Рассвет Ив (ЛП) - Годвин Пэм

«Что?»

— Салем, — мой голос дрогнул. — У тебя что-то в горле.

Он замер.

— Что ты сказала?

— Что-то действительно странное, бл*дь, скользит по твоим венам.

Он дернулся, подставляя шею под мой прямой взгляд. Когда мои глаза снова сфокусировались, я не увидела ни артерий, ни серебряных червей, ничего необычного. Неужели мне показалось?

Ни за что. Мне ничего не мерещилось.

— Как тебе удалось сделать свою кожу прозрачной?

Отпустив мои запястья, он схватился за свое горло, приоткрыв рот, сморщив лоб, отвлекшись.

Я припала к полу и выставила ногу, чтобы выбить его из равновесия. Он споткнулся, широко раскрыв глаза, и я набросилась на него.

Годы, проведенные на поле боя, подарили мне смертельно сильные пальцы и руки. Когда я повалила его на пол, моя несгибаемая хватка оставалась рядом с его суставами — запястьями, плечами, тазом — но черт меня побери, он был скользким. Каждый раз, когда я заставляла его подчиниться, он выворачивался, швыряя меня на бетон и прижимая к стене.

Дерьмо, ладно, я была слабее, определенно медленнее, но я заставила его потрудиться, отклоняя укусы и блокируя удары. Мои рефлексы сработали, каждый мускул напрягался так, как учили меня мои отцы. Я рассчитывала удары, двигала телом, как водой, и связывала свое душевное состояние с дыханием.

Используя центр тяжести Салема против него, я перенаправляла большую часть его ударов, пока мы катались по комнате в сплетении рук и ног. Хрипы эхом отдавались от стен, кулаки били по плоти, колени впивались в мускулы.

Боль взорвалась в моем бедре, сопровождаемая теплым потоком из раны. Я прикусила щеку, почувствовала металлический привкус и замахнулась кулаком на его лицо.

Он увернулся, проскользнул мимо моей защиты и перевернул меня на спину. Он даже не запыхался, когда поднял мои руки над головой и наклонился ко мне.

— Что ты увидела у меня на шее?

Я жадно глотала воздух, ища артерии, которых больше не было видно.

— Твои вены? Твоя кровь? Я не знаю! Это ты мне скажи.

— Мои вены? — он приподнял черную бровь и использовал вес своего тела, чтобы прижать меня к полу.

Бетон холодил мою потную спину, но жар, исходящий от него, обжигал меня.

— Слезь с меня, тяжелый ублюдок.

Извиваясь под ним, я попыталась высвободить руки из его пальцев. Но моя борьба была напрасным усилием, которое очень походило на прелюдию. Каждый подъем и поворот моих бедер заставлял нижние части наших тел тереться в грязном танце. Только тонкая полоска замши разделяла наши груди, и моя влажная кожа интимно скользила по его, делая это единственной телесной жидкостью, которую я когда-либо делила с другим человеком. Или животным.

Это должно было вызвать у меня отвращение. Должно было убедить меня перестать ерзать. Но святая милосердная Матерь, моя кровь кипела, и мои центры наслаждения пришли в неистовство. Удушающая тяжесть его твердого как камень торса, подергивание его эрекции у моей киски, дразнящая улыбка на его захватывающем дух лице заставили мое либидо мурлыкать, а мое сердце реветь.

Мне нужно было изгнать это дерьмо, прежде чем я сделаю что-то глупое, например, примусь поглощать его рот, потому что серьезно, его губы — все такие розовые и мягкие — выглядели достаточно хорошо, чтобы их съесть.

Заставив свое тело расслабиться, я сдержала бешеный пульс и выровняла голос.

— Чего ты хочешь?

Он склонил голову, приближая свои интенсивные фасеточные глаза ближе, ближе — вид такой чертовски искрящий и бездонный, такой завораживающий и… неправильный. Я заставила себя посмотреть на его бледное плечо.

— Твоя киска когда-нибудь была так близка к капитуляции? — он прижался ко мне своим членом.

— Это не капитуляция, детка, — я сжала ноги вместе, обхватив его мускулистое бедро, и поморщилась от боли в ране. — Это сопротивление.

— Ах, да. Доун от Ив, лидер Сопротивления, — его глаза обдали мое лицо ослепляющим жаром. — Ты сопротивлялась всю свою жизнь. Ожидая. Меня.

