствовав себя увереннее.
— Я думаю, мы опробуем это всё. Вместе. Но я не голодна, Танатос… не прямо сейчас. Я ведь правильно понимаю, что ты уезжаешь завтра?
— Да.
— Тогда у нас не так много времени. Не будем тратить его ещё больше. Поцелуй меня.
Она почувствовала кожей его улыбку.
— Похоже, это становится моим любимым советом, — сказал он.
И поцеловал её.
Больше они не разговаривали.
*
Утро наступило ужасно быстро.
На самом деле, она не могла припомнить, чтобы в последние несколько лет такое бывало. Ночь обычно казалась полной кошмаров, тянущейся, как резина… длинной. Очень длинной. Она привыкла ожидать утра с нетерпением, глядя в потолок, или проваливаться от усталости будто бы в глубокий колодец… Но нет, не в этот раз.
Они встречали рассвет на террасе. Сидели в эргономичном кресле, тесно переплетённые друг с другом, и молчали, глядя на поднимающееся над агломерацией огромное солнце. В его свете казалось, что город тонет в огне, пылает, что крыши плавятся и растворяются, оставляя после себя горячую волну.
Её всегда пугало это зрелище. Оно ворошило воспоминания, поднимало изнутри нечто тёмное, очень тёмное.
Ли знала прекрасно, что эта планета надёжно защищена от огромного солнца собирающими солнечную энергию щитами. Все местные технические чудеса, вся система искусственных планет не была бы возможна без этого укрощенного, безопасного гиганта. Но всё же она не могла смотреть спокойно на местные закаты и рассветы.
Обычно не могла.
— Знаешь, наверное, мы ошиблись, — заметил Танатос.
У неё обовалось сердце.
Впрочем, тут же одёрнула она себя, это к лучшему. Это правильно. Это…
Его руки сжались вокруг неё чуть крепче, на границе боли — но не переступая её. Голос его зазвучал неестественно ровно, когда он продолжил:
— …Я имею в виду, мы зря в своё время создали для себя планету вечного заката. Рассветы нужны тоже, так? И ночи, и вечерние сумерки, и дожди. Не по расписанию, как здесь.
Она помолчала, благодарная одновременно за сказанное и несказанное.
— Верно, — ответила она тихо. — Дождь по расписанию раздражает и меня… Когда ты вернёшься?
Она не собиралась задавать последний вопрос, но он сам собой сорвался с губ. Предатель.