— Вау, — у меня вырвался натужный смешок. — Раз уж ты меня раскусил, можешь вернуться на свою половину комнаты.

Дьявольская усмешка появилась на его губах.

— Никакое сопротивление не может быть непреодолимым, милая.

Я сжала губы, уверенная, что он говорит не о моей армии. Почему я не разозлилась еще больше? Он не уважал меня, покушался, бл*дь, удерживал против воли. Я не была этой женщиной, этим растерянным созданием, которое лежало под мужчиной, борясь с желанием попробовать его грязный рот.

Он стиснул мои запястья, с нечеловеческой силой прижимая их к холодному полу над моей головой.

— Скажи мне, почему ты девственница.

Нет смысла отрицать то, что он уже понял. Но должна ли я ему ответить? Только мои отцы спрашивали о моей девственности. Они расспрашивали меня как врач, священник и чрезмерно заботливый отец, всегда заботясь об эмоциональном и физическом здоровье своей дочери.

Я остановилась на правде.

— Я была немного занята. Сражениями. Защитой невинных. Убийством кровососов. Нет времени на…

— Размножение?

— Да. На это, — я уставилась на него, сопротивляясь притяжению его магнетических глаз, и быстро повернула голову. — Вот чем ты занимаешься? Размножаешь человеческих женщин?

Я уставилась на трещины в стене и позволила своему фокусу сместиться на край моего поля зрения, пытаясь воссоздать косвенный вид его горла. Сухожилия туго натянулись на шее, кожа превратилась в непрозрачную белую оболочку. Никаких светящихся вен. Никаких извивающихся серебристых организмов.

— Я не гибрид, — его точеные челюсти сжалась у меня на периферии.

— Тогда кто же ты?

— Я могу задать тебе тот же вопрос, — его бедро согнулось между моих ног. — Посмотри на меня.

— Вот уж нет, черт возьми.

— Ты боишься, мой маленький боец?

— Не путай мое недоверие со страхом, — я сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. — Я заключу с тобой сделку. Объясни мне фокус-покус, который ты делаешь своими глазами и прозрачной кожей, и я буду смотреть на тебя столько, сколько ты захочешь… пока мы не выберемся отсюда.

Запах кожи и сосны исходил от него, когда он прижался еще ближе.

— Это не я.

— Что не ты? Ты хочешь сказать, что не контролируешь свое собственное тело?

— Я говорю тебе, что не обманываю тебя своими глазами, своей кровью… или тем, что ты видишь.

Поверила ли я ему? Я не должна была, но что-то в его голосе заставило меня подумать об альтернативных вариантах.

— Нас накачали наркотиками. Может быть, это как-то повлияло на нашу…

— Это все ты.

— Что?

— Твои золотистые глаза соблазняют меня, — он склонил голову набок. — Это ты видишь, что творится у меня в венах.

Я немедленно отвергла это обвинение, и каждая часть моей натуры подобралась для защиты. Но слабое сомнение все же пробралось внутрь. Разве не это искали мои отцы и я? Идиосинкразия, бросающая вызов науке? Причуда в моей генетической структуре?

— Ладно, допустим, ты прав, но это не так, — с тяжелым вздохом я посмотрела ему прямо в глаза. — Что ты видишь?

— Желтые листья осенью, — его дыхание прошептало мне на губы. — Цветы на поле подсолнухов. Крылья бабочки-махаона. Золотистое…

— Я не об этом…

— Заткнись, — его зрачки расширились, поглощая металлические осколки радужек. — Золотистое небо на рассвете. Очарование. Красота. В самой первозданной, чистой и опасной форме.

Соблазнительное тепло наэлектризовало мое сердце. Очевидно, я была падкой на красивые слова.

— Но что ты чувствуешь, когда смотришь мне в глаза?

— Ты уже знаешь.

Дюйм пространства между нами наполнился ионизированным воздухом, потрескивающим статикой по моей коже. Как это могло быть делом моих рук, когда все, что я чувствовала, было реакцией на него? Прикосновение его бедра к моим ногам заставило меня задрожать. Жар его дыхания заставил мои ребра расшириться. Его член, твердый и пульсирующий возле моей киски, вызвал пульсацию, которая была такой острой и жадной, что я подумала, не порвала ли я внутреннюю мышцу.